Реймонд Чандлер - Великий сон

Я подобрался к французскому окну, занавешенному, но без сетки, и попытался заглянуть внутрь сквозь щель, где сходились шторы. Увидел кусок освещенной стены и край книжной полки. Я отошел от дома и, разбежавшись, попытался плечом высадить переднюю дверь. Глупо с моей стороны: единственной частью калифорнийского дома, через которую невозможно попасть внутрь, является передняя дверь. Только плечо саднило, и это меня разозлило. Вернувшись к окну, я выдавил стекло в нижней секции, используя, чтобы не порезаться, собственную шляпу. Теперь можно было сунуть руку и снять задвижку. Остальное пошло легко — наверху задвижки не было. Окно открылось. Я забрался внутрь и выпутался из штор.

Никто из двоих в комнате не обратил на меня ни малейшего внимания, хотя лишь один из них был мертв.

Это была большая комната во всю ширину фасада. Низкий потолок, на стенах развешены китайские вышивки, японские ткани. Низкие полки для книг, толстый розоватый китайский ковер, на котором какой-нибудь бродяга мог бы прожить неделю и не почувствовать холода. Всюду валялись восточные подушки и куски шелка различной формы, вероятно, затем, чтобы хозяин комнаты мог потянуться за любым и погладить его. Стоял низкий широкий диван с обивкой цвета увядшей розы. На нем лежала кучка одежды, в том числе сиреневое дамское белье. На подставке — резная большая лампа, были там еще два торшера с нефритово-зелеными абажурами. Дальше — черный письменный стол с резными головами по углам, а за ним — желтая атласная подушка на черном блестящем стуле с резной спинкой и подлокотниками. В комнате стоял странный запах, в котором в данный момент преобладали пороховой дым и одуряющая приторность эфира.

В конце комнаты на низком подиуме стояло кресло из тикового дерева с высокой спинкой, в котором сидела мисс Кармен Стернвуд. Сидела прямо, положив руки на подлокотники, со сдвинутыми коленями, в позе египетской царицы, подбородок вздернут, между полуоткрытыми губами блестят мелкие зубы. Глаза широко раскрыты, но зрачков почти не видно. Безумные глаза. Казалось, она без сознания, но поза свидетельствовала об обратном. Держалась она так, словно выполняет нечто важное. Она издавала хихикающие хриплые звуки, но выражение лица не менялось, и губы оставались неподвижны.

В ушах — длинные нефритовые серьги. Красивые серьги, стоят, наверно, пару сотен долларов. Это было все, что она на себе имела.

Тело ее было прекрасно — тонкое, упругое, округлое. В свете лампы кожа казалась жемчужной. Ноги, правда, были не столь утонченно-грациозны, как у миссис Рейган, но тоже очень красивы. Я смотрел на нее без стеснения и не возмущаясь. Передо мной сидела не нагая девушка, а наркоманка. Я понял это сразу, при первой встрече.

Оторвав от нее взгляд, я посмотрел на Гейджера. Он лежал на ковре навзничь рядом с чем-то, напоминающим тотем. Тотем имел орлиный профиль, а большой круглый глаз оказался линзой фотоаппарата. Линза была нацелена на обнаженную девушку в кресле. На тотеме сбоку прикреплена фотовспышка. На Гейджере были китайские туфли на толстой подошве, черная атласная пижама и вышитый китайский халат с большим кровавым пятном на груди. Поблескивающий стеклянный глаз казался самой живой частью хозяина. С первого взгляда было ясно, что Гейджера не миновал ни один из трех выстрелов. Он был мертвее мертвого.

Значит, я видел блеск фотовспышки. Безумный вскрик был реакцией одурманенной нагой девушки. Теми тремя выстрелами некто третий реализовал собственное представление о том, как изменить ход событий. Третий, кто выбежал в заднюю дверь и, вскочив в машину, умчался. Могу себе представить его состояние.

На краю стола на красном лакированном подносе стояли две позолоченные рюмки и пузатая бутылка с коричневой жидкостью. Вытащив пробку, я понюхал. Пахло эфиром и еще чем-то вроде настойки опиума. Мне еще не приходилось сталкиваться с подобной смесью, но, пожалуй, бизнесу Гейджера она вполне соответствует.

Дождь лупил в крышу и окна. Кроме этого, никаких звуков — ни машины, ни сигналов авто — только бубнит дождь. Подойдя к дивану и сбросив плащ, я взялся за одежду девушки. Платье из толстой шерстяной ткани, но с короткими рукавами, без застежки, натягивается через голову. Я понадеялся, что справлюсь. А вот белье решил не трогать, не из деликатности, а просто потому, что не мог представить, как натягиваю девушке трусики и застегиваю лифчик. Направился с платьем к тиковому креслу. От мисс Стернвуд тоже разило эфиром. С губ ее по-прежнему срывалось сиплое хихиканье, а по подбородку медленно ползла струйка слюны. Я ударил ее по лицу. Хихиканье прекратилось. Ударил еще раз.

— Пошли-ка, — бодро объявил я. — Будем хорошей девочкой. Оденемся.

Она посмотрела на меня пустыми, бессмысленными глазами.

— К ч-ч-чер-т-ту…

Я хлестнул еще пару раз. Оплеухи ее никак не трогали. Вообще не производили впечатления. Пришлось одевать самому. И па это она не реагировала: предоставила мне двигать ее руки, еще пальцы при этом растопыривала. Я запихнул руки в рукава, натянул через голову платье и поставил ее на ноги. Девушка с хохотом упала мне в объятья. Посадив ее снова в кресло, я натянул колготки и всунул ноги в туфли.

— Гулять пойдем, — приговаривал я. — Погуляем, погуляем немножечко. На прогулочку…

Пошли мы на прогулочку. С минуту ее серьги тыкались мне в грудь, и мы выделывали замысловатые на, словно танцовщицы в ритме адажио. Дошли до тела Гейджера и обратно. Я заставил ее посмотреть на покойника. Она нашла, что он «вкусный». Захихикав, решила сообщить мне об этом, но получилось «ву-ву-ву». Доведя до дивана, я уложил девушку. Она еще похихикала и заснула. Распихав ее вещи по карманам, я обошел тотемную треногу. Фотоаппарат действительно был, но без пленки. Поискал на полу: может, Гейджер успел вынуть. Нигде ничего. Эго мне не понравилось.

Я вышел из комнаты. Сзади кухня. Окно в кухне открыто, сетка сброшена, а на раме явные следы взлома. Задняя дверь тоже не заперта. Оставив все как было, я заглянул в спальню по левой стороне коридора. Она оказалась нарядной, ухоженной, женской. Даже покрывало на постели — с воланами. На туалетном столике перед трельяжем — духи, кошелек, пара купюр, мужские щетки, футляр для ключей. В гардеробе висела мужская одежда, под кроватью стояли мужские домашние туфли. Комната мистера Гейджера. Забрав футляр с ключами, я вернулся в гостиную и осмотрел письменный стол. В глубоком ящике обнаружил металлическую шкатулку. Испробовав ключи, я открыл шкатулку, в которой оказалась записная книжка в голубом кожаном переплете, густо исписанная шифрованным текстом — почерк был тот же, что в письме генералу Стернвуду. Книжку я сунул в карман и, протерев шкатулку там, где касались мои пальцы, закрыл ящики стола, сунул ключи себе, завернул каминный газ и попытался разбудить мисс Стернвуд. Это оказалось абсолютно безнадежным делом. Нахлобучив ей шляпу, я завернул девушку в плащ и отнес в машину. Потом вернулся в дом и, загасив везде свет, закрыл переднюю дверь. Отыскав в сумке девушки ключи зажигания, завел ее паккард. Вниз мы спустились медленно, не зажигая фар.

Через десять минут мы были у ее дома. Кармен все храпела, овевая меня парами эфира. Голову она пристроила на моем плече — я ничего не мог поделать, только постарался сесть так, чтобы она не разлеглась у меня на коленях.

В боковых дверях резиденции Стернвудов сквозь стеклянные квадратики в оловянных рамках виднелся мягкий свет. Остановив паккард у ворот, я вытряхнул содержимое карманов на сиденье. Девушка храпела в углу, шляпа ее сползла на нос, руки безвольно свисали на плащ. Я вышел, позвонил. Издалека послышались приближающиеся шаги. Дверь отворилась, и на меня воззрился седоглавый дворецкий с несгибаемой спиной. Лампа из холла превратила его волосы в сияющий нимб.

— Добрый вечер, сэр, — вежливо произнес он, устремив свой взгляд сначала на паккард, а затем на меня.

— Миссис Рейган дома?

— Нет, сэр.

— Надеюсь, генерал спит?

— Да, сэр. Вечером ему спится лучше всего.

— А горничная миссис Рейган?

— Матильда? Она здесь, сэр.

— Самое лучшее — позвать ее. Эта работенка требует женских рук. Загляните в машину и поймете почему.

Он заглянул в машину, вернулся.

— Понятно, — кивнул он. — Я иду за Матильдой.

— Матильда приведет ее в чувство, — заметил я.

— Мы о ней позаботимся.

— Наверное, не впервые.

Мое замечание он проигнорировал.

— Ну так доброй вам ночи, — сказал я. — Остальное предоставляю вам.

— Да, сэр. Вызвать такси?

— Ни в коем случае. Меня здесь вообще не было. У вас галлюцинации.

Он улыбнулся, кивнул. Я повернулся, пошел к воротам.

Несколько кварталов я прошагал по кривым улочкам, промытым дождем, среди светящихся окон огромных домов, высоких и неприступных, словно средневековые замки, пока не вышел к обильно залитой светом бензоколонке. Сквозь стекло, покрытое дождевыми каплями, виден был парень в белой шапочке и синей куртке, устало сгорбившийся над газетой. Хотелось было зайти, но, махнув рукой, зашагал дальше. Я уже промок до такой степени, что хуже не станет, а в такую ночь дождаться такси немыслимое дело. К тому же у шоферов такси хорошая память на лица.