Арнальд Индридасон - Каменный мешок

— Да, столица вступила в период акселерации, — согласился Эрленд. — А скажите, кстати, дикая смородина в Исландии растет?

— Дикая смородина? Представления не имею. Вроде не должна, никогда об этом не слышал.

Еще немного поговорили о том о сем, затем Ион попрощался и укатил. Из его слов Эрленд понял, что Йон едва ли не со дня на день ожидает, что кредиторы отберут у него участок. Осталась последняя надежда, вдруг ему удастся получить еще один заем.

Ну что же, пора и мне домой, подумал Эрленд. Стало холодать, закатное солнце окрасило небо на западе, а с ним и море и горы в великолепный оранжевый цвет.

Эрленд снова зашел в палатку, спустился вниз — не на самое дно, а на расчищенную археологами площадку, стал разглядывать землю. Темная, понимаешь. Топнул левой ногой, прошелся туда-сюда. Зачем я это делаю? Впрочем, торопиться мне некуда, дома меня никто не ждет, подумал он и пнул первый попавшийся камешек. Ни тебе жены, которая бы встретила на пороге и рассказала, как прошел день. Ни тебе детей, которые бы стали рассказывать, как дела в университете. Один только чертов телевизор, да кресло, да рваный ковер, да упаковки от готовой еды на кухне, да целые стеллажи книг — читать в одиночестве. Книжки все больше про пропавших без вести исландцев, про злоключения путешественников, давно почивших в бозе по той причине, что их угораздило замерзнуть насмерть на пустошах да в горах.

Тут Эрленд споткнулся. Что это? Смотри-ка, маленький камешек, торчит из земли. Пнул камешек несколько раз, тот и не думал поддаваться. Наклонился и стал разгребать землю вокруг камешка руками. Скарпхедин ему, конечно, велел ан масс ничего не трогать на расчищенном углублении, пока его археологов нет на месте. Но кто у нас тут главный, мон шер, Скарпхедин или я? Ву компрене? Схватился за камешек пальцами, попробовал качнуть влево-вправо — ноль эффекта, камешек плотно засел в грунте.

Пришлось разрыть землю вокруг камешка поглубже. Когда Эрленд наткнулся на второй такой же камешек, руки у него были уже все черные. Интересно. Расчистив еще немного земли, Эрленд нашел камешки номер три, четыре и пять. Встал на колени, отгреб землю в разные стороны, разрыл еще. Камешки уходили все глубже, и через пару минут взору ошеломленного Эрленда предстало то, что, несомненно, некогда служило хозяину скелета ладонью. Ну что это еще может быть — вот фаланги пяти пальцев, вот пястные кости. Торчат из земли вертикально.

Эрленд медленно встал на ноги. Пять пальцев смотрят в небо — значит, рука вытянута, ведь сам-то скелет лежит еще как минимум сантиметров на сорок глубже. Зачем покойник протянул руку? Хотел схватиться за что-то? Защититься от чего-то? Может, просил пощады? Эрленда передернуло. Пальцы тянулись к нему из земли, словно ждали от него помощи. Подул холодный ветер, по коже побежали мурашки.

Эрленд снова кинул взгляд на смородиновые кусты, скрытые за пологом палатки. Мама дорогая, неужели он был еще жив?

— Тебя что, заживо тут зарыли? — в ужасе выдохнул следователь.

В этот же миг зазвонил мобильник. Он даже не сразу понял, что телефон звонит, так поразила его неожиданно пришедшая в голову мысль. Телефон голосил в тишине, и тогда Эрленд вынул его из кармана и снял трубку. Что за черт, какой-то дурацкий шум.

Затем раздался голос. Он сразу его узнал.

— Помоги мне, плиииииз!

И связь тут же прервалась.

Мобильный с определителем номера, но откуда звонили, неясно — на экранчике горит «абонент неизвестен». Но говорила с ним Ева Линд. Его дочь. Лицо Эрленда исказила гримаса боли, словно в руках у него был раскаленный кусок металла. Телефон молчал. Ева знала его номер; предыдущий раз набирала его, дабы поведать отцу, что больше никогда не желает его видеть.

Не зная, как поступить, Эрленд стоял, не сходя с места, и ждал повторного звонка. Телефон молчал. И Эрленд начал действовать.

Уже два месяца, как от Евы никаких вестей. Но тут как раз ничего необычного. Дочь всегда вела себя так, чтобы у Эрленда не было ни малейших шансов что-то в ее жизни поменять. Лет ей за двадцать, наркоманка. В последний раз они расстались из-за ссоры — Ева просто выбежала в дверь, крикнув ему через плечо: «Меня с тебя блевать тянет!»

А еще у Эрленда сын по имени Синдри Снай, тот и вовсе с отцом почти не общается. Они с Евой были совсем маленькие, когда Эрленд ушел, оставив детей у матери. Та никогда этого Эрленду не простила и не давала ему возможности встречаться с детьми, он же не стал возражать; впрочем, с годами все больше жалел об этом решении. Дети сами нашли его, когда подросли.

Рейкьявик погрузился в сумерки, стало прохладно. Эрленд нажал на педаль и вылетел из Миллениума по направлению к центру. Телефон аккуратно, чтобы случайно не выключился, положил на переднее пассажирское сиденье. Эрленд понятия не имел, где может обретаться Ева, но решил начать поиски с подвала в Бухтах,[13] где она жила около года назад.

Нет, сначала надо проверить мою квартиру, вдруг она случайно там. У нее же есть ключ. Припарковался у дома, обежал вокруг квартала, поднялся по лестнице. Открыл дверь, позвал Еву — нет ответа. Может, позвонить ее матери? Да что это я. Мы же лет двадцать как не разговариваем.

Снял трубку и набрал номер сына — дети изредка выходят на связь друг с другом. Номер ему сообщили в справочной. Синдри ответил, что находится далеко от столицы по делам и понятия не имеет, как и что там с сестрой.

Эрленд сжал зубы.

— А, черт!

Плюнул на пол и позвонил в справочную снова, за другим номером.

— Это Эрленд, — сказал он, услышав в трубке голос своей бывшей. — У Евы Линд, кажется, проблемы. Ты не знаешь, где она может быть?

Молчание было ему ответом.

— Она позвонила мне и просила помочь, но связь оборвалась, а я не знаю, где она. С ней что-то случилось.

Молчание продолжило быть ему ответом.

— Халльдора, ты меня слышишь?

— Как ты смеешь звонить мне? Двадцать лет! Двадцать лет!

Ненависть, холодная ненависть в ее голосе. Сколько лет прошло, а она никуда не делась. Пожалуй, звонить и правда не стоило.

— Еве нужна помощь, а я не знаю, где она, — повторил он.

— Помощь?

— Мне кажется, с ней что-то случилось.

— И почему я должна за это отвечать?

— Отвечать? О чем ты? Я просто не…

— А мне, значит, помощь не была нужна, да? Мне, одной с двумя детьми! Мне ты не помогал.

— Халль…

— А теперь твои дети катятся по наклонной. Оба! Не иначе до тебя наконец дошло, что ты натворил! Как ты с нами обошелся! Понял наконец, что ты сделал со мной и с детьми?!

— Ты не позволяла мне видеть их…

— Думаешь, мне не приходилось выручать ее из разных неприятностей? Да миллион раз! Думаешь, мне не приходилось помогать ей? Еще как! И где ты тогда был, хотела бы я знать?!

— Халльдора, я…

— Меееерзкая тваааааарь!!! — заверещала она и бросила трубку.

М-да, в самом деле не стоило звонить, чертов я идиот. Сел в машину и поехал в Бухты искать обшарпанный пятиэтажный дом с подвальными квартирами.

Вот и нужная дверь. Позвонил в звонок, но из-за двери не донеслось ни звука. Наверное, сломался, подумал Эрленд и постучал. Снова ни звука. Подождал. Черт, откроет кто-нибудь или нет? Взялся за ручку двери — ага, не заперта. Осторожно зашел внутрь. В прихожей стало слышно, как где-то в квартире плачет ребенок — кажется, в гостиной. Боже, как здесь воняет! Похоже, нужду в этой квартире справляют где угодно, но только не в туалете.

На полу гостиной сидела маленькая девочка, на вид не больше года, и рыдала во весь голос. Совершенно голая, если не считать грязной сорочки. Пол усыпан пустыми пивными банками, водочными бутылками, упаковками из-под готовой еды и каких-то молочных продуктов. Последние давно испортились — к ароматам мочи и экскрементов добавился характерный кислый запах. Больше в комнате почти ничего не было — кроме истертого дивана в углу, на котором лежала, спиной к Эрленду, незнакомая ему обнаженная женщина. Следователь направился к дивану, малышка не обратила на него ни малейшего внимания. Пощупал пульс у женщины — жива. На руках следы от уколов.

Из гостиной дверь на кухню и в чулан, там Эрленд нашел одеяло и укрыл им женщину. Дальше по коридору туалет и душевая. Эрленд взял девочку на руки, отнес в душ и вымыл теплой водой, вытер полотенцем для рук. Девочка затихла. Осмотрел — вся промежность воспалена, такое впечатление, что ребенка вообще не моют. К тому же едва не умирает от голода. И как назло, в квартире нет ничего съедобного! Порывшись у себя в карманах, Эрленд нашел шоколадку, отломил кусочек и дал девочке. Осмотрел ее еще раз, приговаривая, что все в порядке и ей ничего не угрожает. На руках и на спине — маленькие ожоги. Эрленда передернуло.

Прошелся по квартире, нашел девочкину кровать с решетчатыми стенками, вытряс оттуда банки из-под пива и упаковки от гамбургеров, сходил за ребенком, уложил малышку. Сделав это, Эрленд, с трудом сдерживая гнев, направился в гостиную. Может, протоплазма на диване — ее мать, а может, и нет, только мне все равно. Взял под руки, затащил в душевую, сгрузил на пол в кабинку и включил на всю катушку холодную воду. У нас в Рейкьявике она ледяная, женщина должна быстро прийти в себя. И точно — как она была совершенно дохлая, пока он ее тащил, так под струей из душа вмиг очнулась, задергалась, заахала, завопила и замахала руками, отбиваясь от капель.