Владимир Киселев - Воры в доме

"В общем все устроилось не так уж плохо", - думал он, разглядывая висевшие на стене огромные рога горного барана - архара. Вот если бы только Николай Иванович не предоставил ему свой кабинет - угловую комнату, отличавшуюся обилием полок, заполненных книгами, непонятными приборами из стекла и металла, ящиками со стеклянными крышками, за которыми виднелись наколотые на булавки бабочки и жуки, столов, уставленных такими же, как на полках, приборами, и почти полным отсутствием мебели, на которой можно было бы сидеть, - только два простых жестких стула. Для Володи поставили раскладную койку из алюминиевых трубок и очистили один из этих столов - на нем остался только микроскоп с двумя окулярами. Очень неловко все-таки, что он лишил старого профессора его кабинета. Но с другой стороны, хорошо, что Николай Иванович, который так ему понравился своим интересом к восточной литературе и знанием персидского, всегда будет рядом, что можно будет с ним посоветоваться.

Володя сам себе не хотел сознаться, что особенно радовала его и возбуждала неясные надежды мысль о том, что он будет жить в одном доме с Ольгой и каждый день на протяжении почти трех месяцев будет ее видеть, а может быть, и разговаривать. И вообще ему, постоянно отчужденно и настороженно жившему в собственной семье - за девять лет, минувших со дня смерти матери, у Володи появилось четыре, каждый раз все более молодых, мачехи; последняя из них - Алиса Петровна была всего на год старше Володи, - очень понравилось в этом доме. В доме профессора Ноздрина, где все так дружелюбно и мягко относились друг к другу, где во всем чувствовалось то, что называлось в книгах "семейным счастьем". Понравилась Анна Тимофеевна с ее обаятельным, сохранившим красоту лицом и стройной фигурой, молчаливая, по-пушкински сдержанная Татьяна, насмешница Машенька. И Ольга. Синеглазая Ольга, такая красивая и грациозная, что, по выражению одного восточного поэта, ее трудно было себе представить, как других женщин, спящей в постели: казалось, что она спит на ветке.

Днем, когда Володя работал - разбирал свои заметки, за дверью раздался негромкий скрип, затем дверь открылась, и в комнату въехала Машенька на трехколесном велосипеде.

- Дедушка позволял мне приезжать в его комнату, - сказала она, не глядя на Володю. - Посмотреть на жуков.

- Пожалуйста, и я позволяю, - ответил Володя.

- А вы не скажете, как дедушка, что я мешаю?

- Нет, не скажу.

Маша задумчиво покачивала педали, и велосипед медленно, нерешительно передвигался то назад, то вперед. Затем она оставила свой велосипед и уселась на стуле, который стоял перед столом.

- А вы песню знаете? - спросила она у Володи.

- Какую?

- Военную. "По долинам и по взгорьям".

- Знаю.

- И я знаю.

Володя не очень уверенно чувствовал себя с незнакомыми взрослыми и уж совершенно не знал, как себя вести с незнакомым ребенком.

- А где твоя мама? - спросил он.

- Мама в театре. На репетиции.

Володе хотелось спросить: "А где папа?" - его не познакомили с мужем Татьяны, но он сдержался и вместо этого спросил:

- Ты в школу ходишь?

- Нет. Я еще маленькая. Я еще не умею читать. А вы сказки знаете?

- Знаю, - неуверенно ответил Володя.

- Это хорошо, - одобрила его Машенька. - А вы много сказок знаете?

- Нет, не очень много.

- Расскажите, - предложила Машенька, подумала и добавила: Пожалуйста.

Володя попытался припомнить сказку об Иванушке-дурачке, но вспомнил только эпизод, когда Иванушка говорил на свадьбе "канун да ладан", и нерешительно предложил:

- Лучше я тебе почитаю.

- Почитайте, - не слишком охотно согласилась Машенька.

Он еще прежде заметил среди книг бейрутское издание "Тысячи и одной ночи". Он выискал в оглавлении сказки о Синдбаде-мореходе и стал переводить их Машеньке, на ходу адаптируя эти полузабытые и удивительные истории.

- Тебе интересно? - спросил он у Машеньки.

- Интересно, - успокоила его девочка. - Только не нужно все время спрашивать у меня - "понятно?".

- Хорошо, - покраснел Володя.

В двери постучали.

- Войдите, - сказал Володя, а Машенька как-то напряглась и слезла со стула.

Вошел Николай Иванович.

- Машенька, - сказал он укоризненно. - Ты уже успела приняться за Владимира Владимировича?

- Нет, нет, - возразил Володя. - Она мне ничуть не помешала.

Николай Иванович взял со стола книгу.

- Синдбад-мореход, - улыбнулся он. - Что ж, вы сегодня сами встали на путь, чреватый многими опасностями... Ну хорошо, Машенька... Ступай к бабушке. Она ждет тебя - гулять.

И когда Маша вышла, забыв свой велосипед, он сказал задумчиво:

- А ведь знаете - странно... Маша - дикарка и трудно привыкает к новым людям. А к вам она сразу почувствовала такое удивительное доверие.

Володя смутился, пробормотал: "Очень польщен", и они углубились в вопрос о маршруте, по которому двигался Марко Поло.

- Я не специалист в этой области, - сказал Володя, - но помнится мне, что об ovis Poli, открытом Марко Поло в 1256 году, сам он писал примерно так: "В этих местах водится дикий баран больших размеров, и рога его имеют более чем шесть пядей в длину".

- Не следует считать это преувеличением, - ответил Николай Иванович. - Я сам видел рога почти в полтора метра, да и в этих, - он показал на стенку, - сантиметров восемьдесят, то есть четыре пяди.

Г л а в а п я т а я, в которой хирург решает жениться в

компенсацию за причиненный ущерб

Но почему же так оно выходит,

И так печально жизнь ее идет,

Что ничего на свете не выходит?..

И женщина по улице идет.

Ю. П а н к р а т о в

Из всей системы Станиславского она часто прибегала только к этому упражнению - расслаблению мышц. Не было лучшего способа поскорее заснуть.

Нужно было лечь в кровати плашмя, на спину, расслабить мышцы и выпустить "контролера", которого Таня представляла себе в виде блестящего шарика, путешествующего по телу. Вот "контролер" остановился в ступнях ног. Здесь "зажим", как выражался Станиславский. Напряжена мышца. Расслабить! "Контролер" полез дальше, к ногам, к животу, расслабил его, скользнул по груди, по шее, по лицу, затем покатился в руки... И назад. У него много дел. То одна, то другая мышца напряжется. Вот так - пока расслабишь да проверишь, незаметно уснешь.

Она лежала с закрытыми глазами и бесцельно гоняла "контролера". Ощущение невесомости, которое в таких случаях предшествовало сну, не наступало.

Говорят, что бедуины - проводники караванов, - думала Таня, ложатся на песок, расслабив все мышцы. И десяти минут такого отдыха достаточно для того, чтобы затем сутками не покидать седла. Но, очевидно, усталость вызывается не тем, что напряжено тело. Дело не в этом. Или не только в этом. Ученые установили, как устают мышцы. Там скопляется какое-то вещество. А как устают нервы? Что в них скопляется? Но ведь больше всего и скорее всего, наверно, устают именно они. Сама по себе усталость, наверное, нервное ощущение.

Все делают вид, что ничего особенного не произошло. И я тоже. Нет ничего странного в том, что приехал Евгений Ильич Волынский - ее муж, отец ее ребенка. Тактичность, деликатность. Все в ее семье исключительно тактичны, бесконечно деликатны. Но было бы лучше, если бы проще, жестче относились они друг к другу. Если бы отец прямо и строго спросил у Волынского, зачем он приехал. Если бы мать поменьше разговаривала с ним о Прокофьеве и Шостаковиче, а прямо и строго спросила, почему он не живет с женой и ребенком. Если бы она сама встретила его не поцелуем щека о щеку и вопросом "как твое здоровье?", а словами - "зачем ты приехал?".

Когда она была маленькой, в их дворе жил мальчик без обеих ног. Она с ним дружила. Затем они расстались и встретились уже взрослыми. Он ходил на протезах, и было совсем незаметно, что он калека.

- Никому я в детстве не был так благодарен, так признателен, как вам, - сказал он. - Вы были единственным человеком, который у меня ни разу не спросил, почему у меня нет ног.

Когда она вернулась с Машенькой из Москвы, никто в доме не спросил ее, почему же она рассталась с мужем, почему ушла из МХАТа. В их доме это было не принято. Обо всем, что называется "личной жизнью", вопросов не задавали.

Евгений Ильич понравился маме. Да, это человек в ее вкусе. В меру красив. Хорошо воспитан. Все, что говорит, всегда окрашено легкой иронией: мы-то с вами понимаем, что все происходящее в этом мире не заслуживает серьезного отношения. И от этого собеседник всегда чувствует, что его выделяют из массы людей, что понимают его право свысока относиться к окружающему. Боже мой, а кто не считает себя вправе при случае свысока поговорить об окружающем?

И Ольга от него без ума. В рот ему заглядывает. Еще бы - знаменитый хирург. Кудесник. С каким восторгом рассказывала Ольга, что при своем первом появлении в их доме Волынский открыл дверь ногой! Ах, ах, ах. Евгений Ильич в костюме "выпонимаетескемимеетедело", с задом сухим и поджарым, как у балетного артиста, похожий на Жана Жираду - с такими же белыми, крупными и ровными зубами, высоким лбом, гладкой прической и шеей в два раза уже головы, - и вдруг открыл дверь ногой.