Виктор Черняк - Жульё

Фердуева сбросила вполне сносные объедки, многим, может, напоминающие и царские застолья, на газетный лист, вынесла мусор на площадку и запихала в ведро для пищевых отходов. Она боролась с теми, кто пользовался мусоропроводами, считая их, а не общую грязь в доме, повинными в тараканьей вакханалии. Фердуева произвела в квартире невиданный ремонт, вложив кучу средств, и каждый таракан перечеркивал ее усилия, сводил на нет серьезные денежные вложения; в нечеловеческой чистоте и великолепии тараканы смотрелись дико, и Фердуевой каждый раз хотелось выть, увидев рыжую нахальную тварь, пересекающую комнату по потолку, в недосягаемом для расправы месте, хозяйка вскакивала на стул и колошматила веником там, где только что шевелил усами обидчик, но его уже и след простыл. И сейчас, прямо в сапогах, Фердуева взобралась на стул но, как всегда, опоздала. В этот момент вошел мастер, увидел красивые, длинные ноги заказчицы, и хозяйка ощутила волнение этого молчуна, и пережила миг тайного наслаждения, ведомого многим женщинам, когда то ли восторг, то ли растерянность мужчин не оставляют сомнений в происхождении этих чувств.

Мастер попросил воды, и Фердуева кивнула на полку со стаканами. Заметив, что она так и застыла на стуле, мастер истолковал это по-своему, приблизился, подставил локоть и придерживая Фердуеву, помог женщине спрыгнуть на пол.

- Спасибо, - холодно поблагодарила Фердуева: не любила, когда мужчины думают о себе лучше, чем они того стоят, и случайный жест или вмиг вспыхнувшее расположение толкуют в свою пользу.

Мастер протянул руку к крану.

- Пожалуйста.

Фердуевой показалось, что работяга берет на себя лишнее и вообразил Бог весть что. Работягой дверщик, в сущности, не являлся, приезжал расфуфыренный, навороченный, как говорили в кругах Фердуевой, на "шестерке", переодевался, делал дело, снова переодевался и уезжал, но перед этим уединялся в ванной комнате и там шумно фыркал. Как раз фырканье насторожило Фердуеву; Наташка Дрын, рекомендательница, уверяла, что в прошлом дверщик занимался большой наукой. Фердуева жила вдалеке от наук, хоть больших, хоть малых, но отчего-то решила, что люди тонкие, возвышенные, не позволяют себе фыркать в чужом доме, впрочем, Фердуева допускала, что ошибается, но тот, расплывавшийся в далеком-далеке образ избранника, для которого она и старалась, воображая их житье-бытье вдвоем в нерасторжимом союзе, по ее прикидкам с фырканием не сочетался.

Фердуева стянула сапоги, обула тапочки, в ванной надела халат и, прикрыв дверь спальной, упоенно перелопатила улов. В деньгах Фердуева любила счет, и сведение сегодняшнего дебита с кредитом вызывало улыбку на подернутом пеленой постоянного недовольства лице.

Мастер заявлялся ровно в десять и сматывался ровно в четыре, полчаса после полудня ел, курил, перелистывал журнал на непонятном Фердуевой языке.

- Это какой? - поинтересовалась она как-то.

- Английский, - мастер накрыл ладонью картинку: фиолетовый закат и часы прыгают в волнах.

- А-а... - протянула Фердуева и поспешила сообщить, - я тоже учила... немецкий.

- Говорите? - неосторожно уточнил мастер.

- Вы что! - всплеснула руками Фердуева, будто ее оскорбили.

Мастер, конечно, происходил из хорошей семьи. Фердуева видела это, так же как видела, что не от хорошей жизни башковитый мужик ринулся двери всобачивать таким, как Фердуева, но деньги всем нужны, людям надоело мечтать о светлом завтра, затыкать щели да прорехи в сиротских бюджетах.

Фердуева вышла в коридор, глянула на старинные часы, доставшиеся по случаю.

- Четыре, - Фердуева бросила взгляд на рябой циферблат, требующий омоложения, коим она как раз наметила заняться, как только выдастся время.

- Без трех... четыре, - мастер вяло оторвался от двери.

- Агатовые с почти теряющимися зрачками глаза Фердуевой беззастенчиво вперлись в мастера. Фердуева баловала себя взглядами в упор, тем более, касательно людей, коим пересыпались денежки из ее кармана, да и вообще Фердуева заметила, что прямой взгляд мало кто выдерживает, разве что дети да старцы, а большинство отводили глаза, будто таили грех, и не один, и боялись, что глаза их выдадут.

Мастер упрятал дрель в чехол, запаковал в плечную сумку.

Фердуеву злило, что ее рапирный взор оставил мастера равнодушным. Хозяйка квартиры-сейфа туже затянула пояс на талии и выставила колено в черном чулке, чуть разведя длинные полы халата в стороны. Большую часть жизни Фердуева посвятила изучению мужских особей, наблюдения ее, точные и проверенные годами, никогда не подводили. Белизна нежной кожи матово проступала сквозь умеренную черноту чулка. Фердуева отпрянула к стене, раскрыла полногубый рот, обнажив мелкие, крепкие зубы, напоминающие зерна кукурузного початка, только ослепительно белые, вдохнула с присвистом, будто ощутила внезапный приступ удушья. Ничего такого она не думала, но хотелось, чтоб мужик взыграл, забил копытом, после чего Фердуева намеревалась выставить его, впрочем не обижая, дверь-то еще не закончена.

Мастер притулил сумку в угол, звякнув пучком стальных полос, и по безразличию в его лице Фердуева сразу смекнула: сейчас спросит, как всегда: можно в ванну? Она еще чуть выставила колено вперед.

- Можно в ванну?

- Нельзя. - Фердуева тряхнула головой, черные волосы шало заметались по плечам, заскакали кольцами по гладкому, высокому лбу. - Там мое нижнее белье, - пояснила Фердуева, отчего-то решив, что разговор о белье изменит соотношение сил в ее пользу.

Мастер пожал плечами: обождет, белье так белье. Фердуева еще не переступила ту грань разочарования жизнью, когда мужское безразличие перестает волновать. Медленно прошествовала в ванную, понимая, что мастеру некуда глядеть более, как на ее спину под махровым халатом жемчужной голубизны, на тонкие щиколотки в тапках без задников, на розовеющие сквозь ткань чулка пятки. В ванной она пробыла - ровно столько, сколько по ее прикидкам потребно для сокрытия предметов туалета, не предназначенных для посторонних взоров, еще Фердуева залезла в ящик, куда прятала мужские бритвенные принадлежности, кремы, лосьоны и выставила их на полку под зеркалом во всю стену: пусть видит!

Мастер прошел в ванную.

Хозяйка терялась в догадках: раздевается ли он там до пояса, или догола? Прислушалась к шуму воды, приложила ухо к двери с ручкой из старинной бронзы. Фердуева любила ставить других в неловкое положение, сбивать спесь и... диктовать свои условия, и сейчас раздумывала: не распахнуть ли настеж дверь, застав мастера обнаженным и смущенным донельзя. Фердуева потянула ручку на себя, дверь не шелохнулась - заперта на щеколду - как же она сразу не учла. Внезапно шум воды смолк, Фердуева отскочила от двери, будто взрывной волной отбросило, едва успев метнутся в кухню. Дверь из ванной распахнулась, и мужчина вышел, сразу заметив, что хозяйка затаилась на кончике табуретки, ненатурально сложив руки на коленях.

Фердуева сглотнула слюну.

- Сегодня не фыркали. Отчего?

Мастер стер капли влаги со лба.

- Разве я фыркаю?

- Еще как! - без улыбки подтвердила хозяйка. - Шумно! Я даже думала, не дурно ли вам? - и, не зная зачем, уточнила: - Вы давно знаете Наташку Дрын?

- Сто лет. - Мастер потянул замок молнии, вытащил из кармана куртки автомобильные перчатки. - Завтра буду в половине одиннадцатого.

Фердуева хотела строго возразить - почему? Потом решила, что мастер не подчиненный, и вообще, ярить дельного человека - занятие пустое и ругнула себя за то, что слишком втянулась в ненужную игру. Она поднялась, приблизилась к входной двери, тронула не знавшими трудов руками стальные полосы.

- Если человек с головой, сколько времени понадобится, чтоб прогрызть такую дверь?

- Вся жизнь. - Мастер глянул на часы с гирями. Фердуева отметила, что дверщик опаздывает и решила потянуть время в отместку.

- Я серьезно.

Дверщик властно отодвинул Фердуеву.

- Мадам, я спешу. - Низкий голос пророкотал и затих под высокими потолками.

Фердуева поразилась - здорово ухнуло! Квартиры домов постройки начала пятидесятых годов больше подходят для обитания мужчин с низкими голосами, и еще заметила, что мастер ни разу не обратился к ней по имени-отчеству, предпочитая обходиться безличными, повисающими в воздухе словами, не адресованными никому конкретно: ...можно то-то?.. нельзя ли того-то?..

Дверь лифта захлопнулась. Фердуева стыла в дверях. Снизу тянуло холодом. Мадам! Тоскливо. Фердуева редко живала одна, и сейчас, по вечерам одолевали телефонными звонками, но все не то, не те... кавалеры не приносили успокоения, а от гульбищ Фердуева начала приуставать. Тридцатилетие встречала в расцвете сил и красоты, обеспечив себя на две жизни людские или на десяток инженерских, а счастье все плутало, не желая встречи с обладательницей квартиры-сейфа.

Лифт снова заскрипел на ее этаже, дверщик чертиком из табакерки выскочил из кабины.