Skinова печать - Константин Алов

Добровольный помощник милиции вытаращил глаза и разинул рот, но признаваться не спешил. Сыщику пришлось его слегка придушить. Лишенный кислорода доносчик лихорадочно засуетился в поисках выхода и выбрал самый простой и привычный путь: откровенности и чистосердечного признания своей неправоты.

— Мне нельзя в камеру! — заныл Игнат. — Я все скажу. Вон, смотрите — пацан в черном кожаном пальто. Кличка Хорст. Как зовут — не знаю. Я у них недавно. Внедрился по приказу Мокеева. Этот Хорст — фашист, пришел из организации «Фаланга‑88». Я должен был только свести его с Виктором Алексеичем. И свел. Они вошли в бутик. Я остался ждать на улице. А тут драка. Потом внутри что-то рвануло. Я в ту дверь сунулся, а там уже все горит…

Крюков недоверчиво покачал головой. Парень в кожаном плаще по кличке Хорст спокойно стоял на другой стороне улицы, словно ничего не опасаясь. Крюков пригляделся к нему повнимательнее. Высокий, худощавый, лет восемнадцати-двадцати. Волосы на его голове обриты не наголо, а торчали ежиком. Шелковый шарф не закрывал лица, а небрежно болтался на шее. Впрочем, лицо без особых примет. Вот только левая щека немного измазана в копоти. Крюков мысленно прокрутил его по учетам. Нет, в розыске этот Хорст определенно не находился. Разве что по кличкам прокрутить?

Сыщик смешался. Что делать? Брать этого Хорста на основании одних только показаний Игната? Крюков плохо знал этого стукача, но со слов Мокеева составил о нем впечатление как о весьма ненадежном типе. Виктор подозревал своего агента чуть ли не в двурушничестве. И все-таки отправился на стрелку с его подачи, даже не предупредив напарника и не подстраховавшись. Где и погиб. Странно это, господа…

Пока Крюков прокручивал в голове разные варианты поведения, объект наблюдения двинулся вдоль улицы и исчез за углом.

«Придется заняться парнем поближе», — решил для себя сыщик.

Но перед тем как отпустить вялое тело незадачливого осведомителя, опер еще раз прижал его за кадык.

— Имей в виду, фашист проклятый, будешь давать полезную информацию, будешь получать кислород для жизни! Если нет, я тебе его перекрою. Ферштейн? Жить может только то, что приносит пользу обществу, понял? Это ваш фашистский философ Зигфрид фон Шмультке сказал.

Тут сыщик отпустил стукача и пошел искать свою машину. День явно не задался. Может быть, бабушка была права, когда не советовала работать в воскресенье?

Девушка была очень молода и очень красива. При рождении ей дали имя Мухабат, но год назад, получая паспорт, она назвалась именем любимой певицы — Жасмин.

В комнате кроме нее находился смуглый мужчина лет тридцати. Лицом он напоминал артиста Омара Шарифа, этакий каказский мачо. Правда, когда он начинал говорить, впечатление от его блестящей внешности несколько портилось.

— Э, слушай, женюсь на тебе, э! — пел мачо-джигит. — Я Анвар, меня каждый собака знает, мое слово закон, э! Трусы снимай, э! Ты не думай, Анвар не собака — потрахал и убежал. У Анвара невеста была, Клавкой звали. Очень красивый. Погибла недавно. Террористы взорвали. И две жены было. Они тоже погибли. Теперь вот тебя полюбил. Женой моей будешь!

Жасмин с обожанием смотрела на Анвара, как Лейли на своего Меджнуна.

— Ты силен и благороден как могучий батыр-пехлеван, любимый. Но мой почтенный отец хочет отдать меня за Мусу, — пропела она. — Мой уважаемый отец работает на него. Муса — хозяин. Большой человек.

Благородный Анвар презрительно улыбнулся.

— Э, Муса — собачий сын, ишак! Свинину ест, я сам видел, э! Я на тебе женюсь. Самой любимой женой будешь, э!

И запел песню любви.

— Будешь жить в доме в три этажа. Самый верхний этаж — пол паркетный, два балкона — весь твой будет! Есть в мой дом большой холодильник «Вирпул», широкий, две двери. Обе двери закрыты на ключ, ключ у тебя будет! Ты самый главный в мой дом будешь, э! Есть в мой дом большой телевизор «Панасоник», экран во всю стену. Пульт, чтобы программы переключать и громко-тихо делать, у тебя будет. Ты самый главный в мой дом будешь, э! Будешь в мой дом жить, ничего не делать. Только стряпать, есть и толстеть. Зачем не веришь, э?

На этом песня кончилась. Жасмин залилась краской смущения. Что и говорить, предложение обольститель сформулировал убедительно — яснее некуда. Она кивнула.

— Я тебе верю. Только вот отец может не согласиться. Мы — шииты, а ты суннит. Перед тем как мы убежали из Ферганы, тамошние сунниты убили моего дядю и всю его семью. Они ворвались в его дом, связали всех. Женщин изнасиловали, а мужчин били палками и мотыгами. Потом они разрезали всем женщинам животы, а мужчинам перерезали горло. Детям просто разбили головы о камни очага. Потом они облили всех бензином и сожгли. Было очень страшно. — Она испуганно посмотрела на окно.

Благородное мужественное лицо Анвара снова испортила презрительная ухмылка. Язык у него просто чесался от желания выказать любимой все, что он думает об ее собачьих шиитах. Но он сдержался и лишь проговорил:

— А здесь чего боишься? Здесь не Фергана. Здесь Москва, люди мирный, немножко пугливый.

Но Жасмин покачала головой.

— Здесь еще страшнее. Все только и говорят о бритоголовых фашистах. Я их ужасно боюсь.

— Со мной никого не бойся, э! Я Анвар, меня каждый собака знает. Здесь все меня боятся. А про эту квартиру вообще никто не знает. Ни Муса, ни отец не найдет. И фашисты не найдут.

И тут неожиданно диалог влюбленных был прерван шумом во дворе. Жасмин бросилась к окну, выглянула и отпрянула в неописуемом ужасе.

Прошло несколько дней. В бывшей ленинской комнате Управления специальной службы МВД России полным ходом шла утренняя пятиминутка. Заседали уже с час. Обсуждали недостатки в оперативной работе, внешний вид личного состава и агрессивную политику США в Ираке.

Во главе стола восседал начальник управления генерал Николай Андреевич Мышов по прозвищу Альпенгольд. За время беспорочной и бесполезной службы генерал уже трижды летал по заданию Генеральной прокуратуры в Швейцарию в поисках золота. Трижды искал он сокровища — компартии, Бородина и Березовского. Но так и не нашел ничего, кроме замечательного шоколада. За что и получил свое вкусное прозвище.

Генерал Мышов не терпел демократической волокиты вроде избрания президиума, секретаря и тому подобной чепухи, и всегда сам вел собрания, на которых присутствовал. Вот и сейчас он взял со стола бумажку, пожевал губами и сообщил.