Ты умрешь влюбленной - Юлия Викторовна Лист

Понедельник, 3 апреля

Школа Лувра… Было непросто вновь возвращаться туда, где в прошлый раз ее едва не короновали посмертно. Ритуал, в котором участвовала Вера, чтобы вывести на чистую воду преступника, до сих пор заставлял ее пробуждаться по ночам с криками и в холодном поту[4]. Или прямо средь бела дня ни с того ни с сего вздрагивать и бледнеть чуть ли не до обморока, когда вдруг вспоминалось мрачное подземелье. Самое обидное, что она возненавидела собак. Лязгающие, слюнявые пасти доберман-пинчеров тоже были частью ее кошмаров. И теперь она всегда шарахалась в сторону, когда на улице кто-нибудь проходил мимо с питомцем на поводке, даже если это был йорк или чихуа-хуа.

Огромное количество людей, что наводняло двор Лувра вокруг пирамиды, поначалу действовало успокаивающе, но в конце концов пестрая толпа туристов, бесконечные вспышки, торчащие во все стороны селфи-палки начали ее утомлять. Вера взяла себя в руки, вынула из брезентового рюкзака кепку, надела, натянув козырек пониже, подняла воротник тренча и уверенным шагом двинула к крылу Дэнон в поисках профессора Даниеля Ардити. Хотелось посмотреть на клиента в естественной среде его обитания.

У крыльца Школы Лувра в основном толпились студенты, пришедшие слушать лекции по истории искусства, археологии и музееведению. Их можно было отличить от туристов по каменным выражениям лиц, ушедших в себя зануд и зазнаек. На самом деле многим из них светила лишь одна должность – смотрителя музея, к которой они готовили свои физиономии уже сейчас.

Вера поднялась на крыльцо с гигантским порталом-аркой, обрамленным колоннами, и надписью над ним Porte Jaujard. По бокам высились две каменные, покрытые зеленой краской львицы (или это они со временем позеленели, Вера до сих пор так и не выяснила). Современные раздвижные двери в черных рамах нервно дергались у наличников – им мешали снующие туда-сюда люди.

Вера шагнула внутрь, когда перед ней в толпе промелькнул знакомый силуэт. Ей не дали остановиться, кто-то из студентов толкнул в спину и обругал, Вера почти влетела внутрь, увидев, как Зоя – сестра Эмиля – свернула за угол и стала подниматься по лестнице, расположенной слева от входа.

На ней по-прежнему было все черное: водолазка под глянцевым плащом, юбка в складку, едва прикрывающая ноги, чулки и огромные ботинки в цепях. Ее длинные угольно-черные волосы лежали распавшимися по плечам и спине, оттеняя синеватую бледность лица. Она одевалась в черное не потому, что строила из себя гота или подражала Уэнсдей. У Зои был секрет: она имела дурацкую потребность резать себя бритвой, на ней живого места не осталось, все тело покрыто шрамами, и всегда была пара-тройка кровоточащих ран. Об этом никто не знал, иначе бы ей не позволили ни вести экскурсии, ни преподавать в Школе Лувра.

Вера едва успела спрятаться за спины ставших в кружок студентов, чтобы Зоя ее не увидела. Вестибюль был отделан на современный лад: белые стены, прямоугольные мраморные скамьи, узкие деревянные перила лестниц, – но планировка оставалась прежней, точно в лабиринте Фавна из одноименного фильма Гильермо Дель Торо.

С Зоей пересекаться нельзя.

Если она встречалась со старшим сыном убитого миллиардера, то она могла, с одной стороны, рассказать о нем, поделиться психологическим профилем, но с другой – отказаться помогать. Скорее всего, Эмиль уже поведал ей о выходке Даниеля в День дурака и о его просьбе присутствовать на аукционе в пасхальное воскресенье. Зоя будет отговаривать Веру участвовать в столь сомнительной операции, скажет, что от нее за километр несет «Десятью негритятами»: собравшиеся в уединенном замке с десяток человек – история, которая всегда кончается плохо. Вера подавила желание поболтать с сестрой шефа, как с подружкой. К тому же вдруг у нее остались чувства к Даниелю? Тогда – пиши пропало, никакой помощи от Зои ждать не следует. Не хватало, чтобы они с Верой стали соперницами.

Обдумав это, Вера аккуратно пошла в сторону другой лестницы – их было несколько, расположенных напротив входа в ряд, – в надежде оторваться от сестры Эмиля, но, к своему немалому удивлению, столкнулась с ней лицом к лицу прямо на ступенях.

Зоя как ни в чем не бывало спускалась. Как она так быстро успела попасть на второй этаж? Видимо, увидела напарницу брата и поспешила ее перехватить, прежде чем та наделает глупостей. Никто не знает лабиринт Лувра лучше Зои. Она, наверное, не раз тайком ночевала в музее.

– Привет, Вера, не ожидала тебя здесь увидеть, – проронила она, по-кошачьи улыбаясь.

С тех пор как Вера стала изучать профайлинг, она видела проявления эмоций как что-то навязчивое, замечала их даже у животных. Например, рисунок рта у кошек создает впечатление, будто у них всегда чуть презрительное выражение мордочки. Улыбки брата и сестры похожи – оба улыбались по-кошачьи. Только глаза Зои были не зелеными, а черными, как два нефтяных озера. К тому же она красилась, точно египетская императрица или актриса бурлеск-шоу. На удивление ей это шло, не казалось вульгарным. Черные ресницы и брови она ловко сочетала с ярко-красной помадой и белой пудрой. Хотя кожа у нее от природы и так точно свинцовые белила. Наверное, такой мейкап мог подойти только обладательницам тонких, аристократических черт лица.

– Привет, Зоя. – Вера почувствовала себя вором, у которого полыхает шапка.

Та с улыбкой подхватила ее под локоть, и серебряная цепочка на черной маленькой сумочке «Карл Лагерфельд» тревожно звякнула.

– Идем выпьем кофе, у меня как раз кончились занятия, а экскурсия еще не скоро. Ты свободна?

Она приподняла бровь, посмотрев весьма многозначительно. Психолог в Вере констатировал: Зоя уже все узнала про Даниеля и имела решительное намерение отговорить напарницу брата участвовать в сделке, которую необычный клиент намеревался предложить их бюро. И Вера сникла, сняла кепку, повиновавшись сестре шефа.

Первое образование Зои было из области криминологии, она работала экспертом уголовного судопроизводства до того, как решила посвятить себя искусству. А потом неожиданно связала для себя эти области. Ее страстно привлекали маньяки, странные личности, убийцы, она изучала природу преступлений, ища в них что-то общее с творческими процессами, протекающими в головах художников. «Психология творчества. Убийство как перформанс», «Психоанализ в искусстве», «Фрейдизм и юнгианство как средства восприятия искусства», «Творчество – бессознательный процесс?» – и это далеко не весь список книг, которые она успела выпустить во французском издательстве, специализировавшемся на книгах об искусстве. А вишенка на торте