Татьяна Рябинина - Одним ангелом меньше

— Да. До утра.

— Пожалуйста, если Евгения в себя придет или… Ну в общем, позвоните вот по этому телефону.

Когда Светлана вышла из кабинета Калистратова, Костя сидел в коридоре на подоконнике и крутил на пальце колечко от ключей.

— Ну как, все нормально? — спросил он, спрыгивая на пол.

— Да, наверно. А вы меня ждете?

— Вас. Света…

— Что?

Костя замялся. Он чувствовал себя напроказившим мальчишкой. Да и не ко времени все как-то, словно танцы на похоронах. Но… Девушка с каждой минутой нравилась ему все больше.

— Вам так ваше имя подходит! — выпалил он совсем не то, что собирался сказать. И тут же добавил, не давая ей опомниться: — А вам позвонить можно?

— Ну вы же звонили сегодня. Это я подходила. Я ваш голос узнала.

— А… домой?

Света посмотрела на него с улыбкой, одновременно удивленной и недоверчивой. Потом достала из сумки записную книжку, вырвала листочек и написала номер.

— По крайней мере, вы все обо мне знаете, — сказала она. — Ну, до свидания. Ни пуха ни пера!

— Это к чему?

— Ну вы ведь, наверно, теперь к начальству на ковер?

— A-а, да. Пойду получать клизму. К черту!

Когда он подходил к кабинету Боброва, оттуда вышел Иван — чернее тучи.

— Иди, герой, шеф тебя ждет, с цветами и шампанским. Мне уже вставил — по самое дальше некуда.

— А ты домой? То есть к себе?

— Да. В одно место только заеду — и домой.

Иван повернулся и ушел, не попрощавшись. А Костя, глупо улыбаясь, направился к начальнику. «Что, Константин Сергеевич, попался? — спросил он себя вслух и тут же ответил: — Похоже на то!»

— Это вы опять? — Типанова, похоже, нисколько не удивилась. — Пока ничего нового. По-прежнему без сознания. Не стоило приезжать, я ведь обещала позвонить, если что-то изменится.

— Да-да, извините, — пробормотал Иван. — Я посижу, подожду. Можно?

— Пожалуйста. Только не здесь, а в холле. — Типанова внимательно смотрела на него большими, чуть навыкате глазами в тонкой сетке морщинок. — Простите, а можно задать вам бестактный вопрос?

— Задавайте.

— Это по долгу службы такое рвение — или как?

— По долгу, — Иван резко повернулся и пошел в холл.

Навстречу ему шла Светлана. Увидев Ивана, она помрачнела.

— Вы снова за мной? — спросила девушка и прикусила губу.

— Нет.

— Значит, из-за Жени. Извините, я не запомнила ваше имя-отчество…

— Иван Николаевич.

— Иван Николаевич, я понимаю, это не мое дело… Хотя как не мое, если она меня убить хотела. Как подумаю, просто дурно делается: что мои мальчишки делали бы без меня…

Иван стиснул зубы. Ему и без того было плохо, так плохо, что и вообразить невозможно, а тут еще каждый норовит укусить. Он не хотел сейчас понимать никого. И думать не хотел — ни о ком. Светлана прочитала что-то на его лице и испуганно замолчала. Однако уходить не торопилась. Она стояла, засунув руки в карманы накрахмаленного халата, и посматривала на Ивана искоса, кусая губу, как будто пытаясь принять какое-то решение.

— Вы ведь были знакомы с Женей раньше, да? — наконец спросила она нерешительно.

— Да. Вы удивлены? Как же, мент — и сумасшедшая убийца.

— Да нет, не удивлена. Чего в жизни не бывает. Похоже, для вас это тоже новость.

— Вы правы. — Ивану стало стыдно за свою резкость.

— Наверно, это странно, но я сочувствую и вам, и ей… Ладно, не буду вам надоедать. Как только что-то станет известно, я подойду.

Светлана ушла, а Иван прошел в холл и сел на диванчик. Время шло, давно стемнело. Он то вскакивал и начинал ходить взад-вперед, считая клетки линолеума, то выглядывал в окно, то снова садился. Несколько раз мимо пробегала Светлана, каждый раз отрицательно качая головой.

Иван и сам не знал, зачем приехал сюда, чего ждет, чего хочет. Самым страшным было то, что он с абсолютной ясностью понимал: наилучший выход для Жени — умереть. Поправиться, чтобы провести остаток жизни в психиатрической больнице — Ивану невыносимо даже думать об этом. Но как смириться с тем, что ее не будет! Не только рядом с ним — с этим он уже давно смирился. Не будет вообще, нигде!

Ему казалось, что утро, когда он проснулся со страшной головной болью и не менее страшными предчувствиями, было тысячи лет назад. Затылок раскалывался, и теперь ныло все тело, слезились глаза. Он прикрыл их и незаметно задремал…

Кто-то настойчиво тряс его за плечо.

— Иван Николаевич, проснитесь! — Лицо Светы было встревоженным.

— Что? — Остатки сна слетели мгновенно.

— Надевайте халат, и пойдемте быстрее, — она протянула ему белый сверток.

Иван встряхнул халат, кое-как натянул его, путаясь в рукавах. Он едва поспевал за Светланой, которая быстро говорила на ходу, слегка задыхаясь:

— Она очнулась, но ей очень плохо. Сильная сердечная недостаточность, и дыхательная тоже. Вряд ли до утра дотянет. Я уже звонила ее отчиму, должен приехать, если успеет до развода мостов. Днем его дома не было. Ей сказали, что вы здесь, и она хочет вас видеть. Конечно, так не полагается, но… Все равно уже ничего нельзя сделать. Только учтите, у нее трубки стоят, говорить она не может. Да и все равно не смогла бы — связки повреждены.

Сестра, сидевшая за столиком в углу реанимационной палаты, при виде Ивана возмутилась было и хотела что-то сказать, но, заметив за ним Светлану, только кивнула и отвернулась.

— Вон там, у окна, — шепнула Светлана.

Иван подошел и сел рядом на выкрашенную белой краской табуретку. Женя лежала в окружении каких-то ужасных аппаратов, опутанная трубками и проводами. Тихо попискивали мониторы. Он смотрел на ее лицо, мертвенно-бледное, такое же, как стягивающие ее горло бинты, на закрытые глаза, обведенные лиловой тенью, и понимал, что все его прошлые тревоги и сомнения — ничто по сравнению с этой минутой.

«Господи! — взмолился он. — Сделай так, чтобы она осталась жива! Я все брошу, на все пойду, даже на преступление, лишь бы спасти ее. Увезу, спрячу где-нибудь. Кем бы она ни была, что бы ни сделала! Лишь бы она выжила!»

Но через мгновение волна альтруизма схлынула, оставив лишь горечь и сожаление. «Женька, Женька! Что же ты наделала!»

Он взял ее за руку и тихо позвал:

— Женечка! Это я, Иван.

Она медленно открыла глаза. Лицо ее чуть заметно порозовело, писк мониторов стал громче и чаще. Сестра встала из-за стола, подошла к ним, проверила показания приборов.

— Ей нельзя волноваться, — произнесла она сердитым шепотом.

— Пожалуйста! — Голос Ивана звучал так умоляюще, что она пожала плечами и отошла.

Женя не чувствовала боли. Только невероятную тяжесть во всем теле. А еще — ужасную усталость. Словно она пыталась сбросить с себя огромные гранитные валуны, сбросить и взлететь. Голос Ивана, его лицо то отдалялись, то приближались. Рядом с ним было спокойно. Он поймет и, может быть, простит ее…

Она не один раз слышала, что перед умирающими в считанные секунды проходит вся их жизнь. Слышала, но не верила. А теперь — она словно смотрела фильм о своей жизни, который кто-то неизвестный показывал ей на сумасшедшей скорости. «Значит, я умираю…» — подумала Женя, но в этой мысли не было ни страха, ни отчаяния.

По всем приметам она должна была родиться мальчиком. Мама так и не смогла примириться с разочарованием, которое испытала, впервые увидев красную лысую девчонку — свою дочь. Девчонку назвали заготовленным для сына именем, ее коротко стригли, наряжали в шорты и брюки.

«Какой у вас милый мальчик», — говорили матери, и та довольно кивала.

Она покупала дочери машинки и конструкторы, а кукол у нее не было совсем, за исключением маленького резинового пупса, подаренного отчимом на шестилетие. Пупса Женька презирала, но из уважения к отчиму держала на почетном месте — в любимом кресле.

Отец ушел от них, когда Жене было всего два с половиной года. Уже став взрослой, она узнала, что развод был на редкость некрасивым, со скандалами, взаимными судебными претензиями и публичным перетряхиванием грязного белья. Между прочим, отец, по профессии детский врач, даже иск подал в суд, требуя оставить ребенка с ним. Мотивировалось это тем, что жена калечит психику девочки, намеренно воспитывая ее, как мальчика. Судьи посмеялись и признали иск необоснованным.

Отец женился на медсестре, с которой работал, и уехал вместе с ней на родину — в Хабаровск. Оттуда приходили щедрые алименты и праздничные открытки, а иногда, с оказией, и посылки: икра, крабы и красная рыба.

Через два года после развода мать вышла замуж за своего сослуживца по конструкторскому бюро, сорокалетнего Сергея Сумского. Для него это тоже был второй брак — первый распался давным-давно, и Сергей Игнатьевич страстно мечтал о детях. Они с Женей быстро подружились, и хотя девочка ясно сознавала, что Сергей Игнатьевич ей не родной, тем не менее очень его любила и называла папой.