Екатерина Лесина - Бабочка маркизы Помпадур

У него пистолет.

И выстрелит он без колебаний.

– Ты очень красивая, – он смотрел на Алину, но целился в Дашку. И очевидно, что следил внимательно за обеими. Стоит только повод дать…

…он сумасшедший.

– За что ты убил Кару? – если смотреть не на пистолет, а на руки – Алина хотела бы в глаза, но не осмеливалась, опасаясь затаившегося в них безумия, – то страх немного отступает.

Руки у него крупные с сильными пальцами.

Раньше она не замечала. Раньше она видела этого человека совершенно иным. И как только могла так ошибаться? Куда подевались его мягкость и неуверенность? Выражение растерянности, беспомощности, казавшиеся естественными и единственно возможными для этого лица.

– Она была гнилой.

На стол легли ключи.

Это Алинины ключи! Запасные! Которые она отдала Лехе. И если так, то…

– Она тебя обманула, да? – следует взять себя в руки.

Леха жив. Конечно. Этот человек не стал бы убивать невиновного… ложь. Но Алина должна поверить, иначе у нее не хватит сил.

– Чистильщик отдал ей бабочку, – подала голос Дашка, и Макс дернулся, заморгал, точно прогоняя наваждение. – Ты знал?

– Какую?

Не стреляет, и уже хорошо.

– Эту. Алина, покажи ему.

Протянул руку и ждет. Алина же непослушными пальцами пытается открыть коробку, в которой спряталась золотая бабочка. И вытащить ее.

Положить на раскрытую ладонь.

Осторожно, избегая случайного прикосновения.

– Он хотел, чтобы Кара изменилась. Для тебя? Ты помогал Чистильщику?

Неловкое пожатие плечами и задумчивость во взгляде.

– Даша моя подруга, – Алина догадывается, о чем думает этот человек. – И я тоже хочу знать. Почему ей? Почему все всегда ей?!

Если этот человек считает себя влюбленным, то… Алина ему подыграет.

– Я не знал!

Оправдывается? И если так, то Алина угадала. Но вот как долго она сможет его держать? Она совершенно не разбирается в людях и… и он поймает Алину на лжи.

Убьет.

Все равно убьет, даже если Алине придется молчать.

– Что ты делал? – Алина заставила себя посмотреть в глаза.

– Я… учился. Ходил с ним. Не убивал! Пока она не попросила! Притворилась, что ей помощь нужна…

– И он поверил, – сказала Дашка. – Алина, он ни в чем не виноват. Его использовали. Ты же знаешь, Кара стремилась использовать всех.

Робкий кивок и приглашение от Дашки:

– Присаживайся. Мы ведь должны поговорить, правда?

Не спешит. Он все-таки не настолько глуп, чтобы попадаться на удочку ласки. И отступает к двери.

– Кара хотела убить Ольгу, старшую, знала, что у нее есть деньги. Вы использовали Чистильщика. Вот только дальше Кара тебя обманула. Бросила, верно?

Нельзя на него давить.

– Она была плохой, – Алина старается говорить мягко. – Недостойной. Так? А ты всегда ей помогал. Как верный рыцарь.

– Но ей хотелось большего!

– Короля, – выдавил Ланселот и дернул головой. – Ей хотелось короля. И королевство. А я… я ей не был нужен.

Эта игра не продлится долго.

– Ты нужен мне.

– Правда?

– Конечно, – Алина не умеет лгать, но сейчас ложь слетает легко. Наверное, потому что Алина верит: этот человек и вправду нужен. Без него она не узнает, где Леха.

– Она заставила тебя копать под Леху? Захотела выйти замуж, верно? – подняв руки, Дашка поворачивается к Ланселоту. Медленно, показывая, что в движениях ее нет ничего опасного. – И они бы правили вместе. А ты служил. Несправедливо.

– Она бы от него избавилась! Слышишь, умная? Избавилась бы!

– Я не знала. Ты умнее. Ты лучше ее знал. И можешь рассказать все-все…

Похвастать. Дашка утверждала, что люди любят хвастать. Это повышает самооценку. И Макс – все-таки не было в нем и тени рыцарственности – не исключение.

– Она требовала, чтобы я помог. Она переспала со Славкой. Он придурок. Думает, что крутой, но на самом деле – придурок. Трахает все, что видит. Тебя вот трахнул…

– Ты оказался сильнее его?

– Умнее! Я – умнее! Их всех!

– Конечно.

Дашкины руки опускаются на колени. Макс не замечает.

– Они всегда меня презирали… сволочи. И где они теперь?

– Где?

Он вдруг хитро улыбнулся и помахал пистолетом:

– Не скажу…

Леха очень хотел жить. Еще там, в темноте, он дал себе слово, что выживет. А если Леха обещал, то Леха делает. Умирать некогда: надо Альку спасать.

Он идиот свинцовый… игрался. Доигрался. И злость придавала сил. Чернота отпускала, пока не отпустила вовсе. Она свернулась на Лехиных коленях – тяжелая, падла.

И в голове еще гудит.

Леха головой и тряхнул, чтобы от гудения избавиться, но вписался затылком в стену. Гудение исчезло. Зато стало больно.

Спустя некоторое время – какое именно, Леха не мог бы сказать – он понял, что находится в помещении тесном и густо заваленном хламом. Что руки связаны, и ноги тоже, а на губах – клейкая лента.

Веревка была хорошей… но нож, который Леха в последние недели носил с собой, еще лучше. Его и вытащить получилось почти сразу – Макс, скотина этакая, поленился обыскивать. И ножны на щиколотке пропустил. А Леху еще параноиком называли, он же просто предусмотрительный человек. Вот только все не предусмотрел. И вроде бы радоваться надо, что жив, только радость злая выходит.

Однажды Леху зажали в угол. Случилось это давно, и, казалось, воспоминания поблекли, ан нет. Помнит. И стену заводскую, расписанную матюками. И высокую траву, в которой прячутся стеклянные осколки. Ремень на руке. Отцовский. Кожаный. Ложится витками, пережимая ладонь. И пряжка сверху. Пряжкой удобней бить, особенно если в зубы.

Их пятеро.

Заводские. Безбашенные. Разогретые самопальным спиртом, которого оказалось слишком мало на пятерых. И теперь им хотелось веселья.

– Ну че? – поинтересовался старший, сплевывая.

– А ниче…

Шансов не было. Почти. Но отступать некуда, да и хмельная ярость не позволяла Лехе бежать. И он первый напал. Бил, не думая о том, кого и куда, сам не ощущая боли, только желание – положить всех.

Исполнилось.

Домой он дополз и уже там рухнул в коридоре, к вящему неудовольствию матери. Ей пришлось трезветь и объясняться с врачом… была больница, которая запомнилась исключительно регулярной жрачкой. Еще и соседи по палате подкормить норовили.

Хорошее время.

И сейчас, распиливая веревки – тугие оказались, заразы, – Леха думал об апельсинах. Круглых, ярких апельсинах в толстой кожуре. Впервые получилось попробовать именно в больнице…

Хреново как.

И со Славкой непонятно что происходит. Звонил-то Макс с его телефона. И срывающимся, плачущим голосом умолял приехать. Его заставили… его убьют, если Леха не явится.

Соскользнув, лезвие ужалило запястье, и Леха выругался. Про себя. Надо бы радоваться, что вообще живой. Почему? А хрен его знает, но главное – живой. И теперь точно до Макса доберется, душу из этой скотины вытряхнет.

С веревкой, стягивавшей щиколотки, Леха управился быстро. И скотч содрав, провел по липким губам языком. Целые… и что теперь?

Он пошарил по карманам, убеждаясь, что из всех вещей отсутствовали бумажник – Максик, крыса, не побрезговал и мелочовкой, – Алинкины ключи и телефон. Леха поднял трубку стационарного, убеждаясь, что и тот молчит. Зато до сейфа, скрытого за картиной – яблоки, селедка и бутылка портвейна на старой газете, – Максик не добрался.

В сейфе имелся некоторый запас наличности, используемый Лехой в ситуациях экстренных, требовавших весьма ординарных, но неотложных мер. Был там и пистолет, газовый, с разрешением, однако нынешнюю ситуацию он бы усугубил, и Леха от пистолета отказался.

Машину Макс тоже забрал, зато оставил Славкин джип.

И Славку… в багажнике.

Леха в багажник заглянул скорее порядка ради, и вот тебе сюрприз.

– Ну? – вытаскивать Славку пришлось самому. Слишком долго тот лежал, да и машина успела промерзнуть, так что Славка и говорить-то толком не способен был. Так, мычал матерно, руки растирая. На коже полосами отпечатались следы от веревки.

– Садись, – Леха втолкнул товарища по несчастью в салон. – И крепче нажимай, чтоб кровь заходила.

– Ходит уже.

Славка все-таки заговорил. Впрочем, последующие фразы несли в себе мало смысла, но множество эмоций.

– Он мне снимки подсунул… нарочно подсунул… – Славка все-таки сел и, вытянув руки, принялся сжимать и разжимать кулаки. Побелевшие пальцы двигались плохо. Наверняка аукнется ему эта поездочка в багажнике. – Знал, что я к Наташке кинусь. А от нее – к Мишке. И уже оставалось приехать на место. Дождаться. Залезть в машину… у него ствол имеется.

– Нормальный?

– Не знаю. Не разглядел как-то. Знаешь, тяжело сосредоточиться, когда тебе пистолетом в затылок тычут. А главное, я ж решил, что эта скотина меня убила.

Вырубила. Электрошокером. Нет, Леха, конечно, не уверен, но предполагает, потому как запаха газа не ощущал, уколов тоже не кололи, и, значит, логически думая, остается лишь один вариант. Не самый худший, кстати. От укола он бы дольше отходил.