Андрей Мягков - «Сивый мерин»

Очевидно, всё-таки от встряски он впал в недолгое беспамятство, потому что молодой человек произнёс: «Куда поехали? Никуда вам сейчас ехать не надо. Вы меня слышите? Сейчас вам надо совсем другое…»

Он ещё очень долго произносил неправдоподобно странные слова, так что в голове Дмитрия Кораблёва всё перемешалось: Вера, Сомов, Турчак, Не… Ве… Нежина, Слюнькин, а главное возмутила какая-то Галя Месхиев, как может быть такое? Либо Месхиева, либо не Галя — одно из двух. Да, безусловно, он всех их, кроме этой пресловутой Гали, знает, и Нину Щукину, и Сомова — что он не Сомов, а Щукин, всех знает, но чтобы кто-нибудь из них(!) мог быть причастен к гибели Женьки — при всей симпатии к молодому человеку — увольте… Никогда, это же три сестры, почти родственницы…

Временами Диме начинало казаться, что этот представившийся Всеволодом Мериным молодой человек, для какой-то непонятной цели шантажирует его, нарочно вводит в заблуждение и странными наветами на знакомых людей втягивает в хитро расставленные сети. Нет! Нет!! Нет!!! Никогда он не сможет поверить, что Вера Нестерова, несостоявшаяся мать их ребёнка… Чтобы… Они сейчас находятся в её квартире, он сидит на её кровати… Нет, это провокация, зачем это Всеволоду Мерину?.. Нет. Нет!!!

Потом перед его глазами возникла протянутая незваным гостем маленькая коричневого стекла склянка — да, запах миндаля, да… Какая пролонгация?.. Зачем?..

И тут случилось ужасное: мёртвое лицо Женьки растянулось в улыбке и он услышал её голос: «ЭТО ПРАВДА, ДИМА, НЕ… ВЕ… — НЕСТЕРОВА ВЕРА».

Он закричал и она исчезла.

Голова упала на колени — он едва успел подставить ладони. А когда пол приблизился настолько, что стали отчётливо различимы ворсинки ковра, неожиданно подступивший голод так сковал горло, что он перестал дышать. Последнее, о чём удалось подумать: «Никогда никому не поверил бы. Только ей».

Разбудил его убийца…

… — Где он? — Председатель совета директоров ООО «Досуг» в очередной раз задал свой вопрос и в очередной раз услышал в ответ: «Что вы хотите от меня услышать?» Это была невиданная наглость. Это походило на издевательство.

— Я спросил — где он?!

— Что вы хотите от меня услышать?

Аликпер Рустамович Турчак какое-то время молча походил по кабинету: надо было во что бы то ни стало скрыть от стоящего перед ним молокососа свою в клочья раздирающую грудь ярость. Работа эта давалась ему невероятным напряжением воли — давно, лет с десяток поди не попадал он в подобные унизительные положения: не просил, не зависел, не ждал, не терпел… Что не так — разговор один: «Займитесь, ребятки». И «ребятки» занимались с объектами по-разному, в зависимости от степени их вины: запугивали, разоряли, вымогали, убивали — как придётся. Они любили своё дело и подходили к нему творчески.

И всегда Аликпер Турчак оказывался, как теперь говорится, «в шоколаде».

Поэтому, когда на свой внешне спокойный, горящий нетерпением вопрос: «Где он?» слышал ещё более спокойное: «Что вы хотите от меня услышать?», он терялся.

Никто за всю его жизнь никогда не обращался к нему на «вы». В детстве — улица, школа, учителя — Алик, привет, дай закурить, иди к доске, выйди из класса… В институте — привет, Алик, закурить не найдётся, одолжи десятку, не трогай девочку — в рыло схватишь… В бизнесе, поначалу — пошёл на х…й, чурка ё…ая. Со временем — кинь лимон: жопа целей будет. Пожалуй, только последнюю пятилетку, вспоминать приятно — как прикажешь, будет сделано, ты — голова, тебе видней…

Но чтобы на «вы»!..

Он даже не сразу понял, что вопрос — «что вы хотите…» обращен к нему: ярость затмевала разум.

— Кто это «вы»?

— Вы.

— Кто мы?!

— Ну — вы.

— Я?!

— Вы, вы.

После короткой паузы он выдавил:

— Я спросил — ГДЕ?

— Кто-где?

— Отвечай, б…дь!!

— Что?

— ГДЕ-Е-ЕЕ!!!

— Кто?

— Ко… ко… Где Ко-ко-ра-блёв?!! — Аликпер Рустамович дрожал всем телом, так что даже добросовестно уложенные половицы паркета отозвались тревожным скрипом.

— А-аа, где Ко-ко-раблё-ё-ёв? — Мерин дольше необходимого задержался на букве «ё», давая понять, что в милиции тоже люди, чувство волнения и им не чуждо. — Нашё-ё-ёл. А как же? Как договорились. Мне жить охота. Он в надёжных руках.

— Где?!

— Кто?

В комнате они находились вдвоём — приведший Мерина амбал вышел, гулко хлопнув звуконепроницаемой дубовой дверью. Низкорослый, не атлетичного от природы сложения председатель правления АО отдавал себе отчёт в том, что самому ему с этим ментом не справиться: широк не по годам, высок — кулаком до морды — прыгать надо.

Но и оставлять всё как есть было выше его сил.

Недаром заснеженный красавец Казбек раньше отца-матери ещё в колыбели открылся его младенческому взору, напоил вены гордой кровью, не обделил темпераментом.

Он подскочил к столу, выдернул из ящика пистолет.

— НУ-У!!! — Пределы орбит вытолкнули наружу два его чёрных глазных яблока. Долгую звенящую тишину нарушил щелчок взведённого курка.

— НУ-УУ-УУУ!!!

— Вот и я говорю — ну! Где заложница, дяденька?

Мерин рассчитал всё правильно: в настоящий момент он — полновластный хозяин ситуации, он — счастливый участник беспроигрышной лотереи — будет диктовать условия игры, ибо никакая сила не заставит этого нестрашного пугача раньше времени, до достижения вожделенной цели нажать на спусковой крючок. Напряжение, сковавшее его стальным охватом со вчерашнего вечера и не отпускавшее весь сегодняшний день, сменилось вдруг тихим и каким-то радостным покоем: он выиграет время, найдёт способ обезопасить Катю, коллеги успеют (должны успеть) вычислить его местонахождение, там будь что будет.

Он всё правильно рассчитал.

Единственное, о чём не дано было знать светловолосому уроженцу христианской православной страны — о существовании не подвластной излечению пресловутой «национальной болезни».

Молния невидимым спичечным отблеском лизнула пространство.

Гром выстрела, не притуплённого глушителем, отразился твердью шести монолитов куба — стен, потолка, пола — мёртвой хваткой объял на миг двух стоящих друг против друга людей и захлебнулся в предвкушении разрушительных последствий.

Мерин не почувствовал — скорее понял — что произошло: Катю ему теперь не спасти.

Не спасти. Никогда.

Чтобы не упасть, он присел на корточки, прижал покрепче разгорающийся нестерпимым жаром левый бок и… умер.

Кораблёв не спал, иначе ей не пришлось бы его трясти так долго: он был без сознания.

Этого только не хватало.

Именно теперь, когда всё складывалось как нельзя удачней: утром сегодня, с её помощью, правда, он уже пытался вставать, пусть неуверенно, но делал какие-никакие шаги по комнате, даже улыбался, разговаривал невнятно, но вполне осмысленно, задавал вопросы, на которые она знала как отвечать… Была уверена — два, максимум — три дня и…

И вдруг — на тебе: беспамятство.

А тут ещё милиция, этот ублюдок, как его? Трусс? Воистину — хорошего человека трусом не назовут. Вон она до сих пор успокоиться не может, руки дрожат. Так с ней никто не разговаривал! Эх, добралась бы она до этого импотента прокажённого, если б не дела неотложные! Разве поручить кому? Да ладно, она не злопамятна. Спасибо «Сморчку» — про себя она его иначе не называла — догадался что и как, молодец, подключил связи, вызволил. Хорошо, как ни кинь, десятизначными числительными оперировать — любые двери без замков: «Заходи, дорогой, что долго не был, всё, что могу, а могу всё…»

Если бы не страсть эта, испепеляющая душу, плоть, рассудок… Думать бы не стала.

Вера опять склонилась над безмолвно распластанным на кровати Кораблёвым: «Митенька, я это, ты меня слышишь?»

Нет, он не слышал.

Надо действовать — что-то ведь они пронюхали, если разговаривали с ней таким хамским тоном. Так недолго и… Не дай бог и сморчковы связи не помогут.

Действовать надо.

Она набрала на мобильнике цифры, вышла в гостиную, плотно захлопнула за собой дверь.

Кораблёв открыл глаза. Так чётко голова не работала с тех самых пор, как он услышал последние слова Женьки. С такими безжалостными подробностями память не дарила ему картины произошедшей трагедии с тех пор, как он услышал: «Не ве… не ве…»

Он бесшумно сполз с кровати, подобрался к двери, затаил дыхание, прислушался. Нет.

Вера разговаривала по телефону очень тихо, ни одного слова разобрать было невозможно.

— Говори громче, я тебя плохо слышу.

Веркин звонок оторвал Светлану Нежину от хлопот по организации последнего в её жизни вечернего «салона». А то, что он будет последним, она не сомневалась и готовилась к нему с ритуальной торжественностью.

Завтра всё должно быть кончено.

Наконец-то!