Наталья Кременчук - Смерть на фуршете

— А потом, конечно, пьянка. Фуршет.

— Ну да.

— То есть опять напьешься…

— Да какое там напьешься! Видела ли ты меня пьяным?! Будет скромный междусобойчик. И все…

— Значит, устраиваешь прощание с фуршетами, — согласилась Ксения.

— Нет, я не могу взять на себя такое обязательство. Но Академия фуршетов нуждается в реформе… Вот кончится этот фуршетный сезон, и я, честное слово, сведу на нет свои фуршетные аппетиты. Посижу в тишине… Есть планы…

— Пока у тебя план — вновь напиться. — Ксения посмотрела на часы. — Нам-то можно туда пойти?

— Ты знаешь, президента этот Саша просил не приглашать. Какой-то был у него литературный конфликт с ним. Поэтому я и Волю не зову. Мы же все сложные люди. Страсти, столкновения…

— А мне? Инессе? Можно?

— А вы хотите? Не думаю, что там будет очень интересно… Впрочем, я Инессе уже звонил, и она тоже почему-то хочет пойти послушать мою болтологию…

— Ну вот и хорошо. «Квадрига» — это метро «Тверская»?

— Ну да. Встречаемся в девятнадцать часов у памятника Пушкину.

Какая хронометрическая точность у отца летчика.

Девятнадцать ноль-три.

К ожидающей Трешнева Ксении подошла Инесса:

— Они все равно пришли! — В голосе Инессы было радостное возмущение.

— Кто «они»?

— Ученики! Мы их распустили на каникулы, но разрешили приходить в школу, если появятся какие-то вопросы. И вот они пришли. «Завтра день рождения Пушкина, День русского языка, давайте отпразднуем…» И вот сидела, ломала голову, что бы такое занимательное им устроить…

— Придумала?

— Само собой. Теперь могу отдохнуть.

— Тanto i ven lo stes, — раздался позади баритон Трешнева.

— Переведи, Андрон, — потребовала Инесса. — Это по-итальянски?

— Или по-венециански. «Они все равно придут». Когда был в Венеции, разговорился с одним гондольером. На катание по каналам ему меня раскрутить не удалось, зато я узнал эту замечательную фразу. «Тanto i ven lo stes». Так говорят между собой венецианцы о нас, туристах. И для фуршетчиков она очень подходит. Мы все равно придем!

— Но ты же давал мне слово!

— И мне давал, — подтвердила Инесса.

— Это будет очень хороший фуршет! Для меня назидательный и наставительный. Фуршет по случаю выхода книжки моего очередного ученика, обскакавшего своего учителя.

— Что же, у тебя ни одной книжечки нет?!

— Представь себе! Изошел болтовней. Хотя публикаций много. Самых разномастных. Даже стишки есть.

— Стихами ты нас, конечно, удивил! — проговорила Инесса.

— Вот я и хочу сегодня взъяриться, разгорячиться — и рвануть наконец на вольный литературный простор!

Свернули в переулок.

— Магазинчик симпатичный, — объяснял Трешнев. — В подворотне. А там маленькая железная дверь в стене. Ксения, ты здесь бывала?

— Стыдно сказать…

— Не переживай, — сказала Инесса. — Я тоже только однажды. Это они от нечего делать по магазинам болтаются, книгоноши…

Вошли в искомую длинную и полутемную подворотню, обходя заехавшие в нее два, один за другим, фургончика.

— Наверное, как раз презентуемое сочинение привезли… Этого, как бишь его… Боже, какой я старый! Сколько у меня учеников!

— Москва литературно-трущобная, — сказала Инесса, когда Трешнев открыл оцинкованную дверь с надписью масляной краской «Квадрига». Внутри было совершенно темно, и даже лестница просматривалась с трудом.

— Люди! — позвал Трешнев. — У вас здесь света нет!

В этот момент Ксении в лицо влетело резко пахучее облако, и она потеряла сознание…

Чернота чернющая. Вот уж действительно ни зги не видно.

Кстати, а что такое «зга»? Ведь помнила когда-то! Кажется, есть разные толкования слова…

Ксения пошарила вокруг себя.

Что-то вроде деревянного пола, а вокруг никого.

— Ни зги не видно! — громко сказала она в черноту. И повторила в безмолвие: — Ни зги не видно!

— Ксения, ты?! — раздался где-то рядом голос Инессы.

— Я! А где Андрей!

— Здесь Андрей! — отозвался Трешнев тоже откуда-то поблизости. — Если это мне не кажется, сползаемся на мой голос!

Сползлись успешно!

— Ребята, кто помнит, — проговорила Ксения, — что такое «зга»?

— Очень актуально сейчас! — сказал Трешнев.

— Конечно, актуально! — сказала Инесса. — Я тоже ни фига не вижу, но это хоть понятно… Мы нежданно-негаданно получили под нос хороший кукиш, то есть фигу, а от кого — не видим.

— А зга? Успокойся! Здесь никто этого не знает… Кажется, по-древнерусски так или похоже называлась тропинка. Будем живы, посмотрим у Фасмера.

— А мы живы? — спросил Трешнев.

— Смерть автора. Смерть критика. Смерть героев, — произнесла Ксения то, что вдруг пришло ей в голову.

— Смерть романа, Ксения, — оживился Трешнев.

— Смерть романов, — поправила Инесса. — Хотела я тебя, Трешнев, прикончить, но, как видно, и самой придется. В рамках сюжета «Ромео и Джульетта».

Вдруг вздернулась:

— Эй, комсомольцы! Неужели отдадим проклятым буржуинам наши вечно юные сердца задаром?!

— Батя, кажись, очнулись! — раздался откуда-то с недалеких вершин тяжелый молодой голос.

Наступила космическая тишина, в которой были слышны отзвуки каких-то переговоров по радиосвязи или мобильному.

— Живы?! — раздался сверху хрипловато-густой баритон, кажется намеренно или технически искаженный динамиком.

— Как видите, — ответил Трешнев.

— Да, ты парень с юмором, — отозвался баритон. — Чего мне на вас смотреть? На фуршетах ваших насмотрелся!

— А зачем сюда позвали?

— Сам пришел, любопытный! Но баб-то своих зачем привел?!

— Мы сами пришли! — сказала Инесса. — Взрослые, самостоятельные люди.

— Теперь выпутывайтесь!

— Зачем вам еще три трупа?

— Вы не трупы, а персонажи. А есть такие персонажи, которых обязательно надо убивать.

— Но нас в макулатуру не сдашь! Все-таки центр Москвы!

— А с чего вы взяли, что это центр Москвы?! Вас давно вывезли куда надо.

— Что-то мы не помним, чтобы нас везли куда-то!

— Везли!.. Если нам понадобится, мы не только вас, и Пушкина, и Есенина, и обоих Гоголей отсюда вывезем.

— И что же у вас останется?!

— Жизнь! Жизнь как нам нравится. Пир! Жратва самая такая! Женщины!.. Ну, конечно, кому надо — мужчины!

— Вы забыли про алкогольные напитки, — подал голос Трешнев.

— Все включено. В жратву! Мы живем настоящими ощущениями, не теми, которые вы пытаетесь извлечь из своих маленьких буковок…

— Какие-то вы не те книжки читаете! — в Ксении совсем не вовремя пробудился педагог.

— Мы их вообще не читаем! — Невидимый захохотал, правда, с некоторой натугой.

— Кто вы? Фантомас?

— Фантомас — это в кино! А у нас — литература.

— В такой литературе Фантомас как раз и появился!

— Надоели! Намеки не воспринимаете! Угрозы тоже! Самое последнее предупреждение сделали, но вас ничем не пронять. Так что пеняйте только на себя!

Раздался громкий хлопок, зашипело — Ксения стала терять сознание. Последнее, что она почувствовала, — слабеющая рука Трешнева…

Ксения, очнувшись, обнаружила, что ничком лежит на свежей, молодой, ярко-зеленой траве, а перед ней расстилаются заросли белой медуницы. Было светло, солнечно, хотя и не очень ярко.

Она приподнялась…

«Вот это да!»

Вновь рухнула на траву.

Жива?

Наконец опомнилась.

Жива!

Но — голая.

Голая и живая.

А то, что голая… Значит, родилась заново.

Вновь приподнялась, села, осмотрелась.

Рядом, так же ничком, неподвижно лежал Трешнев. И тоже совершенно без одежды.

Она потрясла его за плечо. Теплое!

— Андрей! Живой?

Трешнев шевельнулся.

Прорычал что-то, не поднимая головы. Может, зевнул?

Но вот и голову поднял, уже привычным для Ксении образом покрутил ею.

— Это же Тверской бульвар! Как… — оборвал сам себя. — Понятно. Ну, можно сказать, родились в сорочке.

— Еще бы она оказалась поблизости… — Ксения сидела так, чтобы как можно больше прикрыть грудь и все такое подобное.

— А где Инесса?! — Трешнев встрепенулся, вскочил, словно взлетел над этим Тверским бульваром, завертелся, оглядывая все вокруг своим близоруким взглядом. Очков, которые он обычно то надевал, то снимал, сейчас на нем не было.

— Вон же… Инесса… — Ксения едва удержалась, чтоб не сказать «твоя Инесса».

Трешнев всмотрелся в сторону той аллеи, куда указывала Ксения, и послушно опустился на траву рядом с нею.

Инесса, также в полной своей натуральности, шла по аллее, от них удаляясь.

— Куда это она? — удивилась Ксения.

Трешнев молчал, вглядываясь.