Анна Малышева - Саломея

Журбин засмеялся и взъерошил свои короткие и впрямь начинающие седеть волосы неопределенного цвета.

– Как только дама увидела умершего брата, ей стало понятно, что произошла катастрофа, а она здорово сглупила! Обе квартиры были завещаны Кире, дочери покойной жены профессора. Коломенцев привык считать ее родной дочкой, хотя не удосужился оформить эту свою привычку документально… Что, конечно, здорово обижало девчонку! Не будь Кира такой взбалмошной особой, она бы поняла, что своим завещанием профессор предельно ясно дал понять, кого считает родней, а кого – нет. Но все женщины – рабыни условностей… Им нравятся ЗАГСы, паспорта с печатями и записями на соответствующих страницах…

Елена удержалась от комментариев, сочтя, что ее мнение в данном случае совершенно неважно.

– Будь Наталья Павловна понастойчивее, она бы, возможно, давно уговорила брата частично изменить завещание и не бросать ее на произвол судьбы, в аварийном доме, который никто и не думает расселять… А может, все ее уговоры плодов не принесли – мы этого знать не можем. Так или иначе, с момента его смерти она оставалась, что называется, на бобах, а девочка делалась богатой невестой. И как только Наталья Павловна осознала, насколько теперь изменится ее жизнь и что из шикарной квартиры в престижном районе ей придется переехать в трущобу и посвятить себя борьбе с плесенью и крысами, она решила сделать все возможное, чтобы избежать этой печальной участи. Кире надо было помешать получить наследство. Но как? – Журбин помотал головой, будто отгоняя назойливую муху, и сделал еще один большой глоток. – Кира, как на грех, оказалась в ту ночь за стеной. Наталья Павловна слышала, как та ходит по квартире, громко разговаривает по телефону, включает музыку… Смерть профессора наступила приблизительно в половине шестого утра, и к тому моменту присутствие девушки за стеной уж конечно не было тайной для Натальи Павловны. Когда внезапно скончался ее брат, именно близкое присутствие Киры стало решающим фактором, который подвиг женщину на преступление. И тогда она позвонила сестре и позвала ее на помощь…

– Они – сестры?! – Елена не сдержала изумленного возгласа. – Правда, они ведь даже похожи! Когда я смотрела на одну, то все время почему-то думала о другой… Но у них разные отчества…

– Они двоюродные, – небрежно бросил следователь, снова выдвигая ящик стола и роясь в нем. – Где-то у меня тут печенье завалялось… Вы уверены, что чайку не желаете?

– Уверена, – нетерпеливо бросила женщина. – Но ведь Анастасия Петровна живет в том же доме, что покойный профессор, у нее должна быть хорошая квартира… Значит, судя по всему, ей-то Коломенцев помогал материально?

– Какое там! – с набитым ртом ответил Журбин. Он жевал так сосредоточенно, что даже брови на лбу шевелились, а проглотив печенье, охотно пояснил: – Анастасия Петровна прописана в той же трущобе, в Мытищах, вдвоем с сестрой. Эту квартиру когда-то получил от завода отец Анастасии Петровны, а потом туда уже и прочие Коломенцевы из Рязанской области потянулись… Несколько братьев и сестер приехало, большая была семья. А пути у всех разные… Вот, Вадим Юрьевич стал всему миру известен, а эти сестрички всю жизнь в чужой тени прожили… И это судьба, знаете, с ней не поспоришь! – Он открыл лежавшую на столе папку: – Вот, у меня полный отчет. Анастасия Петровна Коломенцева, по мужу Кирюхина, с две тысячи первого года проживает на квартире у женщины, за которой ухаживает. Та – инвалид, сперва у нее была лишь частичная неподвижность, теперь уже полная. Анастасия Петровна ей все равно что нянька. Попутно она подрабатывала консьержкой. К ней все так привыкли, что считали ее полноправным жильцом дома, а она всего лишь наемный работник при лежачем больном. Устроила ее на место сиделки, к слову, двоюродная сестра, но то ли из спеси, то ли по каким-то другим соображениям сама этого родства не афишировала. Кстати, женщина, за которой ухаживает Анастасия Петровна, в ночь на пятнадцатое марта приняла новое лекарство. Оно подействовало на нее так сильно, что она проспала до позднего утра, так что сказать, отлучалась ли ее сиделка, не может. Но это, в общем, все равно. Вы гениально вычислили сообщницу, Елена Дмитриевна! Другого слова не подберу! Как она могла спуститься на вахту утром пятнадцатого, если перед тем не проходила мимо ночной вахтерши, в этом подъезде не проживала и друзей не имела? Вопрос интересный, но по сути мелкий… А вот вы, когда нашли дверь между квартирами, взяли да вспомнили об этой въедливой тетушке. Вы вспомнили, а другой бы забыл! Потому что это опять же ерунда, пустяк! А ведь соль любого следствия в том, что все необъяснимое должно быть объяснено. Самый ничтожный факт, если он необъясним, опасен! Как говорится, мал поплавок, да сома поволок!

На Журбина начинал действовать выпитый с чаем коньяк. Следователь сделался необычайно многословным, его глаза сузились и заблестели, он широко жестикулировал почти опустевшим стаканом:

– Вы меня с этой Кирюхиной опередили, да как здорово опередили! Я ведь только-только собирался ее за жабры взять, поинтересоваться, чем она ночью в чужом подъезде занималась. А вы мне раз – и на одной чистой интуиции, как на сливочном масле, целое дело зажарили! Понятно, конечно, что вам бы в одиночку всей правды не допытаться, ну а мы своими техниками за два дня этих сестричек на чистую воду вывели. За что вам сердечное спасибо!

Он протянул было Елене руку, но, обнаружив в ней стакан, опомнился и расхохотался:

– Хорош я, хватит! Это на радостях, знаете! Ведь мне это дело все печенки выело! И убийство – и не убийство. И есть виновные, и нет их! Доказал ведь ваш друг, Шапошников, свое алиби! Связался с нами его польский партнер, и на хорошем русском языке поклялся, что в переписке шла речь о таких подробностях, каких никто, кроме Михася, не знал. Да еще Шапошников передал ему под утро факс, а там в конце значился привет жене партнера и поименно его троим деткам, а знаком с ними был опять же, один Михась. Как-то ездил в Польшу на переговоры и бывал у них в гостях. Получается, что ночью в офисе в Интернете сидел все же Шапошников, а совещаться они закончили только к утру, когда с профессором все было кончено. Такие дела, Елена Дмитриевна!

– Вот об этом я и хотела вас спросить. – Женщина без всякой необходимости теребила лежавшую на коленях сумку. – Его отпустят?

– Шапошников похитил драгоценностей, по самым скромным подсчетам, на три миллиона рублей. – Журбин спрятал в ящик стола недоеденное печенье и, налив из чайника в стакан остывшей воды, залпом ее выпил. – А мы сажаем людей и за пару тысяч… Сами понимаете, не могу я его отпустить до суда. Да и зачем? Все равно ему сидеть.

– А если дочь заберет заявление о краже?

– Дочь, да… – вздохнул следователь, разом перестав улыбаться. – Что-то мне в это мало верится. Озлобилась девчонка, и ее нетрудно понять. Озвереешь тут, если тебя родня обкрадывает и в тюрьму загоняет… Ведь эта Наталья Павловна изобрела такое, на что человеку с обычными мозгами решиться невозможно! Не зря все-таки у нее брат профессор!

Из дальнейшего рассказа Журбина следовало, что сестры, убедившись в смерти профессора, стали ждать ухода Киры. Девушка не заставила их долго томиться. Переговорив в последний раз по телефону и уточнив адрес подруги, она ушла, громко хлопнув входной дверью. Тогда они начали осуществлять свой план.

– Собственно, план целиком разработала Наталья Павловна. Ее сестра на подобные умозаключения не– способна, на протяжении двух допросов я убедился, что она страшная трусиха и набитая дура. – Журбин довольно фыркнул, как будто этот факт ему особенно нравился. – Анастасия Петровна была на подхвате, и то, думаю, больше мешала и путалась под ногами, чем реально помогала. Хотя голову отпилила как раз она! Орудием преступления послужил один из немногих инструментов, оказавшихся в квартире профессора, – маленькая, но очень острая японская ручная пила, которая осталась после ремонта.

Елена содрогнулась, и мужчина, заметив это движение, согласно закивал:

– Не говорите, мерзость, но… Опыт научил меня тому, что тупые, или, скажем так, редко думающие люди с потрясающим хладнокровием осуществляют такие жестокие действия. Для них это имеет самый приземленный, бытовой характер… Все равно что цыпленка для жарки разделать! Уверен, что Наталья Павловна, как более духовно развитая личность, сама пилку в руки не взяла бы, хотя и руководила сестрой!

Наталья Павловна также настояла на том, чтобы сестра нанесла бездыханному телу удар ножом в область сердца. Так она рассчитывала имитировать убийство, но, зная физиологию лишь приблизительно, указала место неточно. Нож сердца не задел…

Это был только один из фактов, который меня насторожил, когда на второй день после убийства стали поступать отчеты экспертов. Что под убийство маскировали естественную смерть, стало ясно сразу, и я сразу же эти сведения засекретил. Преступник никак не должен был заподозрить, что его выдумка не удалась. Мне нужно было, чтобы он праздновал победу и продолжал расправляться со своей настоящей жертвой… С этой девочкой. Что голову ей подкинули, мне тоже было понятно, потому что не такая она, извините, дура, чтобы хранить подобный предмет, когда ее вот-вот могут обыскать! Голову на квартиру Кириной подруги отвезла все та же Анастасия Петровна, когда после нахождения вами трупа покинула пост, сославшись на сердечный приступ. Для меня, честно говоря, нет ничего удивительного в том, что кто-то из жильцов коммуналки вдруг опознал Михаила. Таких «зорких» свидетелей, которые видели как раз то, что тебе требуется, всегда найдется достаточно… И скольких людей они сажают напрасно, я вам даже передать не могу! Но вернемся к нашим сестрам…