Андрей Анисимов - Спаситель мира

— Приятно видеть товарища Стерна в костюме пролетариата, — усмехнулся тот, что сидел ближе.

— Присаживайтесь, Святослав Альфредович. В ногах правды нет, — добавил второй, и его голос Стерн узнал:

— Это вы, Серафим Маркович?

— Я собственной персоной. А рядом со мной Яков Михайлович Блюмкин.

Человек, начавший мировую войну. Это он выбил из Совнаркома деньги на все, что вы теперь имеете, — ответил Шульц.

Блюмкин не вставая протянул Стерну волосатую руку.

— Прочитал вашу книжицу. Бред. Но если вложить в этот бред десяток миллионов американских долларов, он превратится в новую религию.

Стерн обиженно засопел.

— Не обращайте внимания. Яков Михайлович резковат, но человеку, застрелившему Мирбаха, это можно простить. Способности Блюмкина вы еще будете иметь возможность оценить, — постарался смягчить слова коллеги Шульц.

— Хватит разводить антимонии, давайте к делу. Ведь Гуру торопится, — прервал Блюмкин Шульца и повернулся к Святославу Альфредовичу:

— Мы истратили на тебя, Стерн, кучу денег, и предстоит истратить еще больше. Пока юридически наши отношения никак не закреплены. Тебе придется подписать нужные бумаги и дать нам расписки. Как юристу по образованию, тебе это должно быть понятно. Ты теперь агент ОГПУ по кличке Гуру.

— Простите, но так мы не договаривались. — Святослав Альфредович покраснел, и голос его задрожал.

— Не нравится слово «агент»? — усмехнулся Блюмкин. — Я привык называть вещи своими именами. Ты агент, и мы вкладываем в тебя большие деньги. Об этом кроме нас троих — Феликса Эдмундовича, Ленина и Троцкого — никто не знает и знать не должен. Так что перед обществом ты великий учитель и, как говаривали в Одессе, чист, словно моча младенца. А нам за деньги, политые кровью рабочих и крестьян, придется отчитаться.

Шульц при этих словах Блюмкина улыбки сдержать не смог.

О происхождении средств на кампанию Стерна-Гуру он хорошо знал. Они поступали из подвалов Лубянки и были политы совсем не пролетарской кровью.

— Господин Шульц при нашей первой встрече не говорил, что я должен стать… — Стерн замолчал, подбирая слово. — Господин Шульц не говорил, что я должен стать… филером.

— Во-первых, не господин, а товарищ. А во-вторых, на филера ты не тянешь.

Это профессия требует незаметности и скромности. А тебя видно за километр, и тщеславие у тебя, как у индюка. Ты же хочешь, чтобы тебе лизали пятки? Мы не против, будут лизать, но за денежки нашей конторы. А раз так, изволь оформить отношения с нами по протоколу.

— Зачем ты, Яша, так откровенно? поморщился Шульц. — Товарищ Стерн человек неглупый, сам поймет. Не надо его обижать. Нам вместе работать.

— Если в ОГПУ хотят обидеть, то ставят к стенке, а не тратят миллионы долларов на популярность данной персоны. — Блюмкин помолчал и, зыркнув на Стерна исподлобья, зловеще добавил:

— Яхты в море иногда тоже тонут.

— Не вижу особой популярности. В порту Стокгольма меня встречала жалкая кучка, — глядя на свои рабочие башмаки, обиженно проговорил Стерн. Он сделал вид, что на угрозу Блюмкина не обратил внимания.

— Да, мы тоже недовольны. Тут ты, Гуру, прав. Недоработочка. Обещаю в Данцинге встречу посолиднее. Ну а теперь вот тебе ручка, а вот бумаги. — И Блюмкин раскрыл перед Святославом Альфредовичем папку с тисненой звездой на кожаной обложке и подвинул перо с чернильницей. — Подписал? Молодец. Еще вот здесь в дубликате. — Блюмкин взял у Стерна подписанные листки спрятал их в папку, аккуратно убрал папку в сейф, запер его и торжественно остановился посередине комнаты. — Тебе, Гуру, выпала большая честь. Партия хочет поставить тебя царем Тибета. Европа — это подготовительный вояж. В Америке начнутся главные дела. Ты поведешь на Тибет экспедицию как американский подданный.

Стерн побледнел. Он мечтал, став владыкой, горной страны, сделать товарищам большевикам ручкой. А оказался всего лишь их подсадной уткой.

— Что испугались, товарищ Стерн? — Шульц по-своему истолковал реакцию вновь испеченного агента. — Вы же хотели видеть человечество у своих ног.

Будете смотреть на всех нас с высоты самой большой горы.

— Нет, нет, ничего… Все в порядке, — нервно заверил Святослав Альфредович. Он помнил слова Блюмкина, что яхты тоже тонут, и теперь до конца понял их значение. Обратного пути у мистика не было.

— Хвоста за собой не заметили? — спросил Шульц, перед тем как пожать Стерну руку на прощание.

Святослав Альфредович все еще находился под впечатлением от услышанного и с трудом заставил себя вникнуть в вопрос Серафима Марковича.

— Если честно, господа, то забыл проследить.

— Напрасно. Пора относиться к поручениям Центра серьезно. Нас, Гуру, ждут великие дела, и негоже обосраться на мелочах… — изрек Блюмкин, развалившись на стуле. — А от господ пора отвыкать, мы, Гуру, тут все товарищи. А господа или лежат в сырой земле, или с протянутой рукой в эмиграции.

На обратном пути в отель Стерн несколько раз оглянулся, но ничего подозрительного не заметил. Однако на углу перед Королевской улицей он на всякий случай шмыгнул в лавку с тканями и стал смотреть в окно. Никто за ним не следил. Святослав Альфредович облегченно вздохнул, вышел из лавки и столкнулся нос к нос у со своим водителем Шамилем. Стерн отвернулся и почти бегом понесся к отелю. Поднимаясь по лестнице, он гадал, узнал его шофер в рабочей спецовке или нет. И только потом, уже в номере, пришла мысль, от которой Стерну стало жарко: уж не Шамиль ли следил за ним всю дорогу до посольства и обратно? Шульц не раз интересовался у Стерна, не заметил ли тот чего в своем окружении. Не появился ли рядом кто-нибудь подозрительный? Стерн о Шамиле умолчал. Наличие камня, символа власти над горной страной, мистик от своего благодетеля утаил.

Он надеялся, получив трон, отказаться от услуг красных, и вновь обрести независимость. Но теперь это теряло всяческий смысл и сейчас агент Гуру подумал, что все же стоит рассказать о Шамиле Шульцу. «Неплохо бы при помощи горбуна завладеть и вторым камнем. Раз они теперь сами ведут эту игру, пускай работают», — решил он. О том, что второй камень у Шамиля, Стерн ни минуты не сомневался. Но как связаться с Шульцем, не знал. Горбун всегда появлялся без предупреждения и искать себя не велел.

— Встреча с «родиной» прошла успешно? поинтересовалась Алиса Николасвна, подавая мужу халат.

— Необычайно успешно. Ты теперь жена будущего Царя Тибета и теперешнего агента ОГПУ по кличке Гуру, — буркнул Стерн и направился в ванную.

— Чииз, — отозвалась супруга.

— При чем тут «чииз»? — разозлился Стерн. — Из меня делают клоуна.

— При слове «чииз» надо улыбнуться. Ведь это ты придумал, — напомнила Алиса Николасвна и добавила:

— Ты имеешь право для своей высокой цели использовать всех. Они же тебя использовать не сумеют. Слишком мелки. Поэтому клоуном ты не станешь Не тревожься и живи с «улыбкой».

Святослав Альфредович вошел в ванную и со стуком захлопнул за собой дверь.

Слава трясся в метро из Нагатина, прикидывая, куда направиться. В семь работа райотдела уже закончилась, и ехать туда не было смысла. Стакан водки все же не прошел для организма бесследно, Синицын чувствовал себя как рапирист, воткнувший клинок в сердце противника. Теперь следователь не сомневался — оба убийства совершил Гурьевич. Охранник специально просил Керн не говорить о том, что она видела парня. Он заранее продумал свалить убийство на Соболева. Деев запер за парнем люк, выстрелил в затылок Раневской и спокойно занял свое место в проходной.

Мотив убийств писателя и издательницы был прост как ясный день. Отец чекиста, разрекламированный в семье и широком кругу знакомых как герой, в книге разоблачен и показан примитивным палачом, застреленным своими же бойцами. Этого Семен Гурьевич пережить не мог. Остается неясным, как к нему попал роман, но и эта загадка решалась. Каребин, по словам главной редакторши, обещал ознакомить Рачевскую со своим трудом и принес ей часть написанной книги. Охранник вполне мог обнаружить распечатку на столе директрисы и, пролистав первые страницы, наткнуться на фамилию Деев. Слава спрятал распечатку в портфель и покинул вагон. Почему он вышел именно здесь, Синицын не думал. Он и название станции не увидел, но уверенным шагом направился к эскалатору. Выбравшись из метро, молодой человек быстро зашагал по широкому проспекту, свернул в переулок, вошел в подъезд четырехэтажного кирпичного дома и, легко взбежав на второй этаж, позвонил в дверь. Дверь открылась, и он смело переступил порог, миновал прихожую и, толкнув стеклянную дверь, оказался в кабинете. Его не удивило, что в кабинете никого не было, что на письменном столе поблескивал старинный глобус на бронзовой подставке, а на полках, между книг расположились самые невероятные экзотические предметы вроде рогатого черепа яка. Слава удобно расселся в низком бархатном кресле, покрытом шкурой барса, и задремал.