Роберт Райан - Земля мертвецов

Когда стемнело, воздух сгустился и стал морозным. По носилкам разнесли одеяла. Дождь в Бенилюксе и Северной Франции сменился ледяной моросью. Ватсон представлял себе людей в траншеях: синие пальцы и губы, ноги в ледяной воде. Опять «окопная стопа» и обморожения. Даже если на их участке не будет активных действий, зима обеспечит Восточно-английский сортировочно-эвакуационный госпиталь работой.

Ватсон провел ночь в палатке транзитного лагеря для офицеров, на раскладной кровати «уолси» в компании двух десятков людей и двух ухоженных борзых. На завтрак подали яйцо и сосиски из консервных банок. Наконец к полудню дали сигнал к погрузке, и 450 раненых поднялись на борт «Арундел», заняв каждый свободный дюйм палубы. После полудня развели пары, вышли из Болоньи и противолодочным зигзагом направились к Фолькстону.

Пролив затянуло густым туманом. Знатоки говорили, что плохая видимость, хоть и не даст капитану заметить перископ, сама скроет их от германских подлодок. Ватсон в этом сомневался, но такие слухи поддерживали съежившихся под брезентом и плащ-палатками людей. Еще им непрерывно разносили панацею от всех бед – горячий чай.

Им повезло: их «Арундел» был настоящим пароходом. Многим доводилось переправляться через Ла-Манш на суденышках, переделанных из прогулочных лодок или речных паромов. Такие болтало и подбрасывало при малейшем волнении, и палубы их заливало рвотой. «Арундел» же не прыгал с гребня на гребень, а солидно и уверенно разрезал волны.

Помогая корабельной прислуге, Ватсон то и дело косился на серые волны – ему мерещился белый след торпеды. Надежда, что все обойдется, появилась, когда полпути осталось позади. Маневры уклонения стали реже – капитан спешил к дому. Только тогда Ватсон, встав у перил, позволил себе закурить, хоть и помнил, что каждая затяжка отдается в ребрах. Свой табак у него кончился; какой-то санитар на причале сунул ему пачку «Вайт Клауд», от которого першило в горле.

В транзитном лагере майору посчастливилось купить сорок «Вирджинских особых» у молодого субалтерна – «старого итонца», –  возвращавшегося домой без правой руки.

– Курительная рука, –  жаловался тот. –  Никак не привыкну к левой – мимо рта промахиваюсь.

Ватсон надеялся, что за туманом откроется вдруг светлый берег Великобритании – зрелище, от которого воспрянет его усталое сердце, но погода отказала ему в этой радости. Все же он уже чуял землю: острый запах керосина, пара и рыбы из гавани. Ветер доносил до него подлинно британскую вонь.

– Вот вы где! Простудитесь насмерть!

Ватсон знал, что она на борту, но в поезде, на причале и в плавании она занималась самыми тяжелыми ранеными, и они почти не виделись.

– Ничего со мной не случится. Боже мой, что это у вас?

В руках у нее был чугунный, ярко раскрашенный петушок – очень французская поделка.

– Хочу кое-кому подарить. Купила у одного пациента, –  объяснила она.

– Какое уродство! – вырвалось у Ватсона.

– Не правда ли? – довольно усмехнулась она. –  В самый раз для того, кому я приготовила подарок.

Она улыбнулась при мысли о записке, которую собиралась приложить, посылая Лангу самого подходящего для него «петушка». Ребячество, но его только таким юмором для недорослей и проймешь. Что ни говори, ей еще, может быть, придется иметь с ним дело. Лучше не оставлять после себя злобы и подозрений.

– Вы в Фолькстоне заночуете? – спросил ее Ватсон. –  Время уже позднее.

– Посмотрим, какие потребуются формальности. Наверное, предстоит уйма возни с документами.

– Если я, как врач, смогу помочь, только попросите.

– Спасибо. Я хотела бы увезти ее как можно скорее. Покончить с этим и вернуться во Францию.

– Вы вернетесь? – удивился он.

Она твердо, без тени сомнений, кивнула:

– Да. Потому и шлю этот «дар мира». Попрошусь обратно, как только повидаю старших Пиппери. Если они меня примут.

Миссис Грегсон твердо решила встретиться лицом к лицу с родителями мисс Пиппери, хоть и боялась, что те станут винить ее в смерти дочери. Если бы не миссис Грегсон, не было бы ни мотоклуба, ни воскресных восхождений, ни вербовки в добровольческую службу в самом начале войны. Великое приключение закончилось, как это часто случалось, немецкой пулей. С другой стороны, кто-то должен был рассказать родителям, как их застенчивая, робкая девочка утешала умирающих, помогала чинить изломанные тела и – в самом начале – презирая снайперов, вытаскивала раненых с полосы, которую потом назовут ничьей землей.

– Вы возвращаете им дочь. Конечно, они захотят вас увидеть. Узнать о ее последних днях. Не удивлюсь, если они вас удочерят.

Ватсон говорил серьезно, но она отмахнулась:

– Какая из меня сиротка! Если они меня и не примут, передам хотя бы ее вещи. Там остались недописанные письма… – Миссис Грегсон шмыгнула носом. –  Она писала о вас.

– Обо мне?

– Да. Тихони, они такие. Очень веселилась, как вы гадали, кто связал вам носки, а ее не заподозрили. Думаю, вашим добрым домовым была Элис.

Ватсон охнул так, что снова заныли ребра. Он не видел лица миссис Грегсон, но хорошо представлял, что оно выражает.

– Право же, миссис Грегсон…

Она так и не добилась, чтобы майор назвал ее Джорджиной. Ватсон несколько раз попытался, но имя застревало у него в глотке. Она начала подозревать, что он и жен своих звал «миссис Ватсон».

– О, не удивляйтесь, майор, –  улыбнулась она. –  В вас, безусловно, что-то есть. Для такого пожилого мужчины…

Он спрятал улыбку под преувеличенно мрачной гримасой.

– Без последней фразы комплимент был бы хорош.

Миссис Грегсон встала у перил рядом с ним, придвинулась ближе:

– Не так уж плохо стареть.

– Разве?

– Да, когда вспомнишь об альтернативе.

Она невольно бросила взгляд на палубу, под которой в трюме стоял гроб мисс Пиппери. Бог знает сколько усилий приложили ее родные, чтобы вернуть тело. На родину возвращали только старших офицеров или членов знатных семейств. Несколько десятков пересекали Пролив, чтобы лечь в родную землю; сотни тысяч зарывали на месте: рабочих вместе с лордами. Смерть приносила им равенство, в котором отказывала жизнь.

– И то верно.

– Вы слышали? Молодого лейтенанта Ферли наградили Военным крестом.

Этим новым орденом, учрежденным в 1914 году, награждали уорент-офицеров и офицеров пехотных войск в ранге ниже майора.

– Слышал. Видимо, за мое спасение. Храбрый малый.

Ватсон был особенно высокого мнения о его храбрости, с тех пор как узнал, что раненый Ферли однажды несколько дней пролежал на нейтральной полосе, прикрываясь трупом товарища, –  отсюда его отвращение к подобным вылазкам. Тем большего удивления заслуживал его подвиг: молодой человек выдернул Ватсона из почти засосавшей его трясины и на спине донес к своим.

– И за проделку с моей косынкой, –  смущенно покачала головой миссис Грегсон. –  О чем я только думала!

– Например, о том, что она спасет ему жизнь? Так ведь и вышло?

Миссис Грегсон следом за Ватсоном воспользовалась канатной дорогой и несколько раз чуть не догнала его. Однако появление женщины на передовой всполошило мужчин, и младшие офицеры от излишка заботы и служебного рвения то и дело пытались ее задержать. Чтобы добраться до майора Тайлера и лейтенанта Ферли, миссис Грегсон потребовались сила духа, острота языка и согласие спрятать волосы под каской.

Когда Ферли, увидев ракету, решился идти за Ватсоном, миссис Грегсон навязала ему свою зеленую косынку и накидку. Когда-то они ее спасали, твердила женщина. Молодой Ферли, питавший здоровое почтение к опасностям ничейной полосы и основательно суеверный, согласился на этот необычный наряд. Случалось ему, заявил он, наряжаться и похуже, когда в столовой веселились спьяна.

– Знаете, он попросил подарить ему косынку, –  вспомнила миссис Грегсон. –  Сказал, она принесла удачу. И он будет хранить ее до конца войны.

– Надеюсь, она ему поможет.

В словах «до конца войны» слышалось недоброе. Как знать, насколько еще затянется это безумие?

– Были вести от вашего друга Холмса?

– Пока нет.

Ватсон послал ему телеграмму с сообщением, что, судя по подслушанному на ничьей земле разговору и словам миссис Грегсон, разгадка дела де Гриффона связана с сестрами Трулав. Эти жещины, добивавшиеся от фабриканта равных с мужчинами прав и оплаты, по-видимому, стали легендой среди суфражисток. Однако что-то заставило их бежать с поля боя. А он ясно слышал, как де Гриффон называет себя Джонни Трулавом. Возможно, сын мстил за мать и тетку? Но за что именно?

Холмс сообщил, что собирается искать ответ в Ли.

– Боюсь, я его разочаровал, упустив единственного человека, кто мог дать ответ на все вопросы.

– Эту тему мы уже проходили, майор. Вы распознали убийцу. Кто мог бы ожидать большего?

Ватсон недовольно хмыкнул. Очевидно, в списке Трулава было семь имен. Семь намеченных жертв. И он добрался до каждого. И еще бедный Каспар Майлс… Трулав, умирая, знал, что победил. А значит, Ватсон проиграл. «Кто мог бы ожидать большего?» Ну кое-кто мог. Намного большего.