Эрик Сунд - Голодное пламя

Мыльный дворец

Избыточность – один из ярчайших симптомов неудовлетворенности, так ведь? Погрузившись в себя, София Цеттерлунд прогуливалась вдоль Хорнсгатан. А неудовлетворенность разве не есть атака на изменения?

София ощущала себя зверем, за которым идет охота, но охотником был не человек, а воспоминания. Прошлое вторгалось в повседневные мысли о покупке продуктов и прочую рутину.

Ей могло стать дурно от знакомого запаха, а от внезапных звуков сводило желудок.

София понимала: рано или поздно придется рассказать Жанетт, кто она на самом деле. Объяснить, что была больна, но теперь здорова. Неужели так просто? Просто рассказать – и все? И как отреагирует Жанетт?

Когда она помогала Жанетт с профилем преступника, она просто, несентиментально и хладнокровно, рассказывала о себе самой. Ей не нужно было читать описания мест преступления – она и так знала, как они выглядят. Как они по идее должны выглядеть.

Все встало на свои места. Она поняла.

Фредрика Грюневальд и Пер-Ула Сильверберг.

Кто еще? Регина Седер, разумеется.

И наконец – она сама. Так должно быть.

Вот что должно случиться.

Причина и следствие. Она – делу венец. Неизбежный финал.

Самое простое – рассказать обо всем Жанетт и положить конец всему этому безумию, но что-то останавливало Софию.

С одной стороны – может быть, уже поздно. Лавина двинулась с места, и никакие силы ее не остановят.

София наискосок пересекла Мариаторгет и двинулась к Мыльному дворцу. Вошла в здание, поднялась на лифте.

В приемной ее окликнула Анн-Бритт. Надо сказать кое-что важное.

София сначала удивилась, а потом разозлилась. Анн-Бритт сказала, что говорила с Ульрикой Вендин и Аннет Лундстрём.

Все запланированные встречи с Ульрикой и Линнеей отменены.

– Все? Но должна у них быть какая-то причина? – София перегнулась через стойку, за которой сидела секретарша.

– Н-ну, мама Линнеи сказала, что она сама теперь чувствует себя лучше и что Линнея снова дома. – Анн-Бритт сложила газету, лежавшую перед ней, и продолжила: – Очевидно, ей вернули право опеки над девочкой. Принудительное лечение было временным, а теперь, когда все хорошо, она решила, что Линнее больше не нужно к вам ходить.

– Вот идиотка! – София чувствовала, что внутри у нее все клокочет. – Так она, значит, внезапно уверилась в своей компетентности и теперь сама решает, что девочке нужно, а что нет?

Анн-Бритт поднялась и направилась к кулеру, стоящему у входа на кухню.

– Ну, она выразилась не совсем такими словами, но примерно это она и сказала.

– А что за причина у Ульрики?

– С ней разговор был короткий. – Анн-Бритт налила стакан воды. – Она просто сказала, что не хочет больше приходить.

– Замечательно. – София повернулась и направилась к своему кабинету. – Так у меня, значит, сегодня выходной?

Анн-Бритт отвела стакан от губ, улыбнулась.

– Да, но он, может, вам пригодится. – Она налила еще воды. – Делайте, как я. Когда мне скучно, я решаю кроссворды.

София развернулась, вошла в лифт и поехала вниз. Вышла на улицу, двинулась по Санкт-Паульсгатан на восток.

На Белльмансгатан она повернула налево, миновав кладбище Марии-Магдалены.

Метрах в пятидесяти она увидела женщину. Что-то очень знакомое было в широких округлых бедрах и в том, как она ставила ноги носками навыворот.

Женщина шла, опустив голову, словно ее придавила какая-то тяжесть. Седые волосы стянуты в узел.

София, покрывшись холодным потом, ощутила, как свело желудок, и остановилась. Женщина свернула за угол, на Хорнсгатан.

Картины памяти трудно восстановить. Обрывочные.

Больше тридцати лет ее второе «я» сидело в ней глубоко вонзившимися осколками – вдребезги разбитое другое время, другое место.

София двинулась с места, ускорила шаги и почти побежала к перекрестку, но женщина уже скрылась из виду.

Самолет из Сен-Тропе приземлился вовремя. Регина Седер, слишком легко одетая, сошла по трапу. В Швеции оказалось холодно, за окном лил вгоняющий в тоску дождь, и Регина на миг пожалела, что прервала отпуск.

Но когда мать позвонила ей и сказала, что ее хочет видеть полиция, Регина сочла разумным вернуться домой. И, несмотря ни на что, надо жить дальше. Хорошо бы получить должность в Брюсселе.

Регина знала, что много работать – лучший способ преодолеть кризис, она уже делала так. Другие, возможно, назвали бы ее бесчувственной, но сама она считала себя рациональной. Только неудачники предаются горю, а неудачник – это последнее, чем ей хочется быть.

Регина прошла зал прилета, забрала багаж и вышла к стоянке такси. Когда она открывала дверцу машины, у нее зазвонил телефон. Прежде чем ответить, она забросила сумку на заднее сиденье и влезла следом:

– Свавельшё, Окерсберга.

Номер не обозначился, и Регина предположила, что это та женщина из полиции, которая звонила несколько дней назад и говорила с матерью. Разговор был насчет Сигтуны и одноклассников Регины.

– Это Регина, я слушаю.

В трубке раздалось потрескивание, а потом послышался такой звук, словно кто-то плескался в воде, что тут же отдалось воспоминанием о Юнатане и несчастье в бассейне.

– Алло! Вы слушаете?

Кто-то рассмеялся, потом что-то щелкнуло, и разговор прервался. Ошиблись номером, подумала Регина и положила телефон в сумочку.

Такси остановилось перед домом. Регина расплатилась, забрала вещи и пошла по гравийной дорожке к крыльцу. Остановилась у лестницы, пристально глядя на дом.

Столько воспоминаний. Воспоминание – это жизнь, которая закончилась. Продать дом и уехать?

У нее не осталось здесь ничего, по чему она могла бы скучать, к тому же чисто экономически жить в Швеции уже не так выгодно, несмотря на новое правительство. Если работа в Брюсселе останется за ней, она сможет купить дом в Люксембурге и распоряжаться своими деньгами там.

Регина достала ключи, отперла дверь и вошла. Она знала, что Беатрис играет в бридж и вернется домой не раньше вечера. Именно поэтому она забеспокоилась, когда зажгла свет в прихожей.

Пол был мокрым и грязным, словно кто-то ходил здесь в сапогах.

И сильно пахло хлоркой.

На кухонном столе Беатрис аккуратной стопкой сложила ее почту. Наверху лежал маленький белый конверт. Без марки. На конверте кто-то острым, почти детским почерком написал: «За тобой должок!»

Регина вскрыла конверт и достала оттуда фотографию.

Поляроидный снимок: женщина, от груди и ниже, стоит в бассейне, вода доходит ей до пояса.

Всмотревшись в фотографию, Регина различила что-то в воде.

Наискосок от женщины неясно виднелось лицо: пустые, мертвые глаза, раскрытый в крике рот.

Увидев своего утонувшего сына и правую руку женщины, Регина мгновенно поняла все.

Услышав, как в комнату кто-то входит, она выпустила фотографию из рук и обернулась. Потом горло пронзила боль, и Регина мешком повалилась на пол.

День клонился к вечеру. Жанетт сидела у себя в кабинете, перед ней лежал лист формата А3 – примерный список, содержавший все имена, которые всплыли за время расследования.

И тут случилось все и сразу.

Жанетт объединила имена в группы и отметила связи между ними. Когда она взяла ручку, чтобы прочертить линию от одного имени к другому, в кабинет ворвался Хуртиг, и тут же зазвонил телефон.

Жанетт увидела, что звонит Оке, и жестом попросила Хуртига подождать.

– Приезжай, забери Юхана. – Оке явно нервничал. – Ничего не выходит.

Хуртиг явно был в нетерпении.

– Бросай трубку. Нам надо бежать.

– Что не выходит? – Жанетт покосилась на Хуртига и показала два пальца. – Ты, черт тебя дери, должен позаботиться о своем сыне. К тому же я на работе и у меня сейчас нет времени.

– Не важно. Нам надо поговорить…

– Не сейчас! – перебила она. – Мне надо ехать, и если Юхан не может побыть с тобой, отвези его домой. Я вернусь через несколько часов.

Хуртиг покачал головой.

– Нет-нет-нет, – тихо сказал он. – Ты не попадешь домой раньше полуночи. Новое убийство. Окерсберга.

– Оке, погоди-ка. – Она повернулась к Хуртигу. – Что ты сказал? Окерсберга?

– Да. Регина Седер убита. Ее застрелили. Мы должны…

– Минутку. – Жанетт снова взяла трубку. – Как я и сказала. Не могу говорить прямо сейчас.

– Ну как всегда. – Оке вздохнул. – Теперь ты понимаешь, что я просто не в состоянии был жить с…

– А ну заткнись! – зарычала Жанетт. – Единственное, что от тебя требуется, – это отвезти Юхана домой. С этим-то ты справишься? Поговорим потом!

В трубке стало тихо. Оке уже отключился. Жанетт почувствовала, как пылают щеки, а глаза наливаются слезами.

– Прости, я совсем не хотел… – Хуртиг уже держал ее куртку.

– Все нормально. – Жанетт натянула куртку, одновременно подтолкнув Хуртига к выходу. Потушила свет, закрыла дверь. – Кетчуп-эффект.

Пока они бежали вниз, в гараж, Хуртиг рассказал, что случилось.