Андрей Воронин - Жди меня

- Откуда вы взяли, что у меня есть пистолет? - надменно спросила княжна, не зная как ей быть: подчиниться требованию француза или все-таки попытаться выстрелить в него.

- Это написано у вас на лице, - сказал Лакассань. - Кроме того, я успел неплохо вас изучить и знаю, что вы привыкли решать свои проблемы самостоятельно, не полагаясь на провидение. А в таком путешествии, как это, без оружия не обойтись. Ну же, давайте его сюда! Огинский, что вы смотрите, помогите принцессе расстаться с ее игрушкой!

И по форме, и по содержанию это был приказ, отданный тоном человека, который привык, чтобы ему подчинялись. Капитан Лакассань разговаривал с Огинским как со своим денщиком, и княжна ожидала ответной вспышки или хотя бы возражения со стороны заносчивого поляка. Однако пан Кшиштоф ничего не сказал. В его опущенных, воспаленных от встречного ветра глазах на мгновение вспыхнул и тут же погас тусклый мрачный огонь, и это было все. Протянув руку в тонкой перчатке, которая очень странно смотрелась рядом с рукавом мужицкого зипуна, он одним рывком сдернул с коленей Марии Андреевны медвежью шкуру, выставив на всеобщее обозрение спрятанный там пистолет.

- Если вы попытаетесь выстрелить, клянусь, я вас убью, - сказал Лакассань.

В руках у него ничего не было, но тон, которым были произнесены эти слова, казался страшнее любого оружия, француз не угрожал - он ставил в известность, только и всего. Мария Андреевна молча отдала ему пистолет. Лакассань издевательски поклонился и жестом предложил княжне выйти из кареты.

- Разведите огонь, - коротко скомандовал он Огинскому. - Принцесса продрогла, да и нам с вами не мешало бы согреться.

Огинский молча повиновался. Глядя ему в спину, княжна не могла не обратить внимания на то, что молодецкая выправка пана Кшиштофа теперь оставляла желать много лучшего. Он заметно сутулился и волочил ноги, как будто двигался через силу. В нем словно появилась какая-то невидимая глазу, но глубокая трещина, через которую жизненные силы красавца-поляка уходили в мерзлую землю.

Переступая через горелые доски и обломки мебели, они вошли в помещение, некогда служившее обеденным залом трактира. Здесь было темно, и Огинский сразу же споткнулся обо что-то и едва не упал.

- Пся крэв! - выругался он. - Вы могли бы не бросать здесь эту дохлятину!

- Так оттащите его в сторону, если он вам так мешает, - спокойно откликнулся Лакассань. - Право, нельзя же быть таким неуклюжим!

Княжна поняла, что они говорят об убитом кучере, и закусила губу. Она ожидала приступа дурноты, испуга, нервной дрожи, но ничего этого не было. Было лишь четкое осознание того неопровержимого факта, что она будет следующей жертвой этой странной парочки. Она оглянулась на дверной проем, видневшийся в кромешной темноте смутным прямоугольным пятном, чуть более светлым, чем окружавший ее мрак, и вздрогнула, когда рука невидимого в темноте Лакассаня твердо взяла ее за руку чуть повыше локтя.

- Не стоит этого делать, принцесса, - негромко сказал француз. - В этой темноте легко споткнуться и сломать себе шею, как это чуть было не сделал наш неуклюжий приятель. Кроме того, куда вы побежите? Одна, ночью, в мороз, без лошадей, без еды и огня... Это верная смерть, принцесса, даже если не принимать во внимание моего умения стрелять. Скажу вам не хвастаясь, что стреляю я просто отменно. Да и Огинский, насколько мне известно, тоже недурно владеет пистолетом. Вы должны понимать, что соображения этикета нас не остановят, мы теперь просто не в том положении, чтобы смотреть, кто у нас на мушке - женщина, ребенок или старик. Мы находимся в глубоком вражеском тылу, принцесса, а вам отлично известно, что это такое.

Пока он говорил, Огинский не стоял на месте. Княжна слышала тяжелый шум волочившегося по захламленному полу тяжелого тела, треск каких-то гнилых досок, пыхтение и произносимые сквозь зубы ругательства. Потом в темноте раздался стук кресала о кремень, брызнули искры, и синеватым пламенем вспыхнул трут, осветив сосредоточенное усатое лицо пана Кшиштофа.

- Ага, - сказал он, - вот оно...

Теперь стало видно, что трактир уже использовался кем-то в качестве убежища от непогоды. Посреди обеденного зала на полу лежал ржавый лист кровельного железа, на котором чернели головешки давно погасшего костра. Рядом с ними были свалены обломки досок - по всей видимости, тех самых, которые добыл Игнат. Чуть поодаль княжна заметила оброненный кучером топор, вид которого на мгновение зажег в ее душе слабую искорку надежды. Впрочем, Мария Андреевна тут же опомнилась: даже если бы ей удалось завладеть топором, в схватке с двумя опытными, сильными и хорошо вооруженными мужчинами толку от него было бы столько же, сколько и от гребенки для волос. Она вспомнила Степана и Прохора, незадачливых лакеев князя Зеленского, дважды вступавших в схватку с Лакассанем и оба раза проигравших. В первый раз они использовали в качестве оружия именно топор, во второй - вилы, но француз все равно сделал с ними, что хотел. Поначалу он ограничился простым избиением - вероятно, просто потому, что убийство тогда не входило в его планы. А когда ему понадобилось избавиться от лакеев, он сделал это среди бела дня так же легко и свободно, как прогуливающийся по саду человек убивает у себя на щеке комара. А ведь тогда он был один!

Огинский огляделся по сторонам, подобрал топор, разом избавив княжну от всех одолевавших ее сомнений, и принялся щипать лучину. Через минуту над железным листом расцвел робкий оранжевый огонек, набиравший силу по мере того, как пан Кшиштоф подкладывал в него щепки. Скоро костер уже горел в полную силу, и продолжавший возиться около него Огинский размотал и отбросил в сторону бабий платок, которым была обвязана его голова.

Не дожидаясь приглашения, княжна присела подле огня и протянула к нему озябшие ладони. Мозг ее продолжал лихорадочно работать в поисках выхода, и вдруг ей показалось, что выход найден.

Пистолет у нее отобрали, но при ней все еще оставалось оружие куда более грозное и эффективное, чем все пистолеты и шпаги на свете. До сих пор ей как-то не приходило в голову, что написанная паном Кшиштофом, разумеется, им, поскольку никто иной сделать этого просто не мог! анонимка поставила под удар не только ее, но и, в первую очередь, Лакассаня, с которым Огинский состоял в не до конца понятных княжне, но, несомненно, партнерских отношениях. Раньше подобная мысль просто не пришла бы Марии Андреевне в голову, но теперь, когда подлость пана Кшиштофа и его склонность к предательству больше не являлись для нее секретом, она уже не сомневалась, что анонимка - дело именно его рук и что написана она вовсе не из верноподданнических чувств. Чего он пытался добиться этим письмом, по-прежнему оставалось для княжны секретом. Вернее, ближайшая его цель была ясна: он хотел одним ударом избавиться и от княжны, и от своего приятеля Лакассаня. Но вот зачем это ему понадобилось? Как бы то ни было, его цель так и не была достигнута - и княжна, и Лакассань были живы и здоровы, а пан Кшиштоф, сам того не ведая, оказался в весьма щекотливом положении. Что будет, если показать французу копию анонимки?

Княжна представила себе, что может произойти в таком случае, и утолки ее губ слабо шевельнулись - так, что это почти напоминало улыбку. Картинка получалась весьма заманчивая. Мария Андреевна представила, как два негодяя одновременно выхватывают пистолеты и, направив их друг на друга, разом спускают курки и падают в разные стороны, картинно раскинув руки.

Сказки, подумала княжна. В жизни так не бывает. В жизни кто-нибудь один непременно промахнется, но это все-таки шанс. Пока они тут будут выяснять отношения, можно попытаться тихонько улизнуть...

Лакассань вдруг завозился, вынул из кармана своего драного мужицкого армяка окурок сигары, прикурил от головешки, встал и, ничего не говоря, удалился в темноту. Пан Кшиштоф продолжал неумело тюкать топором по доскам, откалывая от них щепки. Он занимался этим с такой угрюмой сосредоточенностью, словно на всем белом свете не было более важного дела.

- Пан Кшиштоф, - тихо окликнула его княжна, - вы должны мне помочь.

Огинский на мгновение поднял на нее мрачный и пустой, ничего не говорящий взгляд и снова опустил глаза. Тюк, сказал его топор. Тюк, тюк. Затрещала подгнившая доска. Пан Кшиштоф ухватился обеими руками за края трещины и с силой развел их в стороны, разодрав доску пополам, как легендарный Самсон пасть не менее легендарного льва.

- Вы должны помочь мне бежать, - продолжала Мария Андреевна, - иначе я позволю Лакассаню ознакомиться с содержанием письма, которое вы отправили на высочайшее имя.

Занесенный для очередного удара топор замер в воздухе, и на мгновение княжне показалось, что он сейчас опустится ей на голову. Она напряглась, но отливающее оранжевым в отблесках костра лезвие снова с тупым стуком упало на очередную доску: тюк!