Татьяна Рябинина - Одним ангелом меньше

— Слушаю, — во рту пересохло.

— Привет, это я. Ты мне звонил?

— Звонил. — На какое-то мгновение ему показалось, что Галин звонок автоматически превратил его в сторону, могущую позволить себе капризы, но он тут же одернул себя.

— И… что? — спросила Галя неуверенным голосом.

— Надо встретиться. Что ты по этому поводу думаешь?

— Ой, ну надо — так надо! — Галина так точно скопировала рекламную фразу, что Иван невольно улыбнулся. — Приезжай завтра, если хочешь.

— Давай лучше… на нейтральной территории. Что, если часиков в шесть на Невском? У выхода из метро. На Грибоедова.

Звук Невского проспекта в мерзкую осеннюю слякоть совсем не такой, как у Невского сухого и чистого. И дело даже не в мокром асфальте и лужах. Невский, как живое существо, недовольно сопит и ежится от холодной грязи, налипшей на серую чешуйчатую спину. Его раздражают пешеходы, блохами снующие по нему взад-вперед, раздражают и паразиты покрупнее: машины, автобусы, троллейбусы, с жужжанием царапающие его шкуру. Невский испуган, рассержен, ему плохо. Он продрог и глухо ворчит, не в силах подняться, стряхнуть с себя разом и грязь, и назойливых насекомых.

Иван стоял у выхода из метро, спрятавшись под крышу от редких дождевых капель, и представлял себе сцену из фильма ужасов: Невский проспект выгибает спину, отряхивается, сбрасывая с себя дома, людей, машины, встает на лапы и, как гигантский чудовищный ящер, направляется к заливу, круша все на своем пути, просто как гора в фильме «Сказка странствий».

Свет фонарей расплывался на мокром асфальте бесформенными цветными амебами, плескался в черной воде канала. Рядом топтался продавец мороженого, похожий на мамонтенка Диму после того, как его откопали из вечной мерзлоты. На продавца было холодно смотреть.

— У вас продается славянский шкаф? — спросил за спиной знакомый голос.

— Шкаф продан, могу предложить… Привет!

Галина легонько коснулась губами его щеки, провела пальцами, стирая след от помады. Свет фонарей отражался в ее глазах.

— Может, пойдем куда-нибудь?

— В «Лягушатник»? — сказали они в одно слово.

Странно, но Иван почувствовал, как напряжение, будто по волшебству, растворяется в сыром воздухе. До «Лягушатника» было недалеко. Это уютное кафе с зелеными бархатными диванами и шторами, какой-то чудом сохранившийся осколок Серебряного века, Иван любил с детства. Официально оно называлось просто «Мороженое», но для питерцев всегда было «Лягушатником». Когда-то в витрине даже проживали огромные надувные жабы, которых потом сменили на лягушек попроще.

Они сдали пальто в гардероб и прошли в зал.

— Галина Владимировна, я восхищен, — Иван с удивлением разглядывал жену. — Похудела, помолодела, подстриглась. И вообще какая-то… другая.

Галя смущенно улыбнулась.

Принесли кофе, мороженое, по бокалу белого вина. «Сейчас Галка половину мороженого накидает в кофе», — подумал Иван и усмехнулся в кулак, глядя, как она отковыривает ложкой кусок твердого пломбира и кладет в чашку.

Они пили вино, разговаривали, рассказывали друг другу о том, что делали в последние месяцы, как будто встретились после долгой-долгой разлуки. Иван заметил, что парень за соседним столиком не сводит с Гали глаз, к большому неудовольствию своей дамы, очаровательной блондинки лет шестнадцати с фигурой супермодели. Ивану вдруг захотелось начистить ему физиономию. Галя заметила это и слегка улыбнулась.

Ему было как-то… спокойно, что ли? Но проблема никуда не исчезла. Галя не была девушкой, которую он впервые пригласил на свидание. Она была его женой, матерью его ребенка, и между ними стояла другая женщина, уже умершая. То, что он испытывал к Жене, было прекрасно, но стоило ли прикосновение жар-птицы разрыва с близкими, тоски и одиночества?

И Иван пошел по пути, одновременно самому простому — потому что он перекладывал принятие решения на Галины плечи — и самому сложному — потому что, сделав шаг, он уже не мог ничего изменить. Он рассказал Гале о Жене. Хотя и не всю правду. Сказать о том, что Женя была сумасшедшей убийцей, — это было выше его сил.

Галя напряженно молчала. Парень за соседним столом по-прежнему смотрел на нее. Блондинка, сказав что-то резкое, встала и ушла — он, казалось, и не заметил этого. «А ведь если и я уйду, мальчик обязательно попытается познакомиться. Утешить!» — подумал Иван.

— И что теперь? — голос Гали звучал неестественно спокойно. — Вы расстались?

— Она умерла в августе. Покончила с собой.

— Из-за тебя? — Галя смотрела на Ивана, не скрывая ужаса.

— Нет, не из-за меня. У нее было очень много проблем, и я… в общем-то, ничего для нее не значил. Но расстались мы еще в июле. Если это можно так назвать. Я просто не пытался с ней больше увидеться.

— Подожди, получается, что ты расстался с ней и тут же ушел от меня?

— Галя, я долго думал и понял, что одна из самых ужасных вещей в нашей жизни — это выбор. Со временем любая альтернатива превращается в дилемму. Останься я с тобой — думал бы о ней. Попытался бы все-таки удержаться около нее — думал бы о тебе и Аленке. Поэтому, наверно, я решил отказаться от выбора вообще. Пойми, я мог просто прийти обратно и, ничего не объясняя, попросить прощения. Но это было бы нечестно. И вряд ли бы ты меня простила. Мог бы, также ничего не объясняя, подать заявление на развод. Но я… этого не хочу! — слово сказано! — Конечно, не очень красиво заставлять решать тебя, но мне кажется, что это все-таки правильно.

— Значит, ты хочешь вернуться… — Иван не понял, было ли это вопросом или утверждением.

— Галя, я знаю, это трудно понять, я и не прошу, но, может, ты попробуешь простить? Пусть не сразу…

— Ванька, Ванька… — перебила Галя. — Понять-то как раз гораздо легче, чем принять.

— Да? — удивился Иван.

— Да. — Галя размешала в чашке давно растаявшее мороженое и глубоко вздохнула. — Понимаешь, я много обо всем этом думала, и тогда, и сейчас… Наверно, очень трудно, а может, и невозможно прожить всю жизнь с одним человеком, ни разу не испытав симпатии или влечения к кому-то еще. Другой вопрос, что с этим влечением делать. Одни сразу его давят, как клопа. Другие в мечтах умудряются пережить со своим предметом тайный роман или даже прожить с ним всю жизнь, заведя семерых детей и бультерьера. А третьи пытаются сделать это наяву…

— Ну а что мы-то будем делать? — спросил Иван, закуривая.

— Вань, скажи честно. У тебя ко мне еще что-нибудь осталось или есть другие причины? Алена, например?

Он внезапно вспомнил больничную палату, писк мониторов, лихорадочный блеск Жениных глаз — и свое отчаяние, такое острое, что, казалось, его невозможно вынести. Но сейчас он чувствовал только тихую грусть. «Чем сильней горит огонь, тем быстрее он погаснет?» И снова Иван подумал, что Галя — это другое. Совсем другое…

— Если бы дело было в Алене, я не стал бы ни о чем рассказывать. Изобразил бы раскаяние, и все. И если бы ты все-таки меня простила, мы жили бы каждый в своей норке. Между прочим, многие так живут. Только вряд ли удалось бы ее обмануть, слишком многое она уже понимает, не хуже взрослой.

— Ты не ответил… — Галя смотрела на него так, как будто от его ответа зависела вся ее дальнейшая жизнь. Впрочем, так, наверно, оно и было. — Ты… хоть немного еще меня любишь?

— Ну разве что немного! — Иван улыбнулся — оказалось, что он еще не разучился это делать.

— Я тоже тебя ненавижу! — с облегчением рассмеялась Галя. — И вообще, я по тебе соскучилась!

Вместо ответа Иван взял ее руку и прижал к своей щеке. Мальчик отвел глаза. «Что, съел?!» — Ивану безумно захотелось показать ему нос.

— А с кем Алена осталась? — спросил он.

Галя смотрела на него и молчала.

— Я ее отвезла к Элке. С ночевкой, — медленно ответила она наконец.

Их глаза встретились. Галя прочитала во взгляде Ивана вопрос, а он в ее глазах — ответ.

— Девушка, — Иван поднял руку, — посчитайте, пожалуйста.

Они встали одновременно. Парень вздохнул, и Галя озорно ему подмигнула.

— Ты на «жульке»? — спросила она, застегивая пальто.

— Нет. Она опять умерла. Сейчас поймаем такси.

— Знаешь, давай поедем на метро. Как тогда…

Дойдя до Гостиного Двора, они спустились в подземный переход. Худенькая девочка в очках сидела, ссутулившись, на табуреточке и играла на огромной виолончели «Yesterday».

— Помнишь? — спросила Галя, останавливаясь рядом.

— Конечно. Мы тогда только познакомились. У Зотовых… И я пригласил тебя танцевать.

Знакомая мелодия звучала необычно: бархатисто, волнующе, как грудной голос любимой женщины… Иван пошарил в карманах и бросил в раскрытый футляр, где сиротливо лежали несколько монеток, пятидесятирублевую бумажку.

— Пойдем. — Он обнял Галю за плечи, и они вошли в метро.