Марио Пьюзо - Сицилиец

Поэтому дон Кроче стал внимательнее присматриваться к Пишотте. Пишотта был умен, но, как все молодые люди, недооценивал то зло и страх, что живут в душах даже лучших из людей. К тому же Пишотта не был равнодушен к соблазнам и радостям жизни. Если Гильяно презирал деньги, то Пишотта любил удовольствия, которые они могут доставить. У Гильяно за душой не было ни гроша, хотя он уже мог бы иметь более миллиарда лир. Свою долю награбленного он раздавал бедным и помогал своей семье.

Пишотта же — и это не укрылось от дона Кроче — шил костюмы у лучших портных в Палермо и наведывался к самым дорогим проституткам. Да и родные Пишотты были гораздо лучше обеспечены, чем родные Гильяно. Дон Кроче узнал, что Пишотта держит деньги в банках Палермо под чужими именами; были им приняты и другие меры предосторожности, указывавшие на то, что этот человек не собирался умирать. Например, у него были заготовлены документы на три разных фамилии, а в Трапани хозяина ждал дом. Дон Кроче знал, что все это делается тайком от Гильяно. И вот теперь он с интересом и удовольствием поджидал Пишотту, попросившего о встрече, зная, что двери дома дона Кроче всегда открыты для него. Но дон благоразумно позаботился и о мерах предосторожности. Он окружил себя надежной охраной и предупредил полковника Луку и инспектора Веларди, что если все пройдет как надо, он встретится с ними. Если же окажется, что он ошибся в Пишотте, или выяснится, что это тройная измена — затея, состряпанная Гильяно с целью убить его, дона Кроче, Пишотта найдет здесь свою смерть.

Прежде чем предстать перед доном Кроче, Пишотта добровольно сдал оружие. Ему нечего было бояться, так как за несколько дней до этого он оказал дону неоценимую услугу, предупредив его, что Гильяно собирается напасть на отель.

Двое мужчин остались с глазу на глаз. Слуги дона Кроче заранее накрыли стол, поставили еду и вино, и дон Кроче, как гостеприимный хозяин, наполнил тарелку и стакан Пишотты.

— Кончились добрые времена, — сказал дон Кроче. — Теперь нам обоим, и тебе и мне, надо все очень серьезно взвесить. Настало время принять решение, от которого будет зависеть наша жизнь. Я хочу тебе кое-что сказать и надеюсь, ты готов это выслушать.

— Уж не знаю, в чем ваша беда, — сказал Пишотта. — Но мне надо хорошо соображать, чтоб уцелеть.

— А ты не хочешь уехать из страны? — спросил дон. — Ты мог бы отправиться в Америку вместе с Гильяно. Вино там, правда, не очень хорошее, а оливковое масло больше похоже на воду, и у них там есть электрический стул, да и в правительстве у них народ погрубее нашего будет. Там не покуражишься. Но в целом живется там неплохо.

Пишотта рассмеялся.

— Что я стану делать в Америке? Лучше уж здесь попытать счастья. Как только Гильяно уедет, они не станут охотиться за мной, а горы велики.

— А легкие тебя по-прежнему беспокоят? — участливо спросил дон. — Лекарство ты себе добываешь?

— Да, — ответил Пишотта. — Это не проблема. Вряд ли я когда-нибудь умру из-за легких. — И он ухмыльнулся дону Кроче.

— Давай поговорим как сицилиец с сицилийцем, — серьезно сказал дон Кроче. — В детстве, да и в молодости мы любим своих друзей, прощаем их недостатки и делимся с ними всем, что у нас есть, — это естественно. Каждый день для нас — новая радость, и мы с надеждой, без страха смотрим в будущее. Мир не таит в себе опасности, это счастливое время. Но мы взрослеем, нам самим приходится добывать себе хлеб, и мы уже не заводим с такой легкостью друзей. Мы вынуждены все время быть начеку. Ведь никто из старших о нас больше не заботится, а мы уже не можем довольствоваться нехитрыми детскими радостями. У нас появляется честолюбие — мы хотим стать великими, богатыми, всесильными или хотя бы оградить себя от неудач. Я знаю, как ты любишь Тури Гильяно, но настало время задать себе вопрос — а какова же цена этой любви? И существует ли она вообще после всех этих лет, или о ней осталась только память?

Он ждал ответа, но Пишотта смотрел на него, и лицо у него было каменное, точно горы Каммараты, и такое же белое. Дело в том, что Пишотта буквально помертвел.

— Я не могу допустить, чтобы Гильяно остался жив или бежал за границу, — продолжал дон Кроче. — И если ты заодно с ним, ты мой враг. Когда Гильяно уедет, ты все равно не сумеешь уцелеть на Сицилии без моей поддержки.

— Завещание Тури в безопасности: оно в Америке, у его друзей, — сказал Пишотта. — Как только вы убьете его, Завещание обнародуют, и правительству — конец. А ведь при новом-то правительстве не исключено, что вам придется тихонечко сидеть на вашей ферме в Виллабе и заниматься хозяйством, а то и кое-чем похуже.

Дон хмыкнул. Потом расхохотался.

— А ты читал это знаменитое Завещание? — с презрением спросил он.

— Да, — сказал Пишотта, сбитый с толку реакцией дона.

— Ну а я — нет, — сказал дон. — И я решил вести себя так, будто никакого Завещания и не существует.

— Вы хотите, чтобы я предал Гильяно, — сказал Пишотта. — А почему, собственно, вы думаете, что я на это пойду? Дон Кроче улыбнулся.

— Ты же предупредил меня, что он собирается напасть на отель, где я остановился. Разве это не доказательство дружбы?

— Я это сделал не ради вас, а ради Гильяно, — сказал Пишотта. — Тури сам не понимает, что делает. Он хочет убить вас. Но если это произойдет, нам всем уже не на что будет рассчитывать. «Друзья друзей» не успокоятся, пока нас не уничтожат. И тут уж никакое Завещание не поможет. Он бы уже давно мог уехать из страны, но все тянет, все надеется, что ему удастся с вами разделаться. Я пришел к вам, чтобы договориться. Гильяно уедет из Сицилии через несколько дней, и вендетта сама собой прекратится. Дайте ему уехать.

Дон Кроче оторвался от своей тарелки и откинулся на спинку стула. Затем глотнул вина.

— Ты рассуждаешь, как дитя, — сказал он. — История эта подошла к развязке. Нельзя Гильяно оставить в живых — он слишком опасен. Но сам я не могу его убить. Мне ведь жить здесь, и, если я хочу сделать то, что наметил, я не могу стать убийцей героя Сицилии. Народ любит Гильяно, и многие из его сторонников захотят отомстить за его смерть. Так что сделать это должны карабинеры. Вот так-то. И ты единственный, кто может заманить Гильяно в ловушку.

Он на секунду замолчал, потом произнес, взвешивая каждое слово:

— Миру, в котором ты жил, пришел конец. Ты можешь либо остаться в нем и погибнуть, либо шагнуть в другой мир и продолжать жить.

— Даже если сам Христос будет мне покровителем, ему не защитить меня, когда выяснится, что я предал Гильяно, — сказал Пишотта.

— Все, что от тебя требуется, это назвать место, где ты с ним должен встретиться, — сказал дон Кроче. — Никто, кроме меня, об этом не узнает. Я сам сообщу полковнику Луке и инспектору Веларди. А об остальном уж они позаботятся.

И, помолчав, добавил:

— Гильяно ведь стал другим. Это уже не твой товарищ детских игр и не твой лучший друг. Это человек, который думает только о себе. Вот и тебе надо об этом подумать.

И вот 5 июля, направляясь вечером в Кастельветрано, Пишотта был уже повязан с доном Кроче. Он сообщил ему, где встретится с Гильяно, и знал, что дон предупредил полковника Луку и инспектора Веларди. Пишотта не сказал, что это будет в доме дядюшки Пеппино, а лишь сказал, что они встречаются в Кастельветрано. Он посоветовал дону действовать осторожно, так как у Гильяно особый нюх на опасность.

Но когда Пишотта пришел к дядюшке Пеппино, старый возчик поздоровался с ним холодно, не как всегда. Уж не подозревает ли его старик? Наверное, он заметил, что в городе необычно много карабинеров, и с безошибочной сицилийской сверхинтуицией сложил два и два.

Пишотта встревожился. И его пронзила страшная мысль. Что, если мать Гильяно узнала, что ее любимый Аспану предал ее сына? Что, если она плюнет ему в лицо и назовет его изменником и убийцей? Они же плакали вместе, обняв друг друга, и он поклялся защищать ее сына, а потом поцеловал ее. И этот поцелуй оказался поцелуем Иуды. Ему захотелось убить старика, а потом убить и себя.

— Если ты ищешь Тури, — сказал дядюшка Пеппино, — то он был здесь и ушел.

Ему вдруг стало жаль Пишотту. Он был белый, как полотно, и с трудом дышал.

— Выпьешь немножко анисовой?

Пишотта покачал головой и направился к выходу. Старик окликнул его:

— Будь осторожен, в городе полно карабинеров. Пишотта похолодел от страха. Каким надо быть дураком, чтобы не догадаться, что Гильяно почует западню. А вдруг он уже понял, кто предатель?

Пишотта выскочил из дому и кружным путем выбежал на тропинку, которая должна была привести его к месту встречи, оговоренному на случай провала, — акрополю Селина в городе-призраке Селинунте.

Яркий свет летней луны серебрил развалины древнегреческого города. Среди этих развалин на полуобвалившихся ступенях храма сидел Гильяно и думал, как он будет жить в Америке.