Мила Бояджиева - Дар полночного святого

— Так и не жалей, что погуляла.

— Не жалею! Наверно, каждый рождается для своей доли… Вот я уже далеко не молодуха, а все та же. Та же. Не мужик мне нужен, а преклонение… Преклонение… Суета, слава… Чтобы вокруг все вращалось вертелось. От одного моего мизинца, одного взгляда… Не жалею… Нет, Верка, ни о чем не жалею!

— Давай за это — за жизнь! — Наполнила рюмки Верочка. — Хорошая была, жаловаться грех. А может и впереди ещё что-нибудь светлое состоится. — За нас и за девчонок наших. Ведь у Алины все в порядке? Я рада. Честное слово, рада. И за Аньку тоже.

Инга подозрительно заглянула в потеплевшие глаза Веры:

— Ты что-то про дочь узнала? От кого?

— Чепуху какую-то. Будто Анна с друзьями где-то на юге отдыхает и очень там счастлива. Ай, что темнить — сама она мне звонила! Только ты пойми — это страшная тайна… Да и не ясно ничего. Но голос хороший.

Инга засмеялась, красиво, рассыпчато:

— Не ясно, говоришь? Да, мое в нашей жизни было тайн. Сейчас кое-что прояснится, подружка… Ты Аньку в августе родила, я Лину — в ноябре. Ты решила ребенка без отца выносить, а меня в это время Валька на руках носил, закружил, охмурил… Вот и считай…

— Нет… Не может быть… — Закрыла ладонью рот Верочка. — Да как же это?

— Запросто. Сама знаешь. Раз-два… И живот во-о-т такой! — Инга повторила жест Верочки.

— Выходит, девочки наши сестры?

— Точно.

— И Валя не знал?

— Ничегошеньки. И Альберт не знает. Я только на прошлой неделе Алине рассказала. Не утерпела.

— Ой… Обрадовалась?

— Очень. Хочу, говорит, сестричку видеть, но не могу, поскольку она теперь за границей проживать будет в полном материальном благополучии.

— И мне так Аня намекала… Но велела молчать. Сама знаешь, — мафия. Говорит, как устроюсь, тебя к себе заберу… — Верочка разрыдалась. — Пусть хоть надежда свидеться будет.

Инга прижала её к своему плечу, чувствуя, как намокает от теплых слез её шелковая, сен-лорановская блузка. Она посмотрела поверх собранного на затылке неизменного верочкиного пучка, поверх серванта с рюмочками, олимпийским мишкой, Микки-Маусом… На фотографию семилетних девчушек в костюмах Снегурочки. Как же они раньше-то не сообразили — обняться и поплакать вот так.

— Слушай меня, Вера. Я один раз, может, правду скажу, а повторять не стану… Если уж по-честному, по большому счету, заслужила ты все это — ну, что бывает только в мыльных операх и хэппи-энд называется… А зря все же, что в классике, да и в жизни, непременно все умирают… — Добавила Инга тихо, слушая, как поздно, непоправимо поздно, рыдает над умирающей Травиаттой её возлюбленный. Что за удивительный дар был у этого синеглазого кобеля!

Аня узнала эту комнату — она проходила здесь, когда искала выход из особняка. Мигает глазок отопительного прибора, в маленькие окна под потолком едва проникает со двора свет фонаря. И ничего не видно… Несколько толстых спортивных матов в углу.

Ощупав рукой холодный дерматин, Аня села — сильно ныла щиколотка, в голове туман — спасительный туман. Лучше не рваться к ясности. Она пошарила в темноте руками, пытаясь найти какую-нибудь рогожу, чтобы укутать плечи. Почувствовала ткань, потянула…

— Осторожней! Только уснул… — В сторону метнулось чье-то лежащее на мате тело. — Боюсь щекотки!

— Простите, я не заметила.

— Анна?! — Он поймал её руку. — Вот это да!

— Тони! Ты жив?

— Чудом. Кровищи знаешь сколько было? Этот гад меня по ребру шваркнул… Но все о'кей — доктор высокопрофессионально царапину обработал и заклеил.

— А у меня распухла щиколотка. Подвернула ногу, когда с твоего окна к старику спрыгнула.

— Покажи, я знаток.

— Здесь такая темень… — Аня со стоном вытянула ногу.

— Они отключили в подвале электричество, чтобы пленники не сориентировались и не взорвали дом. Но я прекрасно вижу в темноте. Руками. — Пальцы Тони пробежали по её ноге, ощупывая лодыжку. — Это что? — Он потянул подол её атласного платья.

— Рви.

Ткань затрещала. Руки Тони действовали быстро и умело — он бинтовал как заправский медик.

— Так лучше. Какие ещё жалобы, мисс?

— Здесь не жарко.

— А теперь? — Набросив на плечи девушки куртку, парень прижал её к себе. Аня отстранилась.

— Что-то ещё болит?

— Голова, сердце… Я ничего не понимаю. И так сильно ноет в груди…

— Я тоже никак не допру. Ведь это твой дом? Тот самый?

— Да — вилла «Двойник». Похожа на московский дом.

— Кто же запер тебя в подвале? В городе появились коммунисты и срочно национализировали частную собственность?

— Меня запер мой муж… Не знаю… Очень похож на него, но не такой… Совсем не такой.

— Ты не уверена? Может, это действительно двойник?

— Нет… Михаила нельзя подменить — его голос, глаза, руки… Нет. Это был он. Но вроде заколдованный.

— Мистер Джеккил и мистер Хайд? Добренький и злой в «одном флаконе»?

— Да! Само исчадие ада. Это гипноз. Или телекинез? Совершенно очевидно — им кто-то манипулирует.

— Брось… Что он тебе говорил?

— Клялся в любви, но вдруг завелся, рассвирепел и стал требовать медальон. Он решил, что мы с тобой в заговоре и прячем эту штуковину… Грозил, — если не отдадим, меня будут пытать…

— Ну, это ещё мы посмотрим… Я подниму на воздух «Двойника». Ты видишь перед собой, вернее, чувствуешь рядом с собой техника высокой квалификации. Отопительные, газовые системы — моя страсть. Здесь все начинено трубами. Сейчас я найду вентили, немного их сдвину и… — Встав на маты, Тони ощупывал проводку.

— Постой! Тебе не терпится взорваться?

— Надо все предусмотреть заранее. — Тони обшаривал стены. Затем заскрипел в темноте, взобравшись на ящики, и сообщил: — Порядок! Тони Фокс видит на два хода вперед.

— Раз ты такой умный, что-то уже все рассчитал и много знаешь, помоги сохранить жизнь жертве. Скажи, где мой медальон?

— Скажу — вы, мисс, изволили сигануть за борт яхты вместе со своим сокровищем, а когда я вас извлек — цепочки не было… Кроме того, медальон, как я понял, принадлежит Алине и им страшно интересуется мой наниматель.

— Значит, мы должны сказать, что эта штука на дне моря, пусть ищут… Ты же не собираешься оставаться здесь.

— Ни в коем случае… Но я хотел бы кое-что ещё додумать… — Тони развалился на матрасе… — Та-ак… Выходит, этот тип точно твой муж Михаил Лешковский, а ты — Анна — подруга Алины… — Он присвистнул.

— Я ничего не врала тебе с самого начала. Но ты сам все время темнишь. Я до сих пор не знаю, с кем имею честь делить ложе и участь пленницы. Ты не посвящаешь меня в свои планы.

— Заслуженный упрек, мэм. Давай рассуждать вместе… Я буду излагать факты, а ты задавай по ходу дела вопросы. Может, нам удастся свести концы с концами.

— А нас не подслушивают?

— Ха! Да они-то знают больше нас. Вот в чем пока наша слабость… Ложись рядом и сосредоточься. Удобно? Клади голову на мое плечо… Только не усни — для начала придется исповедаться мне. Так… Детство, отрочество пропускаем… Университеты тоже… Начнем с криминала.

Хм… Ты, наверно, уже поняла, что встретила супермена. Но Тони Фокс не родился им — он сделал себя собственными руками… Конечно, я был не без способностей, но… Тебе наверняка встречались закомплексованные, робкие мальчики, которые бегали за тобой, как собачонки. Ты позволяла им таскать свой портфель, подсказывать на контрольных, а танцевать шла с другими…

Такой расклад меня не устраивал. Одним — пироги и пышки, другим тумаки и шишки. Это русская пословица. У меня есть акцент? Не важно… Я решил стать хулиганом, бандитом, подонком. Надо сказать, что дома условий для этого у меня не было никаких — пришлось сбежать. Улица, притон, дансинги, сутенеры, проститутки, карточные шулера — они научили меня жизни.

— А университет?

— Ну, вначале я совмещал, потом меня вышибли. Я украл «мерседес» у директора… Ну, не один, конечно, и не украл… Мы покатались немного… А потом…

— Все удрали и свалили вину на тебя, — догадалась Аня.

— Верно. Но это только начало… Потом я брался за любую работу — мыл посуду, машины, работал в мастерской, воровал, танцевал с пожилыми леди, увлекся картами… И во всем, не скрою, добивался блестящих результатов. Много путешествовал, нигде серьезно не конфликтовал с полицией. В этом городе мне не повезло. Я играл в ночном клубе с двумя ассистентами — это приличный заработок за один сеанс. Нас вычислили, засекли…

— Все убежали, ты остался отдуваться.

— У меня не было другого выхода — хозяин клуба — мой приятель. Досталось бы ему. Дело обошлось штрафом. Деньги я взял у того самого приятеля, а чтобы отдать — помог русским ребятам с перекупкой и перегонкой в Россию подержанных машин. Мне светили десять тысяч баксов.