Алексей Рыбин - Ослепительные дрозды

"Нашла себе товарища...".

- Курить есть?

"Нашла себе товарища..."

Огурцов никак не успевал додумать фразу до конца, все время останавливаясь на "товарище".

- Я вижу, ты удолбан, мужчина.

Не вопрос, а констатация.

"Нашла себе това...".

- МАРИКИЗА?!!

Женщина неопределенного возраста, неопрятно одетая открыла рот и замолчала. Зубы в неопрятном, неопределенного возраста рту были, как успел заметить Огурец, вполне респектабельные. Чуть ли не фарфоровые.

- Ты кто, мужчина?

Маркиза отошла на шаг, прищурилась.

- Етит твою мать! Огурец! Ты-то здесь как? Ты же теперь крутой, говорят? Икрой рыгаешь!

Грязное троллейбусное колесо переезжающее сухонькое тельце увядшей Анны Карениной и красная икра в последней предсмертной отрыжке.

Коньяк "Хеннеси" поднялся из глубин желудка к альвеолам.

- Тебя тошнит, что ли, Огурцов? - забеспокоилась Маркиза.

- Старик "Хеннеси", - просипел Огурец.

- Кто? - не поняла Маркиза. - Ты поблюй, поблюй как человек, покашляй макаронами, легче станет... Ой, Огурцов, тебя просто не узнать... А что за старик-то? Знакомый твой? - затараторила Маркиза.

- Более чем, - с трудом проглотив наполовину переваренный коньяк просипел Огурец.

- Иностранец?

- Угу.

- Ну, я всегда говорила, что иностранцы до добра не доведут. Помнишь, как я с ирландцами нажралась? Мне три ночи потом всякие Конаны снились, морды эти красные, ирландские, зеленые, блин, рукава... Причем, что интересно - во сне ориентируюсь нормально. Конан и Конан. А очухаюсь - что за Конан, какой Конан - откуда я знаю. Потом только сообразила - книжка такая. А как сообразила - враз мне полегчало. Потеть по ночам перестала, сон нормальный, мужики стали нормальные сниться, бабы тоже... Ну, ты знаешь. А потом мне Лео эту книжку принес - там на обложке этот Конан - ну вылитый, как тот, что ко мне во снах являлся. С чудищем каким-то пехтерится.. Красочно так все, целофанированная обложка, 7БЦ, офсет, ну, все дела. Конан этот на обложке от крутости лопался под целлофаном. А чудище - тоже лопалось. От анатомических противоречий. Помнишь?

- А ты не изменилась. Ни на и'...

Слово "йоту" Огурцу произнести не удалось. Снова подкатила тошнота, он икнул, прикрыл рот ладонью.

- Желудок не держит, - тихо вымолвил он, потея и трясясь.

- Ты тоже. Только лицом раздался. Знаешь, ты так стоял, я думала, ты под троллейбус сейчас сиганешь.

- Да? А я про Анну Каренину думал.

- Я же говорю - не изменился. В хламину пьяный - а про Анну Каренину. Или про Ленина. Курить-то есть у тебя?

- Есть. На. А ты чего, в Москве теперь живешь?

- Я где только не живу.

Маркиза сунула в рот сигарету и вытащила из кармана бордового, с вытканными на груди желудями пальтишка - обшлага кармана были сильно потрепаны - зажигалку "Зиппо". Эта "Зиппа", по мгновенной, на уровне рефлекса, оценке Огурца должна была стоить, минимум, долларов двести. А то и все триста. Огурец чуял подлинность дорогих вещей нутром, как хороший "ломщик" или банковский служащий определяет наощупь подлинность, достоинство и номинал любой купюры.

"Ну, пальтишко и "Зиппо" - это ее стиль. Наркотой. что ли, она торгует?".

- Наркотой торгуешь? - спросил Огурец.

Последняя информация, которую он имел о Маркизе была более чем печальна. Маркиза, по слухам, сторчалась вконец и, в этой связи, собиралась заняться курьерством. Товар возить.

- Да не-е...

Маркиза глубоко затянулась огурцовским "Мальборо".

- О! Настоящие! А то я подумала, было, что ты, как лох - с "Мальборо" ларечным рассекаешь. Крутые-то, они "Мальборо" не курят.

- Это смотря какое "Мальборо", - ответил Огурец.

- Переломалась я, Саша, - сказал Маркиза очень серьезно. - Веришь?

- Верю, - неопределенно повел плечами Огурец. - Конечно верю.

- Не веришь, - убеждено сказала Маркиза. - Никто почти не верит. Ну и хрен с тобой. А я квартиру продала питерскую, замуж вышла. Теперь вот здесь обитаю.

- А он кто?

- А какая тебе разница? Я с ним уже развелась.

- И что теперь?

- В Теплом Стане у меня квартира. Однокомнатная, так мне больше и не надо. Знаешь, кайф такой - лес из окна видно. Настоящий. Воздух, озон. Только, все равно, спать не могу. Дурь по ночам снится. Но я - как штык. По ночам работаю, а днем сплю. Днем сны не снятся. Я, Огурец, предел свой увидела. Ты видел предел свой?

Огурцов отвел глаза.

- Видел? - требовательно спросила Маркиза.

- Видел.

Он вдруг закашлялся и от этого ему неожиданно стало легче. Старик "Хеннеси", мурлыкнув в гортани, уполз обратно в желудок и там затаился в ожидании полной ферментации.

- А занимаешься-то чем? - чтобы как-то разрушить неожиданно печальную паузу спросил Огурцов.

- А дизайнер я, - беспечно ответила Маркиза. - Между прочим, модный.

- Да? - с сомнением посмотрев на бордовое пальтишко спросил Огурцов.

- А в кайф мне так, оценив его взгляд сказал Маркиза. - В кайф. У меня шмотья дома этого - по углам кучи лежат, в шкаф не лезет. А мне по фигу. И быки на улице не пристают. А то я пару раз вышла цивильно, так не знала, как отбиться. Мимикрия. Знаешь, что я делаю-то?

- Что?

- Обложки для всякой попсы московской. Ну, для компактов, для видеокассет... плакаты, шмакаты. Платят - боже ты мой! Сама не понимаю, за что.

- Ну да, - покачал головой Огурцов. - Я тоже не понимаю. Слушай, а ты есть не хочешь?

- Есть? Хочу. А что? У тебя бутерброд в кармане заготовленный лежит? Ты заранее знал, что мы встретимся? Взял колбаски, сырику... Вот, думаю, Маркизу встречу, колбаской накормлю.

- Перестань. Пошли в "Пекин"?

- Ну. пошли. Каждый платит за себя, или как? У меня бабки есть, могу угостить.

- Да брось, Маркиза, не выеживайся. Пошли.

***

Троллейбус был очень старый. Окажись он обычным, то есть, новым, со сверкающими, только что вымытыми в гараже боками, с чистенькой табличкой, на которой аккуратным хорошо читаемым шрифтом обозначен маршрут движения, не сели бы в него ни Огурцов, ни Маркиза. Ходу до "Пекина" было минут пять. Это если с задушевной беседой. Если нога за ногу. А молча - так и вовсе - рукой подать.

Но чудовище, со скрипом и стонами возникшее из-за спины Маркизы сразу очаровало Огурцова. Если не сказать - загипнотизировало.

Как это мэр Москвы проглядел, облажался, дал маху, обмишурился, обо... Как, кто, зачем позволил появляться на свежих утренних улицах столицы невероятному средству передвижения?

Этот троллейбус был асоциален. Это был бомж в счастливой семье московских троллейбусов. Это был опустившийся, обрюзгший, потерявший ум, честь и совесть троллейбус-хмырь.

Огурцов сразу понял, что троллейбус этот чем-то похож на него. На известного писателя, который никогда в жизни не ходил проторенными путями.

"Некоторые, - вспомнил Огурцов, - шагают в ногу вместе со всеми... А некоторые, - фраза капитана милиции, с котороым беседовали в молодые годы Огурцов и Полянский, - некоторые гады выбирают окольные дорожки... чтобы не шагать в ногу... чтобы...".

Он сразу почувствовал симпатию к троллейбусу. Этот, явно, ни с кем и никогда не шагал в ногу. Точнее, не ехал в колесо со своими сверкающими чистыми, после мойки боками, цивильными и представительными транспорноми средствами. Этот, совершенно точно, ездил окольными путями, подбирал бродяг на неведомых и необозначенных табличками остановках, он сворачивал в закоулки, он гулял - гулял, так, как хотелось ему и его водителю. Следы прошлого говорили о многом. Вон - с боку плохо отрихтованная огромная вмятина, говорщая о том, что жизнь тащила его через овраги и буреломы троллейбус кренился на левую сторону, покачивался, словно с похмелья, скрежетал тихими, невнятными проклятиями и, казалось, что если бы он не держался за провода дистрофичными ручками-рогульками, то тут же завалился бы на бок неопрятной сине-бурой тушей.

Троллейбус подполз к остановке, на которой стояли Огурец и Маркиза и остановился. Помедлив, но зная, что есть в мире необходимое зло, он попытался раздвинуть вялые шторки дверок-гармошек. Открылась одна - та, что в конце. Две остальные судорожно подергались и застыли в исходном положении.

Огурец и Маркиза завороженно смотрели на железного выродка. Стояли и смотрели.

Троллейбус тоже стоял. Кажется, ждал. Во всяком случае, стоял он уже значительно дольше положенного для обычной остановки времени.

- Пошли? - тихо спросила Маркиза.

- Пошли, - уверенно скомандовал Огурец.

Они бросились к задней дверце. Когда Огурцов, оступившись на скособоченной ступеньке схватился рукой за шершавый поручень, его ощутимо дернуло током.

- Брат! - восхищенно прошептал он.

В ту же секунду дверца-шторка злорадно зашипев, неожиданно быстро сомкнулась за спиной Огурцова, защемив полу его пиджака.

***

Мужик смотрел в окно.

Маркиза и Огурец, несмотря на то, что троллейбус был, за исключением единственного пассажира, пуст, устроились за его спиной. Остальные сиденья не могли таковыми считаться. Где-то не было обивки, где-то она была, но вся в липких, грязных, непонятного происхождения пятнах, а кое-где и сидений-то и вовсе не было.