Лариса Соболева - Колье без права передачи

Свешников отчаянно ударил по стене ладонями, но стены каземата не прошибешь – они крепкие. Я терпеливо ждал…

– Не буду описывать свое состояние, у меня помутилось в глазах. Вдруг рядом с женой мастера я заметил револьвер, взял его в руки. Каково же было мое удивление: я держал в руке собственный револьвер! Уж свое-то оружие невозможно не узнать… Внезапно я заслышал торопливые шаги. В той обстановке они показались мне несообразно громкими и страшными. Я выбежал из кабинета, заметался в поисках выхода, но тщетно. Сквозь туман я видел, как в квартиру вошли полицейские. У меня был в руке револьвер, на моем платье следы крови… следовательно, я и убил.

Арсений Сергеевич замолчал, повернулся лицом и выжидающе посмотрел на меня. Его история была невероятной. Я видел переживания молодого человека, и во мне зрела уверенность, что он не способен совершить столь жестокое преступление. Но чем я мог ему помочь?

– Вы мне не верите? – спросил граф.

– Отчего ж… – ответил я. Невыносимо было глядеть на его лицо, перекошенное страданием. Я отвел взгляд, затем подумал, припоминая рассказ, и спросил: – Как же попал ваш револьвер в дом мастера?

– Не знаю, – вздохнул он, опустив голову. – Накануне я играл в карты, там был брат Машеньки, который искал со мной ссоры. Я намеренно избегал стычки с ним, ведь, случись дуэль, я непременно убил бы его.

– Дуэль… – с осуждением покачал я головой. – Это мальчишество.

– Не нами установлены правила, – сказал в оправдание молодой граф.

– Вы скомпрометировали Марию Павловну?

– Мы знакомы с детства. Ее считали моей невестой, хотя официально я не просил руки Маши. Слухи я не опровергал, танцевал с ней на балах, делал визиты к ее родителям. Должно быть, я женился бы на Маше, дело шло к тому, если б не Агнесса. Я бросил Машу, тем самым нанес оскорбление ей и ее семье.

– Жаль. Княжна – прекрасная девушка. Но вернемся к пистолету.

– Мне думается, Дмитрий Белозерский не из-за сестры ввязывался в ссору, а причина тому Агнесса. Он и еще Сосницкий преследовали баронессу, домогались ее… Ну а я стал более удачливым соперником. В последнее время я ходил в военной форме, револьвер держал при себе. В тот вечер, когда брат Маши искал со мной ссоры, то есть перед роковым утром, револьвер был со мной, я точно помню. Но когда он исчез… не могу сказать.

– А что баронесса? Вы виделись с нею после всего?

– Она добилась свидания со мной. Рыдала и умоляла вернуть колье. Послушайте, Влас Евграфович… – Свешников вновь принялся ходить по каземату. – Моя участь предрешена. Пусть не повесят, но каторги мне не миновать. В моем положении… порядочные люди… Вы не могли бы принести пистолет?

– Бог с вами! – замахал я руками. – Что вы такое говорите? И думать не смейте! Следственные приставы непременно разберутся…

– Если б вы знали, как мне тяжело… – проронил он со слезами в глазах. – Никто не верит, что я невиновен, даже мой отец. Агнесса полагает, что я украл колье, что с этой целью убил ювелира, его жену и кухарку. Но ведь при мне не нашли колье! Хорошо, допустим, случится чудо и мне вынесут оправдательный приговор. Но мое имя опорочено, гордость уязвлена… Как мне жить с этим?

– Не стоит так отчаиваться, – сказал я. – Обещаю вам, что переговорю с приставом, который рассматривает ваше дело, и постараюсь убедить его расследовать это тройное убийство тщательнейшим образом.

Я встал. Граф Свешников горячо пожал мне руку, а напоследок высказал просьбу:

– Не соблаговолите передать записку Маше?

– Я не представлен этому семейству, поэтому обещать – обещаю, а вот когда удастся передать… не могу знать.

Мы простились. Тотчас я пошел в следствие, но нужных людей не застал. Потом стал искать предлог нанести визит баронессе. Зачем? Меня тронула печальная история молодого человека, несправедливо будет, если он безвинно пострадает. В его рассказе основное место отводилось баронессе, следовательно, она, как заинтересованное в возврате колье лицо, должна принять участие в судьбе графа Свешникова и помочь ему, а заодно и себе. Предлога не нашлось, ну да я все равно отправился к ней. Откажет – я не гордый человек, поеду домой.

Я прибыл по адресу. На звонок вышел лакей, важно сообщил:

– Барыня не принимают-с.

– А все же доложи, любезный. – И я протянул ему карточку. – Скажи, у меня к ней неотложное дело.

Лакей взял карточку и замер, не мигая, словно мраморный истукан на кладбище, забыв опустить руку с визитной карточкой. Я, признаться, едва не рассердился и не дал ему тумака, но вдруг вспомнил, что передо мной не просто слуга, а слуга баронессы-иностранки. Я усмехнулся, сунул ему целковый, после чего лакей заискивающе заулыбался и попятился задом к двери. Что за противная порода!

Баронесса согласилась принять меня. Я спешно отдал шляпу и трость лакею, бросил ему перчатки, а шубу скинул с плеч прямо на пол – слишком торопился увидеться с баронессой фон Раух. Она встретила меня в домашнем платье, а не в трауре, приветливо улыбнулась, протянув руку для поцелуя, и спросила:

– Что привело вас ко мне, сударь? Признаться, удивлена. Прошу вас, садитесь. Чаю выпьете? – Она позвонила в колокольчик, приказала вошедшей горничной: – Грушенька, чаю!

– Не откажусь, – ответил я, стараясь блюсти приличия и не рассматривать ее, как потешку на ярмарке. Думаю, получилось это плохо. Сам же я был удивлен до крайности. Баронесса не походила на женщину, убитую горем, а ведь у нее, во-первых, муж умер, во-вторых, колье пропало, а в-третьих, любовник очутился в тюрьме. Чтобы замять свою неловкость, я сказал: – Простите, баронесса, вы так хорошо говорите по-русски…

– Так ведь я русская. И давайте без титулов, я же, как и вы, из простых – мещанка. А баронессой стала в Германии. Меня воспитывала богатая дальняя родственница, уехавшая с дочерьми и со мною в Германию, чтобы удачно выдать нас замуж. И выдала. Муж умер…

– Да-да, знаю, – придал я своему голосу печали. – Он умер совсем недавно…

– Бог с вами! Муж мой умер четыре года тому назад.

– Но… ваш спутник… барон… разве он не умер? И разве он не муж вам?

– Барон? – рассмеялась она. – Муж? Бог с вами! Барон Фридрих – брат моего мужа, любезно согласившийся сопровождать меня в Россию. И с чего вы решили, что он умер? Слава богу, он жив и чувствует себя превосходно.

Надо ли говорить, какие смешанные чувства заполнили меня? Я был сражен и ничего не понимал, лишь вымолвил извинительным тоном:

– В свете говорят…

– Да, только свет способен сочинить такие сплетни! – рассмеялась она. – Барон хворал, некоторое время не выезжал, вот вам и причина сплетен. От безделья все. И, наверное, оттого, что я мало кого принимаю, а визитов вообще не делаю. Скучно с ними. Вас вот приняла с удовольствием. Вы не из общества, и лицо у вас человеческое, а не маскарадная маска. Вы мне интересны.

– Благодарю вас, сударыня.

– А давайте по-простому: Агнесса Федотовна. Надеюсь, и вы не станете возражать, ежели я буду по имени-отчеству вас звать?

– Я только рад… Скажите, Агнесса Федотовна, вам известно, что граф Арсений Сергеевич попал в крайне тяжелые обстоятельства, что он…

– В тюрьме, – закончила она, слегка огорчившись, но не более. – Да, знаю. И ходила навестить его, отнесла смену чистого белья, кое-что из еды.

– Неужто он убил тех несчастных людей?

– Трудно об этом говорить. Мне он был симпатичен, хотя и горяч без меры, вспыльчив, фрондер. Но его застали на месте преступления, что уж тут поделаешь.

– Я только что от него. Состояние Арсения Сергеевича внушает мне опасения. Вы полагаете, что человек прекрасного воспитания способен убить? К тому же колье не нашли при нем.

– Не понимаю, о чем вы ведете речь, – вроде бы удивилась баронесса, и взор ее был действительно непонимающим.

– Как же! – воскликнул я, находясь в растерянности. – Ведь Арсений Сергеевич пошел к мастеру забрать ваше колье, которое вы заказывали…

– Что вы! Я забрала его накануне тех ужасных событий, то есть вечером. – Поскольку лицо мое наверняка выдавало потрясение, она встала. – Погодите…

И ушла. Горничная принесла чай, варенье и мармелад. Я чувствовал, что попал в щекотливое положение, оттого испытывал неловкость и вспотел. Я отер лицо и шею платком, принялся разглядывать гостиную, дабы отвлечься от неловкости. Заметил, что квартира у баронессы скромная, мебель старая. Впрочем, она приехала в Россию погостить, так зачем тратить лишнее, а потом все бросить? С моей точки зрения, подобный подход вполне разумен. Я признал, что для женщины это редкое качество – экономия, как вдруг заметил шевеление шторы.

Вошла Агнесса Федотовна, неся в руках черный футляр.

– Мне кажется, за шторой кто-то есть, – сообщил я тихо.

– Вот скверный старик, – без раздражения сказала она и повысила голос: – Мон ами, тебя разоблачили, выходи уж! Чаю хочешь, Фридрих?