Владимир Кашин - Тени над Латорицей (Справедливость - мое ремесло - 3)

"Ну, поехал! Расфилософствовался на ночь глядя!" - оборвал себя Коваль, пытаясь иронией заглушить неотступное, почти болезненное ощущение ответственности за все, что происходит на земле.

Переведенный с беспокойной, но живой интересной оперативной работы в министерство, где угнетали его ворохи бумаг, Коваль изнемогал, как птица в клетке.

"Хотя, честно говоря, какая уж там из меня птица! - рассердился на себя подполковник. - Просто хорошая ищейка, и все. Зачем мне это повышение по службе, я ведь практик, черт побери! Честное слово, лучше трястись в старом газике, чем разъезжать в этой убаюкивающей "Волге".

Машина остановилась. На старой улице было совсем темно. Частные домики, зажатые железобетонными челюстями новых массивов, доживали здесь свой век.

- Спасибо, Петр Васильевич, - сказал подполковник, тяжело выбираясь из машины. - До свиданья.

Мягко захлопнулась дверца, "Волга" развернулась и скрылась в темноте, а Дмитрий Иванович вошел в свой сад и по хрустящему гравию дорожки пошел к дому.

Из одного окна падал свет, и на его фоне покачивались тяжелые гроздья сирени, которую когда-то давно посадил он вместе с маленькой Наташкой.

Свет этот и обеспокоил Коваля (почему Наташка так поздно не спит?), и обрадовал (хоть несколько минут можно будет с ней поговорить: этим летом она не поехала, как обычно, в пионерский лагерь, а осталась после сессии в городе, но все равно пропадает целыми днями то на пляже, то у друзей в Дарнице).

Коваль не сердился, что она так редко бывает дома, только временами становилось ему одиноко и беспокойно, и тогда он слонялся из комнаты в комнату, включал и выключал телевизор, радиолу, разговаривал сам с собой.

Войдя в сени, он услышал Наташин голос, - взволнованный, неестественно напряженный.

"С кем так поздно? А-а, по телефону! - Подполковник посмотрел на часы. - Начало второго!"

- Не знаю, что ты подумал, - говорила Наташа. - Нет, на пляж не пойду. Да, обиделась. Надо быть скромнее и выбирать выражения. Конечно, твой язык! Можешь наказать его - оставить без сладкого! - Наташа рассмеялась. Как показалось Ковалю, слишком громко. - Ну, ладно, не прибедняйся! Целуешь трубку? Вот чудак! Ты, ты... - Только теперь Наташа заметила вошедшего отца. Она умолкла на полуслове, потом прыснула в трубку и закончила разговор сугубо официально: - Всего хорошего! Звоните! Всегда вам рады!

Не дождавшись ответа, бросила трубку на рычаг, подбежала к отцу и спрятала свой хитрый носик в мягких отворотах его штатского пиджака.

- Застукали на месте преступления, гражданин начальник! Как я рада тебя видеть, Дик! Я так соскучилась по вас, дорогой Дмитрий Иванович Ко... Если бы ты знал! Сегодня я полдня звонила тебе, но все напрасно.

- Я тоже рад тебя видеть, щучка. Чем угощать будешь, полуночница?

- Могу предложить коктейль.

- Коктейль?!

- Да. Компоненты: чистый кипяток типа "белая роза" плюс чай "цейлонский" из первых рук, по первому требованию и специально для вас!

- И сахар-рафинад, наверно? Или песок?

- Боже, какой же вы догадливый! К чаю, - пирожки с мясом под кодовым наименованием "ухо-горло-нос". И вишни. Но на ночь наедаться вредно.

Коваль взял домашние туфли и направился в гостиную, к старому зеркальному шкафу. Переодевшись, сел на диван и стал смотреть, как Наташа быстро и ловко ставит на стол стаканы, разливает заварку, кладет на тарелку пирожки, которые, судя по их виду, только что шипели в масле.

- Послушай, товарищ Коваль, у тебя притупилась бдительность. Деградация профессионала? - трещала Наташа, вертясь вокруг стола.

- Боюсь, ты права. Чувствую, скоро притупится. А что, опять чего-то не заметил? У тебя новое платье?

- Не угадал. Ты дома, наверно, расслабляешься. Это платье я ношу второй год.

- Так что же? - Дмитрий Иванович сел за стол, с наслаждением отхлебнул горячего чая. - Признавайся.

- Новые портьеры! Эх ты, Мегрэ! Сегодня купила. Здорово?

Она села напротив него, веселая, светлоглазая, так похожая на мать. Только четкие очертания губ и цвет коротко подстриженных волос унаследовала от него.

Подполковник думал о том, как все-таки трудно воспитывать девушку, у которой нет матери. Он нередко попадал в сложное положение, не зная, может ли он спрашивать о том, о чем должна была бы спросить мать, в данном случае - с кем она так любезно разговаривала по телефону в начале второго часа ночи и какие у нее отношения с этим человеком.

По беспокойному взгляду отца Наташа догадалась, что его волнует, и сама пришла на выручку:

- Это мой хороший приятель. Заслужил нахлобучку, но я сегодня добренькая. Не переживай. Это не очень серьезно.

- А Валентин Суббота? - решился спросить Коваль, раз уж она сама разговорилась. - Вы поссорились?

- А что Суббота, - схитрила Наташа, - после субботы, как известно, бывает воскресенье... и так далее... А если по правде, то твой Суббота слишком прямолинейный человек. И сухой. Не просто следователь, а крючкотвор. Мне даже кажется, что он карьерист. Впрочем, не знаю, тебе виднее, конечно. Но я в нем разочаровалась. Да в конце концов, чего ты волнуешься, Дик? Замуж я пока не собираюсь. И "коктейлем" по вечерам долго еще буду тебя обеспечивать. Хотя, честно говоря, не знаю, сколько еще времени он тебе самому будет нужен. - И она лукаво взглянула на отца.

- Что? - только и смог вымолвить Коваль.

- А ничего! Вот звонила тебе тут некая особа. Голосок такой ласковый и очень милый. Пропела: "Дмитрий Иванович дома?" И дальше: "Простите, не знаю его нового служебного телефона, не можете ли вы мне его дать?" Я дала. Она тебе дозвонилась?

- Нет.

- А кто это?

- Пока еще не знаю, - уклонился от ответа Коваль, хотя сразу догадался, о ком речь.

Ружена долго была в геологической экспедиции, поэтому и не знала его нового телефона. Он никогда не приглашал ее домой, никогда не говорил о ней Наташе, боясь оскорбить память Зины.

Познакомился он с Руженой в прошлом году, когда ее муж, тоже геолог, попал в автомобильную катастрофу и погиб. Дознание проводил следователь из автоинспекции, а Коваль только помог несчастной женщине в трудную минуту. С мужем Ружена жила плохо. Он изменял ей, пил. И теперь, неожиданно почувствовав дружескую поддержку незнакомого подполковника милиции, она откровенно рассказала ему о своей жизни, о детском доме, в котором выросла.

Виделись они редко, сначала просто как хорошие знакомые. Потом эти встречи стали более частыми и необходимыми обоим. Но во что это выльется, не знали ни он, ни она.

- Ты изменился, отец, - сказала Наташа. - Неужели и на новой работе тоже какие-то неприятности?

- Нет, на работе - все в порядке. Правда, твой папаша понемногу превращается в канцелярскую крысу. Наверно, именно это и бросается в глаза?

- Конечно. Что-то мышиное уже вырисовывается, - засмеялась Наташа. Неужели тебе не нравится новая служба? Такие широкие возможности открываются - целая республика. Или слишком много работы?

- Я привык делать дело своими руками. Предвидеть и упреждать события, влиять на них. А здесь... Здесь я чиновник, и это мне, щучка, не по нутру. Мне действовать хочется - оперативно принимать неотложные решения, зная, что от этого зависят не только судьбы людей, но иногда и их жизни. А здесь людей я не вижу - ни их лиц, ни чувств, не слышу их слов - одни только бумаги и запах копирки. Сижу, что называется, на теплом месте. И кое-кто, ты понимаешь, щучка, даже завидует. И трудно другой раз объяснить, чем меня это теплое место тяготит.

- А почему бы тебе в таком случае не вернуться на старое. Ну хотя бы обыкновенным инспектором? - она вздохнула. - Я-то думала, что здесь тебе легче, спокойнее. Как ни крути, а ворошить бумаги - это не за убийцами гоняться. - Наташа сморщила нос, чтобы смешной гримасой смягчить некоторую бестактность своих слов. Она ведь довольно прозрачно напомнила отцу о годах, которые, хочет он того или нет, ограничивают его возможности. В самом деле, не может же он теперь резвиться, как молодой сыщик.

- Налей мне, пожалуйста, еще, - попросил он. - Я и сам над этим задумываюсь. Хотя, боюсь, из управления - прямая дорога на пенсию. Правда, сотрудники нашего отдела тоже ездят в командировки. Но редко. Да хватит об этом, не пора ли на боковую? Завтра с девяти у меня такой же, как сегодня, бумажный денек.

Неожиданно осенила его новая мысль: дело, в конце концов, не в бумагах. И в областном управлении он тоже не был избавлен от них, но это не мешало ему принимать участие в розыске. Дело, наверно, в другом. Когда-то самым главным казалась ему оперативная реакция на преступление: погоня, расследование и конечно же - неотвратимость наказания. Он и теперь по-прежнему считал эту деятельность милиции очень важной. Но с каждым днем азарт охотника, который преследует опасного зверя, все больше вытеснялся в его сознании чувством неудовлетворенности тем, что трагедия все-таки разыгралась, что какой-то человек стал жертвой убийцы, а он и его коллеги не сумели преградить путь оголтелому преступнику.