Михаил Березин - Пришла беда, откуда не ждали

- Ах, значит в Германии все же имеются и свои преимущества? - поинтересовался я.

- Конечно, -отозвался он, не уловив иронии. - Был бы еще язык английский - цены бы ей не было.

Я немного покружил по улицам, прилегающим к Александрплац. Где-то здесь я оставил машину, но она словно сквозь землю провалилась. Это слегка озадачивало, и я клял себя за то, что не удосужился хорошенько зафиксировать в памяти место парковки. Я даже не посмотрел, как называется улица. Не мог припомнить ни единого ориентира. Наконец, я плюнул на розыски, посчитав, что сейчас главное - поскорее увидеться с Голдблюмом. Дожмем Сыркиных, а уж затем разыщу свой лимузин.

Пришлось ехать на метро.

В вагоне я внимательно изучил фотографии. Они были сделаны дешевеньким "Поляроидом", так что о сходстве цветовой гаммы не могло быть и речи. Но по всем остальным показателям изображенные на них картины явно напоминали те, что находились в переходах метро. Я бросил рассеянный взгляд по сторонам, предвкушая радостную реакцию Голдблюма на мое открытие, и тут, неожиданно, заметил высокого рыжего парня, уткнувшегося в газету.

Что-то необъяснимое заставило меня насторожиться. Я не сразу сообразил, что именно. Мюнхаузен! - наконец всплыло в памяти. Высокий, рыжий, худой. Значит я дал объявление в газете, а он уселся мне на хвост. Дерьмо! Собачье дерьмо!

Меня бросило в жар. Если так, то он мог проследить путь Сыркина, и теперь ему уже известен адрес племянника! Я совершил работу для других. А ведь Голдблюм меня предупреждал!.. Впрочем, знай Мюнхаузен адрес племянника, он бы не плелся сейчас следом за мной. Какой смысл? Бери Сыркиных пока тепленькие. Значит, когда я дожидался фотографий, он кружил где-то рядом со мной. Не решился бросить меня в одиночестве. Он ведь не знал содержания нашего разговора. Будем надеяться, что не знал. Ладно!

На ближайшей остановке я направился к выходу. Рыжий, как ни в чем не бывало, продолжал сидеть на своем месте. Может, это вовсе и не Мюнхаузен?

Я взял такси и назвал адрес нашего берлинского представительства. Расставшись с Сыркиным, я тут же связался по телефону с Голдблюмом. Его гостиница находилась в пяти минутах ходьбы от Фридрихштрассе, и сейчас он уже должен был появиться у Горбанюка.

По пути я неустанно крутил головой в поисках преследования. Я уже почти было поверил, что рыжий парень в метро никакой не Мюнхаузен, но неподалеку от представительства обнаружил его снова. Собственно, не будь того вагонного инцидента, я бы ни за что не обратил на него внимания: когда я проходил мимо светящейся витрины "Эспланады", он стоял в глубине магазина и о чем-то беседовал с продавцом.

- Поздравляю, - проговорил я, входя в кабинет и протягивая конверт с фотографиями Голдблюму. - За мной уже увязался хвост.

- Как это произошло? - тут же возбужденно вскочил с места Голдблюм.

Я рассказал.

- Конечно, Мюнхаузен?!

- Разумеется.

- А почему ты ездишь на метро?! - набросился на меня Голдблюм. - Я ведь арендовал для тебя "Судзуки-Свифт"!

- Из осторожности. Я допускал вероятность подобного развития событий, подобного вероломства со стороны Брунгильды и Мюнхаузена. А в общественном транспорте всегда легче определить, что за тобой установлена слежка.

Произнеся это, я и глазом не моргнул. А что мне оставалось? Признаться, что частный детектив напрочь позабыл, где оставил свою машину?

Какое-то время Голдблюм внимательно разглядывал меня, видимо, интуитивно почувствовав неладное, но наконец вспомнил про конверт и извлек на свет божий фотографии.

Я затаился. Голдблюм внимательно просмотрел фотографии одну за другой и принялся хохотать. Хохотал он громогласно, на все здание, а может быть даже - и на всю Фридрихштрассе. Быть может и до Мюнхаузена доносился его хохот. Мы с Горбанюком ждали. Если смех этот был нервного свойства, то имелись неплохие шансы, что на предоставленных снимках действительно запечатлены картины искомого художника. Наконец, он бросил фотографии на стол.

- Можешь подарить их Мюнхаузену, - проговорил он.

Я разочарованно вздохнул.

- Вы уверены, шеф? - поинтересовался я.

- Уверен ли я?! - Он даже покраснел от негодования. - Да это же элементарная подделка. Разве можно спутать, скажем, антилопу с этим... ну, с этим... - он пощелкал пальцами, - с этим бегемотом, у которого член на носу?

Видимо, навыки русской речи в Америке им постепенно утрачивались.

- С носорогом, - подсказал Горбанюк.

- Вот-вот! С носорогом! Похожие фотографии я видел по меньшей мере дважды. Очевидно, твой Сыркин, намерен сделать торговлю племянником основной статьей своего дохода. У немецких детективов он уже в печенках сидит. Потому-то Мюнхаузен последовал за тобой, а не за ним.

- Понятно...

Я подошел к столу, аккуратно сложил фотографии и спрятал в карман.

- На что он, интересно, рассчитывал?

- Как на что? Да ведь эти козлы - немецкие галерейщики ничего в современной живописи не смыслят. Откуда ему знать, что ты работаешь на настоящего профессионала?

На улицу Горбанюк вывел меня через черный ход. По нашим расчетам Мюнхаузен должен был сейчас околачиваться где-то возле парадного подъезда. Тем не менее во время ходьбы я постоянно оглядывался.

Было без семи одиннадцать вечера, когда я снова достиг Александрплац. Сыркин уже поджидал меня.

- Ну, как успехи? - поинтересовался он.

- Да ничего особенного, - я протянул ему конверт с фотографиями. - Картины поддельные.

- Вы смеетесь! - воскликнул дядя Сыркин. Было похоже, что он и в самом деле не ожидал подобного развития событий. - Это какие-то дьявольские козни! Я не позволю обвести себя вокруг пальца.

- Отдайте назад сто марок, и разойдемся без нежелательных эксцессов, - предложил я ему. - Ваш племянник меня больше не интересует.

Но не тут-то было:

- Нет, это вы отдайте причитающиеся мне девятьсот марок и забирайте племянника!

- Да не нужен нам ваш племянник! Он вовсе не тот, за кого себя выдает. Оставьте племянника при себе.

Я специально употребил местоимение "нам", дабы подчеркнуть, что за моей спиной стоит некая влиятельная сила. Но он пропустил это мимо ушей.

- Я не позволю вам так с собой обращаться!.. Алик подойди-ка сюда!

Из-за часов появился рослый парень. С дядей они совсем не были похожи. Длинные, светлые волосы, узкий лоб... Глаза смотрели враждебно. Менее всего он напоминал художника, более всего - рэкетира.

- Алик, это ты расписал переходы в метро? - демонстративно поинтересовался дядя Сыркин.

- Na klar, - хрипло отозвался тот. Что по-русски означало: "Как же может быть иначе?".

- Нет, не вы, - мягко возразил я.

- Вот видишь, молодой человек отказывается верить.

Я окинул их оценивающим взглядом. Пожалуй, даже с одним дядей мне бы не удалось справиться, не говоря уж о племяннике-рэкетире.

Пришлось садануть их нервно-паралитическим. Оба тут же брякнулись на асфальт. Я огляделся по сторонам.

Вообще-то, в Германии в подобное время суток на улице совершенно безлюдно. Но в столь оживленном месте, как Александрплац, могли появиться случайные прохожие. Однако, мне повезло. Даже Мюнхаузена поблизости не оказалось.

Я наклонился и извлек из внутреннего кармана дяди Сыркина портмоне. В нем оказалось триста тридцать марок наличными и аккуратно вырезанный из газеты "Европа-Центр" квадратик нашего объявления. В версии Сыркина - коммюнике. "Коммюнике" и сто марок я забрал себе, остальное сунул за пазуху Сыркину.

Потом я предпринял еще одну попытку разыскать свой автомобиль. Но и она закончилась плачевно. Я начал не на шутку тревожиться. А вдруг все же ее угнали? Идиотская ситуация!

Оставалось только надеяться, что завтра, при свете дня, мне улыбнется удача.

Когда я возвращался к метро, дядя с племянником все еще лежали возле часов. "Еще схватят воспаление легких, подумалось мне. - Ночи сейчас свежие."

Рано утром меня буквально вырвал из сна звонок Горбанюка. Неизвестная женщина срочно желала сообщить о художнике нечто важное. Мысль о том, что сейчас придется куда-то лететь, сломя голову, породила тяжелый стон. Потом в голову пришла спасительная идея - назначить свидание в холле гостиницы.

Я долго тер глаза, трогал щетину и препирался со своими фантомами. Затем, собрав в кулак силу воли, поднялся с постели и поплелся в ванную.

...Ко всему прочему она оказалась еще и глухонемой. Звали ее фрау Агапова. В руках она держала газету с объявлением, и, стоило мне приблизиться, ткнула в него указательным пальцем, а потом тем же пальцем с помощью большого сделала движение, обозначавшее деньги.

Пришлось и мне прибегнуть к помощи мимики. Я помалевал в воздухе невидимой кистью, затем сокрушенно развел руки в стороны.

Тут же последовал успокоительный жест, после чего она снова плотоядно зашевелила пальцами - деньги?

Я тоже повторил успокоительный жест.

- Сколько? - неожиданно прохрипела она.

Я обалдело уставился на нее. Она показала пальцем на свое горло. Мол, простыла. И не мудрено. На ней красовался болониевый плащ такого покроя, какого я и в Союзе-то уже лет пятнадцать не видел, а под ним, если верить месту, где отсутствовала пуговица, непосредственно располагалась нижняя рубашка. Тут я заметил, что невдалеке от нас ненавязчиво фланирует один из работников "Шератона". На нем был мундир, напоминающий генеральский. Видимо, ее бы сюда вовсе не пустили, не назови она мою фамилию.