Льюэс Пэрдью - Наследие да Винчи

Полицейский кивнул.

— А вы кто будете?

— Вэнс Эриксон. Я с профессором Мартини…

По лицу констебля стало видно, что он его узнал:

— Я читал про вас в газете. Вы имеете какое-то отношение к да Винчи. — Вэнс кивнул. — К сожалению, ваш друг мертв. — Вэнс вытаращил глаза и разинул рот. — Идемте. — Детектив взял Эриксона за локоть и попытался направить его к машинам амстердамской полиции. — Пойдемте со мной, нам надо поговорить.

— Нет. — Вэнс вывернулся из хватки полицейского. — Я вам не верю. — Он направился к открытой двери. — Я хочу его увидеть.

— Послушайте, — сказал детектив, — если он был вашим другом, думаю, вам лучше этого не видеть.

Но Вэнс уже вошел. В гостиной вокруг кресла толпились полицейские в форме и штатском. Криминалист фотографировал. Пока Вэнс приближался к объекту их внимания, у него сжалось сердце.

Тело профессора Мартини, привязанное к креслу, безвольно повисло на обвивших руки и грудь веревках. Бежевый коврик под креслом в скромной гостиной сверкал красным. Седые волосы профессора были в крови, на опухшем лице остались синяки. Голова его поникла, упираясь подбородком в грудь; вся мудрость, знания, все это богатство, сплетенное нейронными цепочками в его мозгу, были утеряны; сгорели последней синаптической вспышкой.

Голландский полицейский кивнул остальным, и все замолчали, когда Эриксон медленно подошел к телу Мартини и нежно сжал его руку.

— Прощайте, — сказал Вэнс и медленно отвернулся.

После нескольких мгновений напряженной тишины полицейский произнес:

— Вы ведь понимаете, что нам надо поговорить? — Вэнс кивнул. — Где вы остановились? — Он объяснил, и полицейский велел одной из машин отвезти его, чтобы Вэнс привел себя в порядок. В этот раз Эриксон не стал спорить.

После того как ушел врач, Вэнс принял душ и уселся на край кровати; потом приехали два детектива с бутылкой half om half — голландского ликера, который некогда считался традиционным, а теперь становился все более редким. Эриксон пил пряный напиток с апельсиновым привкусом и отвечал на вопросы. Он рассказал о своих отношениях с Мартини, объяснил причину сегодняшнего визита и не забыл про мужчину с родимым пятном в форме ястреба.

Следующий вопрос сильно его удивил.

— Вы знаете, кто такой Тоси?

— Нет, — моментально солгал Вэнс, даже не задумываясь о том, что обманывает. — А что?

— Вашему другу удалось написать это имя на брюках собственной кровью.

Джеймс Эллиотт Кимволл IV щурился от дыма сигарет и гашиша, стараясь не обращать внимания на свою немолодую сотрапезницу. В другом конце просторной комнаты полный лысый мужчина возлежал на спине на вельветовом диване, а дородная женщина в одних чулках и черном кружевном поясе с резинками покрывала поцелуями его полностью обнаженное тело. Кроме них, в комнате по меньшей мере еще два десятка людей в парах, тройках и других комбинациях сладострастно ласкали друг друга, воплощая свои сексуальные фантазии.

Еда в «Клубе Калигула» была не многим лучше среднего. Зато атмосфера, размышлял Кимболл, определенно выделяла его среди прочих. В этом заведении, расположенном в богатом пригороде Амстердама и открытом только для членов, можно было удовлетворить любую человеческую потребность — в еде, напитках и сексуальных удовольствиях. Территория для группового секса освещалась световой программой, управляемой компьютером. В «Калигуле» были и отдельные комнаты для уединенного секса, а также несколько секс-шопов с товарами, исполнявшими даже самые причудливые желания фетишистов и прочих извращенцев. Поскольку Кимболл был одним из основателей клуба, у него имелся доступ к списку его членов, и он постоянно удивлялся тому, что женщин — процентов на десять больше, чем мужчин.

С неохотой Кимболл снова вернулся к своей собеседнице — сорокавосьмилетней Дениз Карозерс, основательнице и генеральному директору «Карозерс Аэроспейс», ведущего международного производителя передовых боевых вооружений и технологий.

— Что-что? — перепросил Кимболл — его раздражало, что пришлось отвлечься от созерцания вакханальной сцены.

— Я сказала, что немного погодя, видимо, придется убрать Эриксона, но я думаю, что пока это неразумно.

Ледяные синие глаза Кимболла опасно сверкнули в слабом свете, и он провел пальцами по светлым песочным волосам, — признак того, что его вывели из себя.

— Почему? — сдержанно спросил он.

— Потому что я знаю старика. Он любит Эриксона как сына. Если мы выведем его из игры, Харрисон Кингзбери потратит миллионы, чтобы узнать, что случилось. Нам такое вмешательство ни к чему, особенно когда мы настолько близки к заключению сделки… А кроме того, — продолжала Карозерс, — думаю, смерть Мартини его отпугнет. Эриксон мог удивиться первым двум, но этого предупреждения он не может не заметить. Я думаю, он отступится — по крайней мере, мы успеем завершить сделку.

Кимболл молча уставился на остатки бифштекса под татарским соусом; он был зол и размышлял, когда же избавится от этого Эриксона. Сколько он себя помнил, с самого раннего детства люди соглашались с его требованиями. Не подчинялись только родители, но они скоро научились не приставать к нему. Одно дело, когда Эллиотт приказывал своему подчиненному Бейли из «КонПаКо» не трогать Эриксона. И совсем другое — когда то же самое говорили ему, Эллиотту Кимболлу, даже если это была председательница Бременской Легации. Он кипел от ярости. Кисловатая изжога опаляла гортань. Кимболл хотел отомстить Эриксону — и еще он хотел, чтобы эта женщина, которая не дает ему свести счеты, уважала его.

— Дорогая, ты не знаешь Эриксона, как знаю его я, — снисходительно сказал Кимболл. — Ты и представления не имеешь, насколько он хитер… Он играет не по правилам.

— Играет не по правилам? Что ты хочешь этим сказать? Какое это имеет значение? Мы тоже не по правилам играем, если это не наши правила.

Эллиотт взглянул на нее. Было время — в молодости, — когда он рассказывал ей все.

— Что ж, — медленно начал он, — это произошло на первом курсе в Гарварде. Во время матча в регби случилась драка за мяч, а он был капитаном команды Массачусетского технологического, и…

— По-моему ты говорил, что никогда не встречался с Вэнсом Эриксоном.

— Да нельзя назвать это встречей. — Эллиотт раздраженно посмотрел на нее. Эта женщина не имела права порицать его за то, что он не рассказал ей эту историю. Он больше не ее девятнадцатилетний жиголо. — Не встреча, но это было важно… Он был у них капитаном, — продолжал Кимболл, снова переживая неприятные сцены из прошлого. Он пересказывал эту историю скорее себе, чем ей. — Исход игры был решен, и до окончания оставалось не больше пяти минут. Мы были лучшими, но Эриксон… Он просто пользовался странными приемами и непривычными способами обходил стандартные комбинации. Это… это было просто неправильно. И через пять минут мы бы выиграли, но тут… тут Эриксон получил мяч, развернулся назад, бросил всех своих защитников и напра вился к линии ворот. Это было… глупо; никто не бросает защитников. Я первый его увидел. Он был мой. Я был больше, выше… — Голос его стих.

Даже сейчас, при слабом освещении «Клуба Калигула», лицо Кимболла вспыхнуло от злобы и унижения, когда он вспомнил, как тогда заболело в животе: на бегу Эриксон наклонился и головой врезался в него; Эллиотт снова увидел, какое голубое было небо, когда Эриксон подошел помочь ему встать после того, как пересек линию ворот. Сейчас Кимболл еще больше его ненавидел. Он возник опять, влез в это дело с Кодексом да Винчи — незаслуженный победитель явился вновь унизить его.

— Я понимаю твои чувства к Эриксону, — мягко сказала Карозерс, — понимаю, что ты хочешь наказать его за несправедливую обиду, но ты должен подождать.

— Нет, Эллиотт, пока рано, — твердо сказала Карозерс, положив руку ему на бедро и привычно погладив его. Она знала Эллиотта Кимболла уже давно. Брокерская фирма его отца, «Кимболл, Смит и Фарбер», управляла первой открытой эмиссией «Карозерс Аэроспейс». Она знала о детских выходках Эллиотта; как он развлечения ради вламывался в дома богатых друзей отца и грабил их; как похитил младшего товарища и прятал его, чтобы получить выкуп; а в шестнадцать лет нарочно переехал пешехода на своем «корвете», чтобы «почувствовать, каково это — убить человека». Старший Кимболл потратил тысячи на защиту сына, наняв лучших адвокатов, и сотни тысяч — на взносы в избирательные кампании. Он купил все правосудие, которое можно оплатить деньгами, но судья все же назначил несовершеннолетнему Кимболлу полугодовое тюремное заключение, «чтобы показать, что даже богачи не могут избежать справедливых наказаний».