Юлия Алейникова - Лав-тур на Бора-Бора

«Сюда я буду помещать темных лошадок, – решила Юля, аккуратно проводя еще одну вертикальную линию. – Вот протрезвеет Василий, выясню у него, что это за люди и какие у них отношения с семейством Шульманов».

Идем дальше. Ирина Яковлевна. Эта точно могла пристукнуть. Просто чтобы избавиться от невестки. Ирма ее здорово раздражала. Ирину Яковлевну просто коробило от манеры Ирмы вести себя с Игорьком, а всем известно, на что способна любящая мать. Вот только способ убийства бывшая главврач могла бы выбрать поизощреннее, например передозировку лекарств или еще что-то в этом роде. Хотя, с другой стороны, если убийство было совершено в состоянии аффекта, то удар по голове вполне естественен. Другой вопрос, что такое тяжелое Ирина Яковлевна носила с собой, чтобы взять да треснуть по голове своей невестке с бухты-барахты? Эх, жаль, орудие убийства не нашли.

Ладно, в любом случае, мамашу со счетов списывать не будем. Эта ни перед чем не остановится для достижения собственной цели. Честно говоря, Юля ее немножко побаивалась. Она ей напоминала носорога: растопчет и не заметит.

Правый столбик заметно удлинился.

Идем дальше. Крюгеры. Ну, эти явно ни при чем. Еще в начале знакомства Элла говорила, что они с Гансом оказались на яхте совершенно случайно. На каком-то приеме около месяца назад их с Шульманами познакомил Сергей Сомов. Игорь прямо вцепился в Ганса Крюгера: визиты, приглашения и, наконец, круиз на яхте. Они просто не смогли от него отвязаться. Да и Сомов уговаривал. Они с Гансом оба увлекаются дайвингом, вот Сергей и подбил их составить ему компанию. Никого, кроме Сомовых, они раньше не знали. И, как признавалась Элла, прекрасно могли обойтись без таких знакомств и дальше. Сплошной террариум. Все со всеми ругаются. Не отдых, а зоопарк.

Кстати, любопытное воспоминание. Если они ругались, значит, какие-то скрытые причины, старые обиды, невысказанные претензии есть. И надо будет покопаться во взаимоотношениях обитателей яхты получше. Неизвестно, что выплывет на поверхность. Присказку про скелет в шкафу еще никто не отменял.

Итак, подведем итоги. Уже есть главный подозреваемый. Точнее, подозреваемая. Мотив есть, психологический склад соответствует, осталось выяснить, была ли у нее физическая возможность это сделать. Значит, надо ненавязчиво узнать, что делала вышеозначенная особа в конкретный отрезок времени. И при этом самой не получить по темечку.

А дальше видно будет.

Юлия перекатилась на кровати, свесилась с края и стала смотреть сквозь окошко в полу на суетящихся в воде рыбок. До обеда оставалось еще полчаса.

Елена сидела у себя в каюте и нервно пилила ногти. Обед только что закончился, но ей уже вторые сутки кусок в горло не лез. Скорее бы уже убраться с этой проклятой яхты, думала она, глядя на свое отражение в зеркале. Как она мечтала об этом путешествии! Еле Сомова уломала, этот идиот собирался лететь вместе с детьми в Австралию, смотреть кенгуру и коал в естественной среде. Елена презрительно фыркнула. Радости совместного со спиногрызами отдыха ей были непонятны.

Нет, с губами она все же переборщила, но в остальном довольно мило – отвлеклась от размышлений Елена, взглянув на себя в зеркало. Она ужасно гордилась своей внешностью. Ей почти тридцать, а кожа по-прежнему нежная и гладкая, как у девочки. Она подняла голую загорелую ногу: тонкие щиколотки, ровный бронзовый загар… А уж что касается задницы, то даже у Дженнифер Лопес не такая роскошная, все-таки почти десятка заплачена за эту красоту.

Мысли, которые всегда гарантированно поднимали ей настроение, на этот раз почему-то не сработали. И Елена с раздражением опять взялась за пилку. Она обожала сама делать маникюр, это успокаивало ей нервы. А сегодня они были взвинчены как никогда.

Мало ей было, что вчера весь день по яхте сновала полиция, так сегодня приперлась эта беременная роза-мимоза, вся из себя и везде сует нос.

Ленка ее терпеть не могла. Больше всего Елену раздражало то, как этот осел, ее муженек, носится со своей цацей. «Тебе удобно? Попить принести? Мороженого хочешь? Сока выжать? Яблочный или манго? Не горячо? Не холодно? Не дует? Музыку потише? Воздуху побольше?» А было бы из-за чего суетиться! Старая, жирная корова! Ее так разнесло, что и талии уже не отыскать. А грудь? Максимум третий номер. Ленка презрительно фыркнула. И что только мужики в таких находят? А уж строит из себя!

– Ах, Эллочка, как вам понравился Дали?

– Не очень, лично я предпочитаю Магритта.

Тьфу, выучили, небось, три имени, две фамилии и выпендриваются! Но все это, по большому счету, не имело никакого значения. Самое ужасное, что эта Ползунова шныряет целый день по яхте и задает всем опасные вопросы. И какое ей, спрашивается, дело?

Лена сама слышала, как она разговаривает с горничной. И представьте себе, эта лиса интересовалась, где была Ленка в день убийства и не видела ли горничная, как Лена пару дней назад с погибшей хозяйкой разговаривала!

А потом она подсела к Инне в верхнем салоне и так сладенько, будто невзначай, спросила, когда Елена ушла с яхты в то утро. А утром, Лена сама видела и даже подслушать хотела, они с этой ведьмой Эллочкой на флайбридже шептались. Но стюард помешал. А потом явилась старая жаба и всех разогнала. Тоже то еще сокровище! Пронюхала, что Ленка с сынком ее спит, и смотрит теперь ехидно, глазки сощурив, насмехается. Ух, как Ленка их всех ненавидела. Самодовольные идиоты! Им-то что, они все в шоколаде! А попробуйте, как она, из третьеразрядного кабака в люди выбиться!

Ну уж нет. Она не позволит им над собой смеяться! Не такая уж она дурочка, как кажется. Вот и Ирма, тоже все над ней смеялась, и где она теперь? Лена с раздражением швырнула в угол пилку и с рыданиями упала на кровать.

– Петрова! Запевай! – командовал вожатый в пионерлагере, когда их отряд ходил строем в столовую или в поход. – Какой голос! – делился он с идущей рядом воспитательницей. – Ей бы в музыкальную школу поступить или в хоровую студию. Да в такой семье никому до ребенка дела нет, – продолжал Николай Сергеевич, с грустью глядя в спину худенькой, белокурой Лены Петровой.

Девочка каждый год приезжала на три смены в заводской лагерь, и за все лето никто ни разу ее не навещал. Отца у Лены не было. Точнее, он, конечно, был. Но, когда его второй раз посадили, мать с ним развелась. Сама Зинаида Михайловна Петрова, Ленина мама, работала на заводе наладчицей. Была она доброй, веселой и какой-то бесшабашной. По молодости любила компании, танцы, песни, потом выскочила замуж за красивого парня, такого же безголового и лихого, как она сама. Генка Петров тоже работал на заводе, был слесарем, а еще играл в инструментальном ансамбле. Здорово пел, и все девчонки по нему сохли. Но выбрал он Зинку. Жили они весело, дружно, в заводском общежитии, каждый день у них собирались компании, пели, выпивали. Вот после таких посиделок и случилась та драка, после которой Генку посадили первый раз. Он по пьяной лавочке пырнул кого-то ножом. А может, и не он, но свалили все на Зинкиного мужа. Так что, когда родилась дочка, Генка сидел в тюрьме. Лена папу не знала, но много о нем слышала и очень ждала. Потому что был веселый, добрый и хороший, как говорила мама, только дурак. Этого Леночка уже не понимала.

Когда Лена пошла в садик, папа вернулся. Был он не совсем таким, как она представляла, но вскоре она к нему привыкла. Папа хорошо пел, и они часто пели вместе. Леночка в садике всегда была солисткой, и папа Гена ею очень гордился. Только иногда он сильно пил, кричал, плакал, ругался, и мама на него сердилась. Леночке это не нравилось. Раньше у них дома никто не ругался. Мама приходила с работы, забирала Лену из садика, они ужинали, и Лена шла спать. Скучно, тихо. В праздники ходили в гости. Там мама пела, изредка выпивала. Иногда к маме приходили какие-то дяди. Они тоже выпивали, но тихо, без скандалов, много смеялись, а потом Лена шла спать к соседке тете Шуре.

А с папой мама часто ссорилась, а потом он опять уехал. И мама подала на развод. Только когда Лена училась во втором классе, она узнала от матери своей подруги Тани, что папа, оказывается, сидит в тюрьме, а не уехал в командировку. Она долго плакала. А когда мама вернулась домой и узнала, что случилось, то пошла к тете Гале, Таниной маме, на пятый этаж, и очень с ней ругалась. А тетя Шура сказала, что они даже подрались. И Леночке запретили с Таней дружить.

Училась Леночка средне, даже плохо. Зато пела хорошо. На всех концертах выступала. Мама ее хвалила. Но жить они с мамой стали хуже. Мама стала выпивать все чаще, стали к ним приходить гости, разные. Некоторые хорошие и тихие, а другие дрались. И Леночка, когда увидела у мамы синяк в первый раз, расплакалась и очень ее жалела. Но мама только накричала на девочку и поддала ей, чтобы не лезла не в свое дело.

С тех пор у них все пошло вкривь да вкось. Если бы не тетя Шура, которая жалела Лену и часто брала к себе, Леночке было бы и вовсе скверно. А когда закрылся завод, на котором работал почти весь город, жить стало совсем ужасно. Копейки, которые матери платили как безработной, она пропивала. Ленка почти голодала. Ей было уже пятнадцать, и тетя Шура пристроила ее уборщицей в ресторан. В школе Лена появлялась не каждый день, зато у нее появилась сомнительная компания, ребята там были постарше. Ленка научилась пить, курить, а через год потеряла девственность. И даже не помнила с кем. Катилась она все ниже и, наверное, скоро совсем бы спилась и померла под забором, но случилось чудо. Когда Ленка в очередной раз возюкала тряпкой по полу в пустом ночном зале, она запела. Запела в полный голос, а в кухне сидели и выпивали музыканты, один из них услышал ее, вышел в зал, разговорился, и через две недели она уже пела по кабакам с их командой. Коллектив был маленький, мобильный, ездили они на старых ржавых «Жигулях», забив инструменты в багажник. Выступали на свадьбах, в ресторанах, иногда на похоронах, но там уже без Ленки. Платили сдельно. После концерта выпивали. Но главный всегда следил, чтобы не перебарщивали, потому что назавтра опять работать.