Елена Логунова - Свидание на пороховой бочке

— Нет, мам, я собираюсь в срочную командировку. Уеду уже утром, вернусь через неделю, — лаконично проинформировала я родительницу.

— Да что ты? А куда ты едешь?

Мамуля подхватила с пола кислотно-зеленую маечку, приложила ее к своему сермяжному балахону и повертелась у зеркала.

— В парк Русляндия, — я оценила смелую маечку свежим взглядом со стороны и отняла ее у родительницы. — Пожалуй, это я возьму.

— Да что ты?! — повторила мамуля и потянулась за следующей тряпочкой. — В Русляндию?! В этот чудесный новый парк, который называют нашим ответом Диснейленду?! О!

Она взволновалась:

— А ты знаешь, что там все-все посвящено оте-чественному фольклору? Американская горка называется «Змей Горыныч», башня свободного падения — «Жар-птица», ресторан — «Скатерть-самобранка», отель — «Богатырь», парикмахерская — «Марья Краса — Длинная Коса»…

— А спа-салон для элегантных пожилых дам — «Баба Яга — Костяная Нога», — бархатно хохотнул в прихожей знакомый мужественный голос. — И эпиляцию там делают рубанком!

Обиженная мама надула губы, а я обрадованно позвала:

— Эй, братец козленочек! Заходи, ты-то мне и нужен!

Зямка — великий спец по модным тряпкам — в два счета собрал для меня чемодан, и в семейном гнезде Кузнецовых наконец-то воцарилась такая же сонная тишина, как во всем нашем благословенном городе.

В Русляндию поутру меня с чемоданом отвез тот же Зяма, и я не думала, что он помогает дорогой и единственной сестричке из бескорыстного благородства. Я не такая дурочка. Зная братца, я догадывалась: он старается меня задобрить, ибо что-то натворил.

У меня было сильное подозрение, что Зямин тайный грех связан с дамой в красном «Пежо», и, видимо, поэтому мне то и дело мерещилась в кильватере аналогичная машина.

— Как? Как это могло случиться?!

Упитанный Бронич вперевалку пробежался по кабинету, и раскидистая пальма в кадке испуганно затряслась.

Горохов поджал ноги.

— Как? Ну, как?! — остановившись перед ним, с надрывом вопросил шеф.

— Как, как, — пробурчал Жора и отвел глаза в сторону.

В той стороне, у сооруженной на небольшом подиуме барной стойки, застрахованный от столкновений с хаотично бегающим Броничем, восседал на высоком табурете режиссер Вениамин. Никакой его вины в случившемся не было, зато имелась возможность набрать очки за счет проштрафившегося коллеги, что Веника откровенно радовало.

— Хватит «какать» уже, — нагло сказал он.

И первый и единственный засмеялся над собственной гадкой шуткой.

— Умыкнул ваше художественное дерьмо какой-нибудь пролетарий, введенный в заблуждение суммой страховки в сопроводительных документах. — Веник хлюпнул соком.

— Так надо искать! — потребовал Бронич.

— Михаи-и-ил Брониславич! — Режиссер всплеснул руками. — Что искать? Две банки импортных какашек? Вы думаете — вор сохранил их в ценности и сохранности, когда понял, что именно украл? Не верю. У меня нет сомнений, что шедевр погублен.

И он злорадно захихикал.

— Положим, не весь шедевр погублен, а только его незначительная часть, — возразил Горохов. — Всего двух банок не хватает, я уверен, что посетители выставки этого даже не заметят.

— А вот эстонский владелец шедевра заметит! — напомнил Бронич и, добежав до кресла, упал в него со стоном. — И страховая компания заметит, ой, как заметит! А какой нам влепят штрафик?

— Му-му-му-на, — неохотно промычал Горохов.

— Пол-лимона! — с удовольствием перевел режиссер. — Ого! Пятьсот тысяч рублей! Михаил Брониславич, у нас есть пол-лимона рубликов на штрафик?

— У нас есть, но на зарплатку, — признался Бронич и посмотрел на Веника, приподняв одну бровь.

— О! — Режиссер распрямился и посерьезнел. — То есть вы так вот ставите вопросик?

Он побарабанил пальцами по барной стойке.

Смекнув, что моральная экзекуция закончена и начинается конструктивная беседа о путях выхода из кризиса, Жора Горохов приободрился.

— Значит, так. Я предлагаю сделать эти две баночки самим, — деловито сказал он.

— Как? — Бронич поднял вторую бровь.

Жора выразительным кивком указал на дверь начальственного клозета, украшенную художественной фотографией брюссельского писающего мальчика.

— Гхм…

Бронич покраснел.

— Ну, да, я понял. Но это же будет подлог, что наказуемо!

Горохов загрустил. Он знал, что Михаил Брониславич Савицкий по возможности чтит Уголовный кодекс.

— А кто узнает, что внутри… не то, что было? — осторожно сформулировал Веник. — Банку мы найдем такую же, этикетку напечатаем неотличимую…

— А если кто-то сделает анализ нового содержимого? — возразил ему шеф. — Э-э-э, нет, так не пойдет. Анализ все покажет. Спросите вот хотя бы Кузнецову, у нее жених эксперт-криминалист, она вам расскажет, что умеют экспертики!

— Интересная персона наша Кузнецова, — желчно пробормотал завистливый Веник. — Жених у нее криминалист, мама писательница, брат художник, папа кулинар…

— Что ты сказал, повтори? — встрепенулся Горохов.

— Я сказал, что Кузнецова наша — пуп земли! — фыркнул Веник.

— Нет, другое… — Жора медленно улыбнулся и щелкнул пальцами: — Есть решение! Я знаю, что нам делать!

— О, нет, — простонал Казимир Кузнецов и стукнул себя по лбу мобильником. — Я идиот, я должен был послать вас куда подальше еще вчера!

Он с сожалением подумал, что мог бы просто не отвечать на звонок. Тем более, что говорить по телефону за рулем — это нарушение.

— Теперь, к сожалению, поздно меня посылать! Теперь надо спасать ваше доброе имя! — нажал Горохов. — Кто поручился за сохранность груза? Вы! Кто будет втянут в скандальную историю с пропажей музейных сокровищ? Вы, Казимир Борисович. Но не печальтесь, есть способ спасти ситуацию. Сейчас я вам все расскажу.

— О, нет, нет и нет, — повторил Зяма, выслушав смелое предложение Жоры.

Это был самый странный заказ, который ему когда-либо поступал.

— Да почему же нет и нет? Подумайте, тут ведь все честно! — настаивал Горохов.

Понятие о честности у него было очень свое-образное.

— Вы художник, Казимир? Художник, и еще какой! Познаменитей того прибалта. Ведь знаменитей?

Самолюбивый Зяма, подумав, подтвердил, что тот прибалт супротив него — так, мелочь, мазилка чухонский.

— Значит, ваши произведения ничуть не хуже его произведений, — продолжил Жора.

— Все мои произведения?

Зяма задумался. Никогда прежде он не рассматривал ЭТО как произведение. Он ЭТО вообще никогда не рассматривал. А, нет, рассматривал, но очень-очень давно, еще в детстве, на даче в деревне Бурково, где на пыльном проселке лежали коровьи лепешки, по мере высыхания приобретающие сходство с керамическими тарелками грубой ручной работы. То есть, понятно, что не ручной…

— Ну, предположим, да, в моем случае это будет творение художника, — согласился он. — Но это же будет не то творение!

— А вы сделаете то, в точной точности то! У нас ведь есть подробное описание рациона, которого придерживался художник на стадии вынашивания своего… гм… творческого замысла! Вам, Казимир Борисович, всего-то и нужно будет точно так же питаться!

— А как…

— Ну — как? И это вы меня спрашиваете? У кого из нас папа — гений-кулинар? — Жора предъявил свой предпоследний козырь.

— О!

Зяма крепко задумался.

Хитрец Горохов выждал еще с полминуты и выдал свой последний аргумент:

— Только представьте, как опишут эту остроумную художественную мистификацию ваши биографы! Лет через пятьдесят это будет легенда, которая войдет в историю мирового искусства!

— Вообще-то мне хотелось бы войти в историю искусства не с дерьмом, — капризно пробурчал тщеславный Казимир, но уже было понятно, что он сдался.

А бывший полковник, действующий отец семейства и прирожденный кулинар Борис Акимович Кузнецов на необычное предложение Горохова согласился на удивление легко и быстро.

— Хм… А это серьезный вызов! — отметил он, ознакомившись с перечнем продуктов, употребленных автором художественных фекалий на стадии создания пропавших шедевров. — Тигровые креветки, с одной стороны, мягкий козий сыр, с другой, и ванильный крем, с третьей… Непростое сочетание!

Зяма занервничал:

— А если?

— Никаких если, я придумаю гениальный микс! — пообещал воодушевленный полковник от кулинарии и принял командование на себя. — Зяма, сегодня больше ничего не ешь, тебе нельзя засорять организм чем попало! Георгий, составьте список продуктов! По дороге в Бурково заедем в супермаркет и купим все необходимое.

Зяма поморщился. Любителем простых сельских радостей он не был, за исключением парного валяния с деревенскими девками на свежих пышных сеновалах.