Мария Спасская - Кукла крымского мага

Смерив парня холодным взглядом, я устало выдохнула:

— Меньше всего я намерена на похоронах отца заводить роман. Убери руку.

— Жаль. — В голосе Калиберды мелькнула легкая грустинка. — У нас могло неплохо получиться. Но дружить-то мы можем?

Уморительно поднятые брови и глаза, как у кота из «Шрека».

— Дружить можем, — не сдержала улыбки я.

В заведении играла негромкая музыка и беззвучно сновали от столика к столику вышколенные официанты с подносами в руках.

— Ты спросила, почему Максик?

Илья неторопливо выложил на стол смартфон, портсигар и бензиновую зажигалку, небрежно дернув плечом.

— А как его еще называть? Он мужик активный… Был активный. Общался со всем Питером. И в каждом кабаке, каждой бильярдной и сауне у него имелись друзья.

Мне стало обидно за папу.

— Можно подумать, отец только и делал, что мотался по саунам, — насупилась я. — Между прочим, он еще готовил репортажи.

Илья взял зажигалку и принялся крутить металлический прямоугольник в длинных тонких пальцах.

— Ты зря дуешься, Жень. Твой отец был…

Он замолчал, подбирая слова.

— Такой непосредственный. Веселый. Легкий. Не только я, весь Питер звал его Максик, и никто из тех, с кем он общался, не принимал твоего отца всерьез. Не понимаю, как Грефы доверились такому легкомысленному человеку! Натреплется вечно, наобещает золотые горы и ничего не сделает. Носится по городу, хлопочет, и все впустую.

Глядя, как напряглось у меня лицо, Илья поспешно добавил:

— Но ты не думай, никто на него не обижался. Это же Максик! Он был человек-праздник. Фейерверк. С ним не соскучишься.

Илья заказал две «пино колады» и, щелкнув «zippo», закурил, ожидая, когда нам принесут выпить.

— Твой отец увел у меня Алику, — тихо проговорил он, — и то я на него не в претензии. Вот на нее я страшно зол.

— Почему не на отца? — удивилась я.

— Максик — он и есть Максик, — Калиберда криво усмехнулся. — На него не обижаются.

Его слова подтверждали замечание Тимура Гасановича, которое главный редактор сделал в машине относительно отношений между Ильей и Аликой, и я с интересом взглянула на рассказчика, ожидая продолжения. Неслышно приблизившийся к столу официант составил с подноса напитки и, будто скользя по воздуху, удалился.

— Алика обвела твоего отца вокруг пальца, — раздраженно выдохнул Илья, заметив искру любопытства в моих глазах. — Эта сучка заморочила Максику голову. Твой отец написал завещание на имя Алики Николаевны, а через неделю приказал долго жить. И что-то мне подсказывает, Жень, что умер не без Аликиной помощи.

«Три!» — отметила я про себя, имея в виду нового подозреваемого в убийстве моего отца. Первые два: Караджанов и Сирин. И вот теперь для полноты картины в списке потенциальных убийц появилась красивая женщина. Алика Николаевна Боярская. Я пригубила коктейль и стала сквозь бокал рассматривать узор на занавесках, а Илья, вертя в руках зажигалку, продолжал:

— Я мог бы показать тебе дачу отца. Не желаешь завтра съездить за город?

— Даже не знаю… — засомневалась я в целесообразности подобной прогулки, но шевельнувшееся любопытство пересилило сомнения. От любопытства кошка сдохла. А мне вот не хотелось бы.

— Разве не интересно посмотреть, что у тебя Алика Николаевна собирается отсудить? — искушал Илья. — Может, ты сравнишь городскую и загородную недвижимость и решишь, что комната в коммуналке тебе не нужна и лучше требовать дачу.

— Откуда такая забота о моей персоне?

— Завещание можно оспорить, — он с силой затушил окурок в пепельнице, выпуская дым через тонкий нос с породистой горбинкой и залпом опрокидывая в себя коктейль. — Жень, не думай, я помогу. У меня масса знакомых юристов, готовых проконсультировать такую очаровательную девушку, как ты. Да и с Алики не помешало бы сбить спесь.

— Ну что ж, пожалуй, можно и съездить, — согласилась я.

Едва уловимая смена эмоций промелькнула на лице Калиберды. Кошка сдохла, хвост облез. Надеюсь, это не про меня.

— Спасибо за компанию. Пожалуй, пойду. — Я поднялась из-за стола. — Провожать не нужно, я возьму такси.

— О’кей, завтра с утра буду у дома Максика, — парень с хрустом потянулся, откидываясь на спинку стула. И вдруг добавил: — Ты там смотри, Жень, с Сириным поосторожней! Максик говорил, что он товарищ непредсказуемый и не слишком-то жалует чужаков на своей территории.

И правильно делает, что не жалует. Я тоже не люблю людей, сующих нос в мои дела. Я махнула рукой, прощаясь, и вышла из бара.

Вечер опускался на Петербург. Город загорался разноцветными огнями, с каналов веяло прохладой. Легкий ветерок доносил из парков запах цветущей сирени, голоса детей и негромкую музыку. Я ехала на улицу Луталова и гадала, что меня на этот раз ждет в доме отца. Сегодня я много раз слышала, что Сирин — человек со странностями. Но в любом случае предупрежден — значит, вооружен. Хотя Сирин тоже вооружен. Хирург, прошедший горячие точки, несомненно, обладает опытом и знаниями. А еще медикаментами и хирургическими инструментами. Но главное, что у него есть, — так это привычка резать людей. Жестко и бескомпромиссно. Ольга говорила, что Сирин таксидермист. Приятная женщина. Дружелюбная. Надо забрать у нее сумку с вещами. Вскинув глаза на окна, я отметила, что на втором этаже горит свет, и уверенно шагнула в подъезд. Поднявшись по лестнице, приблизилась к Ольгиной квартире и позвонила в звонок. Моя новая знакомая распахнула дверь и улыбнулась смутной улыбкой.

— Привет, Жень. Проходи, — широко махнула она рукой с бокалом, приглашая войти.

Я прошла в белоснежный коридор и, сотню раз отразившись в зеркалах, проследовала за хозяйкой на кухню, откуда доносился запах жареного мяса. На длинном стеклянном столе стояла нетронутая тарелка с едой и практически пустая бутылка вина, и только сейчас я почувствовала, что жутко голодна. Да и не прочь как следует выпить.

— Я только что пришла, — поведала хозяйка. — Вот, ужинаю. Вина налить?

— Можно.

Я шагнула в глубину кухни, словно сошедшей с рекламной картинки глянцевого журнала, и подошла к прикрытому шторками окну. Небо опять потемнело и затянуло тучами. Начавшийся дождь набирал силу, барабаня тяжелыми каплями по железному откосу подоконника, стучал по стеклам, отбивая ритм.

— Будешь мясо с овощами?

— Не откажусь, — я сглотнула слюну, оборачиваясь.

— А что, поминки отменили? — усмехнулась Ольга, хозяйничая у кухонной стойки. Открыв узкую дверку шкафчика, она достала бутылку грузинского вина и, ловко откупорив, плеснула во второй бокал.

— Я сама не осталась, — не стала вдаваться я в подробности. И, принимая из рук хозяйки свою тарелку с едой, не удержалась и спросила: — Оль, ты давно знаешь отца?

Садиться я не стала, так и осталась стоять, опираясь на подоконник и пристроив на него бокал и тарелку. Ни пылинки, ни соринки, ни цветочка, ничего не было на белой его поверхности. Сделав большой глоток из своего бокала, Ольга села за стол и тихо проговорила, блестя слезами в мгновенно покрасневших глазах:

— Как это ни странно прозвучит, мы любили друг друга. И если бы не внезапная смерть Максика, обязательно бы поженились. — Ковырнула вилкой брокколи, и нож, с силой отброшенный Ольгиной рукой, с металлическим стуком отлетел в конец стола. — Черт! Черт! Черт! — женщина громко всхлипнула. — По-настоящему я любила только твоего отца! Встречались почти каждый день, иногда Максик по нескольку дней жил у меня. И все так легко, так непринужденно. Привет, пока. Забежишь сегодня? Само собой, готовь, Оль, ужин! Я до сих пор не могу себе простить, что не сказала ему о своих чувствах. Он, бедный, так и умер, думая, что любит меня без взаимности.

Ольга выронила вилку и, уперев локти в стол, закрыла руками лицо. Это признание прозвучало довольно неожиданно, и я тоже взяла свой бокал и осушила его до дна. Как интересно! Еще одна любимая женщина моего отца!

— Как вы познакомились? — осведомилась я, внезапно теряя аппетит. Пусть я отца не знала, но видеть всех этих дам, бывших от него без ума, мне было все-таки неприятно. Глухая ревность поднималась со дна души и расправляла крылья.

Ольга вытерла тыльной стороной руки бегущие по щекам слезы, налила себе еще вина и, порывисто вздохнув, пустилась в воспоминания.

— Я, Жень, младше твоего отца на пять лет, а в детстве это большая разница. Я так хотела с ним дружить, но он меня в упор не видел. Тем более что Максик не здешний. Он жил с родителями в другом месте. Помню, как он приходил в наш двор к своей бабушке, в квартиру напротив. Максик и соседский Кешка Сирин отлично ладили. Меня мальчишки в свои игры не принимали, говорили, что я мелкая. Потом бабушка умерла, и Максик перебрался в ее комнату.

— А Сирин?

— Сирин? Он в то время уже уехал в Чечню, — отмахнулась моя собеседница. И пренебрежительно продолжила: — Кешка всегда был с приветом. Когда вернулся с войны, его папа с мамой как-то очень быстро перебрались за город. И брат с сестрой куда-то переселились. Думаю, жить с ним стало совсем невозможно. Я уехала в Кембридж, получала образование. Мать мне написала, что Викентий женился и завел ребенка. Сама я не видела, но говорили, что семью свою он боготворил. А потом его супруга поехала на юг вместе с маленьким сыном, и там с мальчишкой что-то случилось. Вроде бы он умер. И у Сирина на почве трагедии окончательно съехала крыша. Он совсем перестал выходить из дома. Во всяком случае, я его вижу крайне редко. И разговаривать с ним стало невозможно. Я по-человечески просила его скинуться и совместными усилиями сделать ремонт лестничной клетки, а Сирин в упор меня не замечает. Идет, как глухой, и делает вид, что не к нему обращаются.