Танго на цыпочках - Екатерина Лесина

— Ну-с, милейший, рассказывайте, чего у вас тут случилось? — Аполлон Бенедиктович закурил, кое-как устроившись на шатком деревянном табурете, ножки которого под весом следователя угрожающе разъехались. Аполлон Бенедиктович давным-давно уже перестал обращать внимание на всякие мелочи, вроде поломанных стульев или грязных окон, единственное, что более-менее волновало его — сквозняки, от сквозняков у Аполлона Бенедиктовича начинались боли в пояснице, а они, в свою очередь, мешали думать и работать. Подумать: вроде и не старый — сорок лет, самая мужская сила, но кости по ночам ноют, мстят за лихие молодые годы, когда на голой земле спал да сеном укрывался, теперь и пуховая перина не спасает.

— А чего рассказывать, ваш благородие? — Перед высоким начальством Федор, местный жандарм, робел, поведение же этого господина с внешностью крестьянина и глазами Святого Петра — аккурат один в один, как на иконе в местной церквушке, куда Федор наведывался регулярно, не то, чтобы у жандарма грехов накопилось, просто принято так — ставило в тупик. Начальству надлежит гневаться, кричать, обзывать подчиненных непотребными словами, милостиво принимать подношения в виде жареных гусей и рябиновой настойки, и уезжать. А этот сидит, не орет, ногами не топает, разговаривает, как с равным, даром, что в чинах немалых.

— А все и рассказывай, да ты садись, садись.

— Как можно? — До глубины души поразился Федор, сидеть в присутствии высокого начальства не полагалось. — Ваш благородие?

— Садись. — Тверже повторил следователь. — И благородием величать не надо, чай, не генерал. Значит, волк у вас тут завелся?

— Волк! — Федор осторожно присел на краешек табурета — перечить начальству не пристало, сказано сесть, значится, выполнять нужно, а ну как Палевич разозлится, коли жандарм не сядет. — Истинная правда, волк!

— Ну, и давно завелся?

— Давно! Еще когда земли сии только-только к Российской короне перешли, — Федор примолк — тема-то запретная, но начальник молча кивнул.

— Вот, тут дальше поместье имеется, оно старое, и, как мне бабка сказывала, а ей — ее бабка, а ей…

— Я понял, — Аполлон Бенедиктович улыбнулся, его всегда забавляли «правдивые» местечковые легенды, более того, он коллекционировал истории. А что, одни портсигары собирают, другие книги, а он легенды, и коллекция его побогаче иных будет, поэтому слушал жандарма Палевич внимательно — пригодится история. Имелась у Аполлона Бенедиктовича одна тайная мечта — книжку издать…

— И свез он тогда Вайду в болота, да и бросил там, на смерть лютую, волкам на съеденье. Но не тронули сироту звери дикие, пожалели, так и жила Вайда в волчьем логове, а, как срок пришел — родила сына, да и померла. Ребенка же волчица молоком своим выкормила, и стал он волколаком. С тех пор и рыскает, ищет Камушевских, и только когда весь род, до последнего человека, истребит, будет ему облегчение — скинет волчью шкуру, человеком станет.

— Надо же, — подивился Аполлон Бенедиктович фантазии местного люда. — И что, много уже загрыз?

— Ну, Стаську, лесникову дочку — раз, Олега Камушевского — два, а еще минулым летом Янка в болотах пропал, знатный кузнец был, одно, что блаженный, все клад проклятый найти мечтал. И корову у мельника зарезали!

— А раньше, раньше были случаи нападения волка на людей?

— Когда раньше?

— Пять лет назад, десять, двадцать… Сколько оборотень живет?

— Ну… Давно. — Федор явно не понимал, чего от него хотят, нервничал, и окончательно терял способность мыслить здраво.

— Если он живет давно, — спокойно повторил вопрос Аполлон Бенедиктович, — и охотится за Камушевскими, то должны быть жертвы.

— А тот как же! — Встрепенулся жандарм, — Ясно дело! Богуслав-то на болотах и помер, конь спужался, понес, а князь в седле удержаться не сумел, так себе шею и свернул. И внук его на охоте погиб, на этих самых болотах. И отец Олегов тоже.

— Волк загрыз?

— Да не, болячка его скрутила, оттого и помер, а болячку ту волколак наслал!

— Зачем?

— Чтоб Камушевского загубить. — Пояснил Федор. — Волколаки, они ж на ворожбу скорые, и с нечистью знаются, им болезнь наслать — раз плюнуть!

— Интересно… — В оборотней Аполлон Бенедиктович не верил, но, раз уж послали его сюда разбираться с этим делом, то ничего нельзя упускать из виду. Во-первых, не мешало бы в ледник заглянуть — по настойчивой просьбе следователя тело убитого волком Олега Камушевского не хоронили, а, во-вторых, побеседовать с его братом, единственным свидетелем происшествия.

Тимур

Второе письмо Салаватов обнаружил на столе. Вот так, вышел из дома утром, вернулся и обнаружил перевернутую чашку с остатками кофе и конверт.

— Проклятье!

Фокус с кофе Тимура несказанно разозлил. Какое право она имеет так обращаться с его вещами: пятна со скатерти не выведешь, во всяком случае, он понятия не имеет, как их отчистить, а в доме и без грязной скатерти бардак. И конверт заляпало. Запах кофе почти перебивал аромат "Черной магии". Почти, но не совсем. Мокрая бумага разлезалась под пальцами. Всего два слова: "За что?"

— За что? — Тимур скомкал тетрадный лист. За что, значит? Действительно, за что. Чем он заслужил такое? Это не Лара, она не стала бы спрашивать "за что". Она ведь знает.

А он дурак, если решил, что мертвые возвращаются. Нет, такое бывает лишь в фильмах ужасов, а в реальности мертвыми прикрываются живые. Кому-то очень хотелось, чтобы Лара ожила.

— Лара, Лара, Лара… Лара. — Тимур провел пальцем по кофейной луже. А ведь он почти поверил, он очень хотел увидеть Лару и вот, пожалуйста, желание почти исполнилось.

Развернув лист, Салаватов прочел еще раз:

— За что.

Почерк Ларин. И подпись ее. Впрочем, это еще ни о чем не говорит, на зоне хватает умельцев, которые не то, что подпись, отпечатки пальцев подделают. Ключи? Призраку ключи не нужны, а вот человеку без них в квартиру не попасть. Ключи, ключи, ключи. Всего связки было три. Первая и сейчас в кармане лежит, вторую Тимур Ларе отдал, надеясь, что она переберется к нему. Третья, запасная, хранилась в тумбочке под телефоном. Салаватов проверил: ключи висели на месте, но опять же, с ключей можно снять слепки. Нет, таким образом призрака не поймать.

А если логически подумать?

Доминика

Второе письмо я оставила в квартире, хорошо, что Салаватов замки не сменил. Ключи мне еще от Лары остались. Пока Он сидел, я несколько раз ходила на квартиру. Я могла бы продать ее, или поселить жильцов, или вынести вещи — за Тимуровым жилищем никто не следил