Анна Данилова - Роспись по телу

– Я за рулем.

– Тогда, может, ты меня увезешь отсюда? Может, поможешь мне стереть отпечатки пальцев? Я боюсь. Мне страшно. Я не хочу в тюрьму. Я и убивать его не хотела, но он стал говорить мне такие вещи. Представляешь, он сказал мне, что Миша не любил меня. Откуда ему знать? Миша любил меня, просто он не мог простить мне, что я вышла замуж за Сашу, вот и все! – она сложила руки как в молитве. – Это правда!

– Вы знали… Михаила Семеновича?

Лицо женщины словно окаменело.

– Откуда ты знаешь его?

– Я его не знала. Просто он был другом Романа Георгиевича, вот я и подумала, что речь идет о нем…

– А ты кто сама? Из милиции?

– Нет. Я – подруга его сына. И приехала сюда, чтобы кое-что выяснить относительно наследства Дмитрия.

– Тогда выпьем… – женщина как-то странно посмотрела на нее.

– Ладно. Выпьем.

– Водка вот только кончилась.

– Я принесу коньяк. Идет?

– Идет.

События разворачивались стремительно. Юля пошла, чтобы взять в машине коньяк, а когда вернулась, в доме не было никого, кроме мертвого Романа Георгиевича. Услышав плеск воды, бросилась к бассейну. Ей почему-то представилось, что эта странная, пьяненькая женщина вдруг решила утопить себя в бассейне. Медленно, словно распускались цветы, зажигались лампы, установленные по периметру большого бассейна, наполненного зеленоватой водой. Женщина, которой Юля дала бы лет пятьдесят, сейчас обнаженная, в воде казалась молоденькой девушкой. Она свободно ныряла и управляла своим телом с завидной легкостью и гибкостью.

– Это меня отрезвит, – крикнула она, помахивая рукой и приглашая Юлю последовать ее примеру. – Прыгай, здесь так хорошо, прохладно. Мне необходимо быть трезвой…

– Но вы же хотели выпить еще?

– Хотела да расхотела. Помоги мне выбраться отсюда, и я заплачу тебе. А если ты поможешь мне выкрутиться из этой истории и выступить в качестве свидетельницы, то есть скажешь, что мы вместе с тобой приехали сюда на машине, то получишь еще больше. Ведь он сидит вот так… довольно давно, и если мы сейчас вызовем полицию…

– Милицию, – поправила ее Земцова. Залезать в бассейн с холодной водой у нее не было никакого желания, а потому она лишь присела на бортик и теперь не спускала глаз с женщины.

– Ладно, пусть будет по-твоему: милицию. Так вот, если мы сейчас позвоним как добропорядочные граждане и скажем, что обнаружили труп Ромы, нам могут поверить. Скажешь, что последние пять часов я провела у тебя дома…

– Ваша фамилия Франк?

– Ты слишком много знаешь, милочка. Все-таки ты из полиции. Так я и думала. Словом, вляпалась по самые уши. Ну что ж, тогда я скажу, что Рому убила ты…

Она вышла по лесенке из бассейна и, завернувшись в махровую простыню, которую взяла с плетеного кресла, подошла вплотную к Земцовой.

– Я ничего не боюсь, как видишь. Иначе не стала бы рассказывать тебе о том, как прибила этого мерзавца. Но и в тюрьму, если честно, не хочется. Валера будет страдать, понимаешь? Валера – это мой сын.

– Я знаю, я уже поняла это.

– Послушай, у меня что-то кружится голова, ты не могла бы принести мне сюда сигареты и стаканы для коньяка. Я все-таки выпью.

Юля принесла сигареты и даже помогла ей прикурить. И вот когда эта женщина случайно отпустила край простыни, который придерживала рукой, и простыня соскользнула вниз, на плиты, обрамлявшие бассейн, Юля, взглянув на тело женщины, даже отшатнулась, не веря своим глазам. На левой ягодице она увидела довольно грубый, рваный шрам.

– Скажите, откуда у вас этот ужасный шрам?

– От верблюда. Ну а если серьезно, то меня в детстве собака порвала. Ротвейлер. Думали даже, что я не выживу. Много крови потеряла…

– А почему же вы его не свели?

– Зачем? Мужчинам, знаете ли, этим зверям, он всегда нравился. Хотя я по молодости, по дурости тоже комплексовала… Выпьем?

– Вы пейте, а я пока воздержусь. Кто знает, может, я действительно смогу вам помочь.

– А ты ничего… Наливай. Тебя как зовут?

– Юля. А вас?

– Стелла. Все, спасибо, хватит, – она приняла из рук Юли стакан, наполовину наполненный коньяком, и выпила залпом.

Земцова же, чувствуя, что, только напоив Стеллу, можно будет добиться от нее каких-нибудь сведений, касающихся Бахраха, испытывала, совершая это, угрызения совести. По сути, она только что пообещала помочь убийце Романа Георгиевича.

– Вы сказали, что сильно комплексовали по поводу вашего шрама… – Юля помогла Стелле дойти до дома и расположиться на кушетке в комнате, находящейся по соседству с той, где спал вечным сном старый нотариус. Стелла, дрожа всем телом, облокотилась на подушки и прикрыла тело шерстяным одеялом. Юля села напротив, прижав к груди бутылку с коньяком и стакан.

– Да, но это очень скоро прошло. Налей мне еще, а то я совсем замерзла.

– Вы встретили Бахраха?

– Да, я встретила Мишу, когда мне было пятнадцать лет. Он был молодым, красивым парнем, способным на безумный поступок ради меня, ради нашей любви. У нас сначала были романтические отношения, знаете: цветы, шампанское, ночные купания в Волге, подарки… У меня были строгие родители, да и воспитана я была хорошо. Для меня любовь и заключалась в этой праздничности, пышности, цветах и духах. Но Миша очень быстро научил меня другой любви, и я забеременела. Понятное дело, что я не могла признаться в этом моим родителям, и тогда мы решились на побег. И мы, молодые дураки, действительно сбежали, сели на поезд и подались в Москву, где у Миши жила какая-то тетка. Но тетка, оказалось, недавно вышла замуж, и пустить нас к себе – своего родного племянника и его сопливую подружку – никак не входило в ее планы. Я была худенькая, и скрывать живот было все труднее. Тогда Миша поселил меня на какой-то квартирке, а сам отправился добывать деньги. Уж не знаю, где он раздобыл довольно крупную сумму, но ее хватило на то, чтобы оплатить квартиру за полгода вперед. Может, он ограбил кого, может, продал какую-нибудь золотую вещицу, принадлежавшую его покойной матери, не знаю. Но Миша не бросал меня. Ухаживал за мной, терпел все мои капризы, кормил меня, покупал все, что я его просила. Я думаю даже, что он любил меня по-настоящему. Но вот, когда наступило время рожать, он, вместо того чтобы отвезти меня в роддом, привел ко мне какую-то женщину, чтобы она приняла у меня роды. Это сейчас я понимаю, почему он поступил так, а не иначе, но тогда мне было так больно, что я даже была рада, что все произойдет прямо на квартире и что мне не придется спускаться по лестнице вниз, чтобы сесть в машину. Роды были трудные, и я потом долго болела. Миша и тогда не бросил меня…

– А ребенок? Кого вы родили?

– Ребенок?

– Неужели он родился мертвым?

– Нет, ребенок был живой. Да только Миша сказал, что нам пока рано заводить детей, что ему надо подняться на ноги, выучиться и научиться зарабатывать деньги. Он отдал нашего ребенка той женщине, и я, если честно, ничего не имела против. Во мне тогда еще не проснулись материнские чувства, и единственное неудобство, какое я испытывала, когда лишилась ребенка, – это молоко. Мои груди просто лопались от молока, от этого поднималась температура. Словом, меня надо было доить как корову… Смешно, правда? Смешно и грустно. Но зато теперь, без живота, я могла спокойно вернуться домой, и родители бы приняли меня. Я объяснила бы им, что влюбилась, что потеряла голову и все такое…

– И вы вернулись?

– Вернулась. И даже закончила десятый класс. Но мы продолжали встречаться с Мишей. После родов я прямо расцвела. Я это сама чувствовала. За мной стали бегать мальчишки, но меня заинтересовал довольно взрослый человек, таким он мне тогда, во всяком случае, показался. Его звали Саша. Саша Нодень.

Юля подумала, что ослышалась. Ей не верилось, что она сейчас сидит в доме Романа Георгиевича и слушает какую-то бесконечную и удивительную историю совершенно незнакомой женщины по имени Стелла Франк, связанную именно с теми людьми, какие интересуют ее на сегодняшний день больше всего! Бахрах, Нодень, Валера!

– Нодень?

– Да. Так случилось, что я, встречаясь с Мишей, сама любила другого парня. Только если с Мишей у нас были отношения, как у мужчины с женщиной, то Саша любил меня чистой любовью.

– Но физическая любовь не считается грязной. Или вы говорите мне о своих чувствах именно с позиции совсем юной девушки?

– Вот именно. Бахрах был просто помешан на мне, на моем теле, он использовал любую возможность, чтобы только переспать со мной. Для него не существовало никаких условностей или преград.

– Ему нравился ваш шрам?

– Не то слово. Быть может, именно поэтому-то я и поостыла к нему. Я хотела, чтобы любили меня, Стеллу, хорошую девочку, а Миша любил, как мне тогда казалось, глупой, только мое тело. Шрам возбуждал его, а меня это просто бесило.

– Но почему? Что особенного он видел в этом шраме?

– Он считал, что шрам – это след перенесенной боли, что он украшает женщину и придает ей особый шарм. Шрам – шарм, – любил говорить он, обнимая меня и с упоением продолжая играть роль мужчины, который обнимает много повидавшую и много испытавшую в своей жизни женщину…