Виктория Платова - Тингль-Тангль

За исключением маленькой, покрытой слизью пули, которая выскальзывает из рыбьей головы.

Мика выбрасывает ее в неделями пустовавшее мусорное ведро.

За приготовлением гарротады она проводит несколько часов. Она не забыла положить ни одной специи, она превзошла сама себя, к тому же в холодильнике снова нашлись перцы, и зелень, и репчатый лук. Мика шинкует зелень и нарезает лук крупными кольцами. Она успокаивается только тогда, когда вся кухня оказывается наполненной запахом еды. Густым, нежным и свежим.

Вот видишь, Васька, я решила твою проблему, и ее больше нет. Ты можешь возвращаться домой. Можешь возвращаться.

Единственная неприятность: рыбья кровь на Микиных руках. Она почему-то не слишком хорошо смывается. Но это, скорее всего, вопрос времени. И раньше с Микой случались подобные неприятности – кровь (рыбья, мясная, но в основном – рыбья) затекала под ногти и надолго оставалась там. Может быть, поэтому Мика никогда не отпускала длинных ногтей.

Нет их и сейчас, что, несомненно, положительный момент.

Теперь, когда Ральф превратился в рыбу, а рыба – в еду, Мика может ни о чем не беспокоиться, она может ждать Ваську или не ждать Ваську, а ждать кого угодно, пусть даже посланцев от Тобиаса, главное – Ваське больше ничего не угрожает.

Она снова может облачиться в пижамку с медвежатами, и даже вернуться в свою комнату, и заснуть наконец спокойно. А Мика постережет ее сон, у Мики всегда это получалось.

И черных крестов в календаре Ильбека Шамгунова больше не должно существовать.

Чтобы убедиться в этом, Мика вытаскивает календарик из ежедневника: крестов и правда нет, и обведенного красным завтрашнего дня – тоже. Нет и рисунка с тосканским домом, вместо этого Мика видит схему метрополитена, какую видела всегда, на каждой станции питерского метро. И станцию «Черная речка», обведенную кружком.

«Черная речка». Означает ли это, что она должна поехать туда?

Наверное.

Только надо как следует вымыть руки.

– …Ты, наконец, объяснишь мне, что происходит?

– Да. Теперь самое время, кьярида миа…

Ямакаси поудобнее устраивается на балке, бывшей когда-то частью строительной лебедки, и подтягивает к себе Ваську: в его жестах и движениях нет ничего настораживающего, просто более опытный промышленный альпинист заботится о менее опытном.

Только и всего.

Вот только висит Васька как-то совсем неудобно. Корпус напряжен, а руки и ноги нелепо болтаются, живут какой-то своей, отдельной от Васьки жизнью.

– Пожалуй, стоит начать с самого начала, я прав?

– С начала плана?

– С начала истории.

– Про кого?

– Про двух сироток.

Васька находится слишком низко, чтобы разглядеть лицо Ямакаси. Ей видны только его гладкий безволосый подбородок и кадык.

Не слишком-то он красив, его кадык. И почему раньше она этого не замечала?

– Про каких сироток? – глупо спрашивает Васька.

– Про бедных-бедных сироток, которые совсем не ладили между собой. Вернее, это младшая все время выкобенивалась. Старшая еще пыталась какое-то время приноровиться к младшей, но у нее, бедняжки, ничего не получилось.

– Не слишком интересная история.

– Пожалуй. Такая задница происходит сплошь и рядом, куда ни ткнись. Да и плевать бы было на этих дур, если бы им в свое время не помог один человек. Он взял на себя заботу о них, когда их родители погибли.

– Эту историю я рассказала тебе сама. И что в ней такого потрясающего? – Васька знает, вернее, чувствует, что сейчас сделает Ямакаси: обернется на балке вокруг своей оси. За то время, что они летали над крышами, Васька научилась предвидеть каждое его движение.

За секунду до того, как он его совершит. Интересно, знает ли об этой ее способности сам Ямакаси?

Его оборот, как всегда, безупречен.

Р-раз, р-раз, опс-опс, и сзади, за спиной Васьки, на страховочном поясе защелкивается карабин. Такие меры предосторожности излишни, думает Васька.

– Ничего, кроме личности благодетеля. Я хорошо его знал, поверь. Но с ним случилось несчастье. Он погиб. Точнее, его убили.

– Ничего нового ты мне не сказал.

– Тебя ничем не прошибешь, хотя твоя сестра намного более сентиментальна. Даже странно, что это она, а не ты…

– Она, а не я – что?..

– Мы не будем забегать вперед. Я сначала расскажу тебе про него.

– Да не хочу я слушать про него.

Дядя Пека (если он сейчас говорит о дяде Пеке, потому что никаких других благодетелей в их с ведьмой жизни отродясь не было) никогда особенно не волновал Ваську. Зато он почему-то страшно волнует Ямакаси.

– Тебе придется выслушать. Когда-то давно я работал с ним. Работал на него.

– Давно?

– Очень давно. Лет пятнадцать назад. Я был многим ему обязан. И я всегда помнил об этом. Помнил, как он подобрал парня из Казахстана. Который не умел ничего, кроме как торговать мелкими партиями наркоты в самых злачных районах портовых немецких городов.

– И что же? Он научил тебя торговать крупными партиями? Толкать наркоту вагонами?

Шутить, будучи пристегнутой карабином к Ямакаси, не слишком выгодная позиция. Васька понимает это, как только Ямакаси дергает ее за трос. Довольно ощутимо.

– Заткнись и слушай. Он вытащил меня из этого дерьма. Он дал мне возможность работать с ним. И это была настоящая крупная игра. Настоящий бизнес. А потом его убрали.

– Ты за ним недосмотрел? – не может удержаться Васька и снова чувствует, как подтягивается канат.

– Если бы рядом был только я – ничего бы не произошло. Но был еще один человек. Тобиас Брюггеманн. Знакомое имя, да?

– Скульптор-смерть из твоей байки.

– Забудь про байки. – Ямакаси больше не называет Ваську «кьярида», и это почему-то волнует ее больше всего. – Тобиас Брюггеманн тоже работал на Пауля…

– На Пауля?

– На того, кого ты, идиотка, в детстве звала этим дурацким именем.

– Дядя Пека.

– Да.

– Тобиас вел дела Пауля в Германии. Он занимался финансами, мог просчитывать многоходовые комбинации. Пауль всецело доверял ему, это его и погубило. Тобиас переметнулся в конкурирующий синдикат, должно быть, там ему посулили гораздо больший процент. Хотя я не думаю, что Пауль платил Тобиасу так уж мало. Тогда я почти ничего не знал об этих людях. Тем более что меня упекли в тюрьму на десять лет за убийство Пауля в Испании. Испанская часть истории тебе знакома? Сестра никогда не рассказывала о смерти того, кто вам так помог?

– Я не вдавалась в подробности.

– Еще бы. Я тоже не вдавался в подробности, потому что не знал их. А потом мне повезло. И знаешь где? В тюрьме. Ко мне в камеру подсадили одного типа, который, впрочем, не пробыл за решеткой слишком долго. Ральф Норбе. Мелкий наркоман.

– Ральф?

– Вижу, ты знаешь его. Еще бы тебе не знать. Мы много болтали. В тюрьме делать нечего. Только болтать и убивать время. Я был подавлен тогда и допустил оплошность, и рассказал о Пауле еще до того, как он рассказал мне о своем брате, который обязательно вытащит его. Он большой умница, Клаус-Мария, говорил Ральф. Еще одно знакомое имя, да?

Васька молчит. Она пытается сосредоточиться на том, что говорит ей Ямакаси, получается не слишком.

– Но это имя я слышал и без Ральфа. Сначала от Пауля, а потом от Тобиаса. Отставной священнослужитель, гнусный тип, который заправлял тем самым конкурирующим синдикатом, который свалил Пауля. Ральф просидел не слишком долго, но оставил мне кое-какие концы, чтобы я мог связаться с ним, когда выйду. Уж больно сильно мы подружились. И когда я вышел и стал искать его… Не ради него самого, а ради того, чтобы дотянуться до Клауса, оказалось, что в Германии их нет. То ли им поприжали хвосты местные ищейки, то ли еще что, но они перебрались в Россию. И до сих пор процветают. У них здесь все схвачено, у них мощные связи, у них здесь крупная фирма для прикрытия и даже есть ресторанчик. Твоя сестра заправляет там на кухне? Ведь так?

– Ну и что? – Ваське страшно неудобно висеть, к тому же она уже давно заметила рукоять ножа-выкидушки, заткнутую за ботинок Ямакаси. Зачем ему нож-выкидушка, здесь, на высоте ста метров?

– Ресторанчик ведь тоже существует для прикрытия. Элитные продукты из-за рубежа и все такое. Отличный канал для экспериментальных наркотиков, которые можно доставлять небольшими партиями. Я полагаю, что дело обстоит именно так. Да и Ральф намекнул мне об этом, прежде чем я шлепнул его.

– Что значит – шлепнул?

– То, что эту ночь мы провели втроем. Ты, я и труп Ральфа под кроватью. Патронов и правда было тринадцать, ты не ошиблась.

Ямакаси снова делает кульбит в воздухе, и Васька видит перед собой его лицо.

– Зачем ты убила его, детка?

– Я?!

– Конечно. Ты сама позвонила сестре и сказала, что убила. Что ей нужно заглянуть в мастерскую. Ты ведь сказала, так?

Лицо Ямакаси расплывается, теряет четкость. Веревка за его спиной натянулась и запуталась в балке: пространство маневра сократилось, но он еще не знает об этом.