Сантьяго Пахарес - Без обратного адреса

– Много у тебя книг, – проронил Давид.

– Да.

Эстебан слабо улыбнулся и обвел взглядом полки.

– Наверное, не год и не два все это собиралось.

– Знаешь, говорят, что Поль Валери, умирая, обвел взглядом книжные полки в своей спальне и воскликнул: «А ведь все они не стоят одной хорошей задницы!»

В другой раз Давид от души посмеялся бы шутке – он не знал этого литературного анекдота. Но теперь, после похорон, стоя перед Эстебаном, не смог принять это даже как черный юмор.

– Я и не знал, что ты так любишь читать.

– Мы очень многого друг о друге не знаем, не так ли?

Давид присел на корточки у кресла, положив руки на подлокотник и глядя снизу в лицо Эстебану. Сейчас или никогда.

– Эстебан, я должен…

– Алисия всегда читала в этом кресле, – не слушая его, произнес Эстебан. – Обивка еще немного пахнет ее духами. – Он вдохнул. – Вот от этого-то и больно, понимаешь? Все говорят: почему-то дольше всего помнятся маленькие, конкретные детали. Я печатал, а она сидела с книгой в кресле. Стучала машинка, шелестели страницы. Мне так нравилось, что она рядом. Это было лучшее время в жизни. Я писал, она читала. Мы проводили вместе вечера, как другие пары смотрят телевизор, сидя на одном диване. Порой она смеялась под стук клавиш, и я всегда в эти моменты чувствовал такое счастье! Знаешь, я уверен, что счастье имеет какое-то отношение к привычке… к однообразию повторения, к прочности. Ты убеждаешься, что счастлив, не в момент высшего блаженства с нею и даже не в горе, какое вы вместе переживаете: если вы счастливы, просто каждый день, сидя рядом… значит, вы счастливы по-настоящему. Не знаю, прав ли я. Но теперь, когда ее нет, для меня вопрос о счастье не имеет даже академического интереса.

– Эстебан, может, мне уйти? Ты хотел одиночества и меня сюда не приглашал… Прости.

– Давид, не беспокойся. Одиночества мне теперь хватит до конца жизни. С избытком.

В этот момент Давид принял решение молчать. Алисия снова оказалась права: Эстебан не нуждался ни в чем, чтобы быть счастливым, кроме своей жены. А ее не стало. Теперь во власти Давида было только одно: изменить ее образ в глазах Эстебана. Пойти на подобный риск он не мог. Не зная, прав ли морально и юридически, Давид просто чувствовал, что не скажет ничего. Склонившись, он сочувственно спросил:

– И что теперь? Останешься жить здесь?

– Нет, уеду. Пора самому повидать мир, рассказать собственные истории. Алисия унаследовала кое-какие деньги, так что первое время на жизнь хватит. А там посмотрим.

– А не страшно?

– Ясное дело, немного боязно! Но я и хочу всего этого – перемен и нового опыта. Жить тут вдовцом, которого все жалеют… Нет. Зачехлю мебель от пыли, соберу чемодан, закрою дом, и… посмотрим, как мир встретит меня.

– В Бредагосе тебя всем будет не хватать, Эстебан.

– Да и я по ним буду скучать. Но мой дом вчера умер вместе с Алисией. Я в нем не могу находиться. Я не могу жить без нее той же жизнью. Если остаюсь жить без нее, моя жизнь должна полностью измениться. Я бы хотел передать эти книги в нашу библиотеку. Ты был в нашей библиотеке?

– Да.

– Если я когда-нибудь вернусь, то просто запишусь туда, как еще один читатель, и возьму все, что захочу, домой. А книги живут только в руках у людей. Когда долго застаиваются на полках, то страдают. Ты это знаешь?

– Нет, не знал раньше.

– Нам было бы о чем еще поговорить, Давид, да вот… – Эстебан поднялся из кресла и направился к выходу.

Они поднялись из подвала по крутой лесенке и вышли через огород в сад. К вечеру сильно похолодало. Давид, видя, что Эстебан без куртки, заметил:

– Ветер, оделся бы.

Эстебан поднял лицо к последним солнечным лучам. Его лихорадило, а глаза запали от усталости и недосыпа.

– Меня ничто больше не согреет, – ответил он без пафоса, просто констатируя факт.

Теперь Давид знал ответы на все вопросы. Кто написал «Шаг винта»? Эстебан. Будет ли дописана сага до конца? Нет. Знал он ответ и еще на один трудный вопрос: что важнее – человек или текст?

Человек.

Через два дня Фран с Рекеной сидели на скамье на автовокзале. Автобус уходил по расписанию в восемь тридцать, но объявили двадцатиминутную задержку, и друзья получили время поговорить и попрощаться.

Последние дни они паковали вещи Рекены в картонные коробки. Перебирая поштучно весь накопившийся за годы хлам, решая, что ему пригодится в будущей жизни, а что нет, Рекена впервые полностью отдавал себе отчет в том, какой резкий поворот делает сейчас его жизнь.

Вот университетские конспекты, разложенные в пачки по предметам, упакованные в пожелтевшую бумагу. Пылились все эти годы под кроватью. Вот протертые на коленях старые джинсы и футболки с надписями «Бон Джови» и «Хэллоуин», почему-то под зимними вещами. Когда он их носил? Целыми часами он перебирал шмотки, вспоминая, что с ними связано, решая, что нужно, а что не следует тащить с собой. Собрание комиксов Марвела поступило в распоряжение Франа вплоть до новых распоряжений.

А накануне вечером Рекена нашел в ящике со старыми учебниками кое-что совсем позабытое.

Домовладельцу он заплатил вперед за два месяца, сообщив, что в дальнейшем будет переводить деньги на счет. Франу сказал, что поскольку за квартиру уже заплачено вперед, то ему лучше остаться здесь – не пропадать же деньгам, их ведь не вернут. Фран подыщет себе работу, глядишь, сможет снимать эту же квартиру и дальше, а там видно будет.

Марта не стала разрывать отношения с Франом, узнав о наркотиках в его прошлом. Они долго беседовали, и разговор был откровенным и мужественным. Только в таких разговорах люди преодолевают страх перед будущим. Марта была озабочена тем, как им удержать Франа от рецидива, исследовала все возможности, как этого добиться. Когда Рекена узнал о ее решении, был счастлив: его друг оставался не один в Мадриде. Его поддержат в тяжелую минуту.

Рекена взял с собой рюкзак с одеждой на пять дней – сейчас он стоял у его ног. Этого должно было хватить на время, чтобы доехать и устроиться на новом месте. После чего Рекена собирался вернуться и забрать оставшиеся коробки.

До отправления автобуса оставалось несколько минут. Друзья, которые все последние дни разговаривали друг с другом почти беспрерывно, теперь молчали. Что сказать перед самым расставанием?

Фран начал все же, запинаясь и сильно нервничая:

– Слушай, Реке… ну, ты ведь сам понимаешь… Спасибо тебе, короче! Если бы не ты! Ну, ты сам понимаешь, что ты для меня сделал. Я на улице был, без тебя обязательно опять сорвался бы, там это неизбежно. Не хочу, чтобы ты уезжал, не узнав, как я тебе благодарен. А уж эти последние дни… ну, совсем как в старое время, слушай, словно все вернулось, аж не верится!

– Да, Фран, будто вернулись старые денечки. Я тоже очень рад, да ты сам знаешь. Черт, несколько лет я не смеялся так, как в последнее время.

– И словно всего этого мало, ты мне оставил машину и квартиру. Рекена, эти деньги я тебе должен, мы это оба знаем, да? Как только устроюсь на работу, начну возвращать.

Через толпу, спеша, к ним протискивалась Марта. Шрам на лице уже был почти незаметен, и дерматолог сказал, что позднее он исчезнет. Наконец она пробилась сквозь спешащих людей с багажом к их скамье и упала, тяжело дыша, между ними.

– Я думала, не успею!

– Ты и не успела – это автобус задержали на двадцать минут. Рекена уже должен быть в пути, – усмехнулся Фран.

– Пунктуальностью никогда не отличалась, – грустно созналась Марта.

– Марта, ну что ты? Спасибо, что пришла в такую рань на вокзал. Я тронут.

– Мне было бы очень неприятно, если бы я с тобой не попрощалась.

Она наклонилась и звучно поцеловала Рекену.

– Будь счастлив, Реке, дорогой! Пусть у тебя там все будет хорошо!

Рекена покраснел:

– Спасибо, Марта.

Автобус прибыл, люди выходили из него, забирая багаж. Рекена встал, взял свой рюкзак.

– Я тут тебе в дорогу принес почитать. – Фран протянул Рекене книгу – потрепанный экземпляр «Шага винта». – Ты говорил, что собираешься прочитать ее.

– Спасибо. Я тоже хочу тебе кое-что отдать. Смотри – я нашел ее в старых учебниках. – Рекена вытащил из рюкзака и вручил Франу маленькую тетрадку.

– Черт… Я был уверен, что потерял ее!

– Выронил однажды, а я поднял и сунул к себе в ранец.

– Это когда же?

– Ну мы еще в тот день разругались из-за…

– Ну да, ну да.

Оба помнили, что в тот день у них вышел первый крупный разговор по поводу кокаина, который Фран начал употреблять открыто. А тетрадка была той, в какую он в ту пору заносил первые писательские наброски – фразы, впечатления, мысли, темы.

– Аж страшно. Словно держишь в руках уцелевший кусок потерянного времени, – тихо произнес Фран.

– Ты, друг мой, настоящей цены себе не знаешь. Мне это стало ясно, когда я прочитал твою тетрадь. Ну, последние события показали, на что ты способен… теперь дело за тем, чтобы ты сам себя понял.