Игорь Христофоров - Страх

И он твердо решил, что должен прорваться к президенту и рассказать о нем.

22

Женщина - самая неразгаданная тайна на Земле. Мужикам упрямо кажется, что они правят миром, и совсем не замечают, что они всего лишь выполняют приказы дам. Если не жен, то любовниц. Вселенная не вмещается в женскую душу. За секунду она может сменить одно настроение на другое, а за вторую секунду совершенно спокойно избавиться и от этого.

И точно так же внутри Ларисы испуг от услышанной фамилии Тулаева сменился яростью, ярость - ненавистью, а сейчас она не ощущала ничего, кроме усталости. Что-то рушилось в красивом плане Зака, хотя, если честно, большую часть этого плана придумал не он.

Лариса внушила ему свои мысли, потом похвалила за то, что он якобы это придумал сам, и Зак действительно посчитал, что он - гений. Она могла бы вместе с ним смотреть сейчас какой-нибудь венесуэльский телесериальчик по телевизору на даче, но ей захотелось подвига, захотелось зауважать себя. И хотя еще ничего не сорвалось окончательно, она уже ощутила отчаяние. А отчаяние изматывает сильнее всего.

В командирскую каюту, огромную командирскую каюту, превышающую размерами самую большую комнату на даче-хоромине Зака, зашел Дрожжин, виновато посмотрел на Ларису. Ее босые ступни жалостно смотрелись на красном ковре, постеленном на палубе у койки командира, и оттого, что он был красным, маникюр как бы исчез с ее пальцев, стал частью рисунка ковра. Глаза готовились заплакать, но что-то сдерживало их. Черный комбинезон делал Ларису худее и привлекательнее. В жизни Дрожжина было много женщин. Может, даже больше, чем требуется по норме Дон-Жуана для его возраста, но такую как Лариса он не встречал никогда.

- Только что хозяин передал, что подня на запасной полосе в Шереметьево-два стоит сто пятьдесят четвертая "тушка". Скорее всего, они примут наши требования...

- Наши самолеты часто падают, - отрешенно сказала она.

- Этот не упадет. Они хорошо понимают, что играют с огнем.

- А моряки... твои бывшие моряки... они не могут испортить

ракеты? Они же в том отсеке...

- Ракетный отсек - это всего лишь бочки. Сплошной металл. Управление ракетами у нас в руках.

- А люк? Они его не откроют?

- Таких случаев в истории флота не было... Я вот хотел спросить, помялся он. - Мы передали, что нанесем удар по Новосибирску.

Но ракеты ведь боевые. Практических уже нет...

- Ну и что? Выстрелим боевой.

Она сказала это так спокойно, что Дрожжину стало не хватать воздуха. Как будто Лариса забрала его весь на вдохе, чтобы произнести страшную фразу.

- А как мы спасем Бороду? - уже более заинтересованно спросила она.

- В корме есть люк наверх. Мы всплывем, они выберутся на легкий корпус, перебегут по ракетной палубе к нам - и все...

- А эти свиньи захватят отсеки в хвосте лодки!

- Я уже говорил, - повысил он голос. - Если люк задраен изнутри отсека, его невозможно открыть извне. Хоть зубами грызи...

- Потом мы их утопим.

- Кого? - не понял Дрожжин.

- Этих мерзавцев, твоих бывших сослуживцев.

- Зачем же так?.. Мы просто высадим их на льдины. Подойдут корабли. Подберут их.

- Ты слишком мягок. Как пластилин... На флоте что, никогда не тонули лодки?

- К сожалению, тонули... Но там были такие серьезные аварии.

- Одной меньше - одной больше. Все равно нас под Канадой уже

ждет судно. Пронырнем Арктику, пересядем на него, а этих - туда, рыбам на корм, - показала она отлакированным ногтиком на коврик у своих ног.

Дрожжин ничего не ответил. Только при упоминании Канады потрогал пальцами твердый пластик кредитной карточки. Она лежала все там же, в теплом кармане. И от этого стало чуть лучше на душе.

Карточка еще не принесла ему никакого зла и казалась самым лучшим изо всего, что существовало на лодке в эту минуту.

- Разрешите? - заставил его вздрогнуть голос из-за спины.

Дрожжин обернулся и почувствовал, что на него смотрит смерть: череп, туго обтянутый бледной кожей, сухие потускневшие глаза.

- В чем дело? - спросил он у этих страшных глаз.

- Вы не разрешите мне переговорить с адмиралом? - спросил череп фальцетом Связиста.

Этот мышиный голос Дрожжин уже слышал не раз. И в штабе дивизии, где Связист, а тогда еще просто флагманский связист штаба капитан третьего ранга по фамилии то ли Войкун, то Войкин нудно долбил на совещаниях их экипаж за недостатки по своему профилю, и совсем недавно в центральном посту. Связист оказался единственным из высадившихся на борт бандитов, кого Дрожжин знал в лицо. Правда, год назад Связист не был столь худ. Время будто бы свернуло его в жгут и выжало все, что можно. Но Дрожжин сразу при встрече на лодке сделал вид, что не знает его, а Связист ответил взаимностью.

- Товарищ старший помощник, мне нужно всего десять минут, - уже решительнее произнес он, хотя какая может быть решительность у скелета? Всего десять минут.

Дрожжин по сплетням довольно дотошно знал историю его семьи. Банальный любовный треугольник. Банальный с точки зрения мировой истории. И ужасный для любого, кто попадал в этом треугольнике в лишний угол. Попадал и смотрел, как два других сближаются, превращаясь в единое целое и таким образом делая его не частью треугольника, а просто лишней песчинкой-точкой рядом с двумя слившимися.

- Адмирал еще без сознания, - соврал Дрожжин.

- Я узнавал... Извините, та-ащ командир, - польстил ему Связист. - Я узнавал у охранника. Они оба пришли в себя. И Балыкин, и адмирал.

- Ну и что?!

Дрожжина разъярило, что его назвали командиром. Сейчас это выглядело не лестью, а издевательством. Командиров хватало и без него. Один Борода чего стоил? А Лариса?

Он обернулся к ней. На время разговора со Связистом Лариса как бы исчезла из каюты, и он не мог понять, что скрыто за ее молчанием: безразличие к просителю или еле сдерживаемая ярость? На лице не читалось ничего. Оно выглядело белым листком бумаги, на котором можно было писать что угодно. И в эту секунду он понял, что бумага ждет именно его руки, его почерка, его слов.

- Подожди в посту, - зло приказал он Связисту. - Я приму решение.

Дрожжин захлопнул дверь, ударив Связиста ею по спине. Взмокшие пальцы дважды провернули ключ. Он мысленно поторопил шаги

Связиста, возвращающегося в свой мрачный угол-келью. Шаги казались черепашьими. Они отнимали секунды, которых и так было до скудного мало.

- Ларисочка, милая! - метнулся он к ней и упал на колени.

Его ладони мягко прижались к жесткой ткани комбинезона на ее спине. Он смотрел снизу вверх жадным, умоляющим взглядом. Лист бумаги по-прежнему оставался чистым. Дрожжин знал, что нужно на нем писать, но не знал как.

- Я люблю тебя, Ларисочка! - выпалил он то, что говорил сотням женщин.

Но в этот раз под словами скрывалась какая-то терпкость. Он будто бы откусил кусок несозревшей хурмы. Его нужно было жевать, но он не знал, почему ему все-таки не попалась хурма поспелее и послаже.

- Я люблю тебя с первой минуты нашей встречи. Помнишь, еще когда

в кресле сидел Зак?

- Зак?

Только это слово оживило ее. Но у нее почему-то было ощущение, что она впервые услышала эту фамилию. Или в том царстве усталости, куда ее отнесло временем, не существовало таких имен? В нем не существовало даже Дрожжина, хотя он стоял перед ней по-молитвенному, на коленях, и издавал какие-то звуки. Наверное, в царстве усталости не живут звуки. Там все делается молча. И когда его пальцы всплыли по спине к бретелькам комбинезона и начали торопливо их расстегивать, она впервые ощутила перед собой человека.

Человек был мужчиной. Сквозь муть в глазах она заметила черную черточку усов и синеву щетины на щеках. У Миуса тоже было мужское лицо, но только без усов и щетины. Она уже и не помнила его толком. Может, он отрастил усы в камере, а может, даже отпустил бороду. Лариса не знала, разрешают ли в Бутырках отпускать бороду.

От человека, который раздевал ее, пахло едким мужским потом и плохим одеколоном. Потом - сильнее. Миус тоже пользовался раньше одеколоном. Очень плохим одеколоном. Он ничего в этом не понимал и очень злился, когда Лариса пыталась его просветить. Она и полюбила его в детстве именно таким, злящимся, когда впервые увидела его во дворе своего дома. Он был старше на восемь лет, уже имел за плечами два срока и казался Робин Гудом, сошедшим со страниц книги в жизнь. Миус, как и Робин Гуд, грабил, но только бедным не раздавал. Хотя сравнение родилось у Ларисы, скорее всего, не от этого, а от длинных рук Миуса. Они были слишком длинны даже для его огромного роста. Робин Гуд хорошо стрелял из лука. Значит, руки у него были длинными.

Зак разбирался в одеколонах даже получше Ларисы. Зак во всем разбирался здорово. И хотя ничего между ними не было, и он даже не попытался поцеловать ее, Лариса уже и не знала, кого она любила больше: Миуса или Зака? И кого она сейчас спасала на этой взбесившейся подлодке? Может быть, себя?