Неле Нойхаус - Глубокие раны

Пия поймала себя на том, как глупо ухмыляется своему зеркальному отражению. Она открыла душ и стала с нетерпением ждать, пока старый бойлер нагреет воду до приемлемой температуры. Кристоф был темпераментным и страстным во всем, что бы он ни делал. И даже если порой бывал нетерпеливым и вспыльчивым, он никогда не становился язвительным, как Хеннинг, который был настоящим мастером ковырять открытые раны. После шестнадцати лет, прожитых вместе с таким гением-интровертом, каким был Хеннинг, которому без труда удавалось в течение нескольких дней не проронить ни слова, который не терпел ни детей, ни домашних животных, ни спонтанных идей, Пия все вновь и вновь восторгалась простотой Кристофа. С тех пор как она его узнала, в ней развилось совершенно новое самосознание. Он любил ее такой, какая она была, — без макияжа и заспанная, в одежде для конюшни и резиновых сапогах; его не беспокоил ни какой-нибудь прыщ на ее лице, ни пара лишних килограммов, неправедно набранных ею. И, кроме того, он был прекрасным любовником, причем в течение последних пятнадцати лет, после смерти своей жены, он, как ни странно, не предоставил возможности убедиться в этом своем качестве ни одной другой женщине. У Пии все еще бешено колотится сердце, когда она вспоминает вечер в зоопарке, в котором уже не было ни одной живой души, когда он признался ей в своих чувствах.

Сегодня вечером она впервые должна была вместе с ним принять участие в официальном мероприятии. В Доме Зоологического общества во Франкфурте состоится торжественный прием, сборы от которого пойдут в фонд постройки павильона человекообразных обезьян. Всю неделю Пия думала о том, как ей одеться. Немногие наряды, которым удалось перекочевать из «периода Хеннинга» в ее новую жизнь, были 38-го размера, и, к ее ужасу, уже не совсем ей годились. Ей не хотелось весь вечер втягивать живот, опасаясь, что при ближайшем необдуманном движении лопнет какой-нибудь шов или молния. Поэтому она провела два вечера и первую половину дня субботы в «Майн-Таунус-центре» и в торговом центре «Цайль» во Франкфурте в поисках подходящей одежды. Но, вероятно, в магазинах ориентировались только на страдающих анорексией клиенток. Напрасно Пия высматривала продавщицу своего возраста, которая с пониманием отнеслась бы к ее проблемным зонам: все сотрудницы были едва достигшими совершеннолетия экзотическими красотками с размером XXS, которые равнодушно или даже сочувственно наблюдали за тем, как она в узкой примерочной кабинке, обливаясь потом, пыталась влезть в различные вечерние платья. Ей удалось найти нечто подходящее в Н&М, но она тут же ощутила неловкость, поняв, что находится в отделе одежды для беременных. Пия была сыта по горло и, сознавая, что Кристоф любит ее такой, какая она есть, сделала выбор в пользу простого черного платья-футляра сорок второго размера. В награду за изнурительные примерки она позволила себе экстра-меню в «Макдоналдсе», включая «мак-флурри» с шоколадной крошкой на десерт.

Когда Боденштайн пришел вечером домой, никого из членов семьи не было, только собака встретила его бурной радостью. Разве Козима предупреждала, что ей надо будет уйти? На кухонном столе лежала записка: «Совещание по поводу Новой Гвинеи в Мерлине. София со мной. Пока». Оливер вздохнул. В прошлом году из-за беременности Козима была вынуждена отменить давно запланированную киноэкспедицию в реликтовые леса Новой Гвинеи. Втайне Боденштайн надеялся, что после рождения Софии жена оставит свои приключенческие поездки, но, очевидно, он заблуждался.

В холодильнике Боденштайн нашел сыр и початую бутылку «Шато Ля Тур Бланш» 1996 года. Он сделал бутерброд с сыром, налил бокал красного вина и в сопровождении вечно голодной собаки отправился в кабинет. И хотя Остерманн, вероятно, в десять раз быстрее выудил бы из Интернета необходимую информацию, Оливер решил следовать указанию Нирхофа и не обременять своих сотрудников заданиями по расследованию дела Давида Гольдберга. Боденштайн открыл свой лэптоп, поставил аудиодиск аргентино-французской виолончелистки Соль Габетты и сделал глоток вина, которое все еще было немного холодным. Слушая музыку Чайковского и Шопена, он просмотрел десятки вебсайтов, проработал газетные архивы и выписал все сведения о человеке, который был убит прошлой ночью.

Давид Гольдберг родился в 1915 году в Ангербурге, в бывшей Восточной Пруссии, в семье Самуэля Гольдберга, торговца колониальными товарами, и его жены Ребекки. В 1935 году закончил среднюю школу — и после этого его следы теряются до 1947 года. В краткой биографии упоминалось, что после освобождения из Аушвица в 1945 году он эмигрировал через Швецию и Англию в Америку. В Нью-Йорке женился на Саре Вайнштайн, дочери солидного банкира немецкого происхождения. Тем не менее Гольдберг не стал заниматься банковским бизнесом, а сделал карьеру в «Локхид Мартин» — крупнейшей компании в области военного вооружения. В 1959 году он уже стал директором отдела стратегического планирования. Будучи членом правления Национальной стрелковой ассоциации,[6] входил в число известнейших оружейных лоббистов в Вашингтоне, и многие президенты высоко ценили его как советника. Несмотря на всю жестокость, которой подвергалась его семья в Третьем рейхе, Гольдберг всегда чувствовал себя сильно связанным с Германией и поддерживал многочисленные тесные контакты, особенно с Франкфуртом.

Боденштайн вздохнул и откинулся назад. У кого могли быть основания для убийства девяностодвухлетнего старика?

Убийство с целью ограбления он исключал. Домработница не заметила, чтобы что-то пропало, причем Гольдберг и без того не хранил в своем доме никаких действительно ценных вещей. Камера наблюдения за домом не работала, а встроенный в телефон автоответчик, казалось, никогда не использовался.

В Доме Зоологического общества собрался традиционный бомонд Франкфурта, представляющий собой старую аристократию и экстравагантных нуворишей и дополненный знаменитостями из мира телевидения, спорта и полусвета, которые великодушно содействовали тому, чтобы человекообразные обезьяны получили новую крышу над головой. Известная фирма, обслуживающая наиболее изысканные приемы, позаботилась о том, чтобы избалованные гости ни в чем не испытывали недостатка. Шампанское лилось рекой. Пия, опираясь на руку Кристофа, пробиралась сквозь толпу. В своем маленьком черном платье она чувствовала себя более или менее уютно. Кроме того, в одной из многочисленных, еще не распакованных коробок, которые она использовала при переезде, Кирххоф нашла щипцы для завивки, и ее непослушные волосы превратились в настоящую прическу. Целых полчаса она потратила на макияж, который был настолько скромен, что казалось, будто она едва была накрашена. Кристоф, который видел ее только в джинсах и с «конским хвостом», находился под глубоким впечатлением.

— Бог мой, — сказал он, когда она открыла ему входную дверь. — Кто вы? И что вы делаете в доме Пии?

Затем он заключил ее в объятия и долго и нежно целовал — правда, соблюдая необходимую осторожность, чтобы не испортить ее внешний вид. Как отец, в одиночку воспитавший трех дочерей, которые уже достигли совершеннолетия, Зандер прекрасно знал все, что касалось общения с женским полом, и лишь изредка, как ни странно, допускал ошибки. Например, он совершенно точно знал, какие катастрофические последствия может иметь одно-единственное опрометчиво сделанное замечание по поводу фигуры, прически или одежды, и вел себя в этом отношении всегда благоразумно и сдержанно. Но его комплименты сегодняшним вечером не являлись тактикой, а были совершенно искренними. Пия под его одобрительными взглядами чувствовала себя более привлекательной, чем любая стройная двадцатилетняя девушка.

— Я здесь почти никого не знаю, — шепнул ей Кристоф. — Кто все эти люди? Какое отношение они имеют к зоопарку?

— Это рафинированное общество Франкфурта, а также те, кто считает, что они к нему принадлежат, — объяснила ему Пия. — Во всяком случае, они внесут достаточную сумму денег, и в этом смысл и цель всего мероприятия. Там, у стола в углу, правда, стоят те, кто действительно относится к богатым и могущественным людям этого города.

В этот момент, как по заказу, одна из женщин за тем столом, как назло, повернула голову, вытянув шею, и кивнула Пие. Ей было около сорока, и у нее была фигура, с которой она, вероятно, могла без труда подобрать себе подходящее вечернее платье в любом магазине города. Пия вежливо улыбнулась и махнула ей в ответ и только потом внимательнее ее разглядела.

— Я поражен, — Кристоф весело усмехнулся, — ты знакома с богатыми и могущественными? Кто это?

— Невероятно… — Пия отпустила руку Кристофа. Изящная темноволосая женщина протиснулась через стоящих вокруг людей и остановилась перед ними.