Ника Шахова - Смерть умеет улыбаться

- Ну?.. Что вы об этом думаете? - спросил Макс, когда Фаба просочился за дверь. Грета равнодушно пожала плечами. Тетя Лиза молча налила себе вторую чашку чая, положила сахар и принялась старательно - слишком старательно - размешивать его, позвякивая фамильной серебряной ложечкой.

- Дело ясное, что дело темное, - призналась я, - Не подлежит сомнению одно: если завещание не найдется или дядя не успел его написать, то внакладе останетесь вы, солнцы мои лучезарные.

- Мы? Почему мы?

Бестолковость родственников разозлила меня не на шутку. Громко скрипнув зубами, я пояснила:

- Да потому что я уверена - дядя хотел оставить все вам. Именно вы были его семьей, и он привык заботиться именно о вас. Что тут непонятного?

Макс улыбнулся. Кажется, до него дошло. Не уверена, дошло ли до остальных.

- Кстати, раз уж прозвучало магическое имя Павлик... Вы узнали, как он?

- Павлик оказался на редкость живучим, - без смущения ответила Грета,

- И завтра перекочует из реанимационного отделения в обычное. Мама собирается его проведать. Составишь ей компанию?

Я энергично замотала головой, но взяла себя в руки и кивнула:

- Думаю, нам всем придется пойти. Иначе могут поползти слухи.

- Какие слухи, сестренка? - удивился Макс.

- Такие! Нежелательные! - отрезала я, не собираясь разжевывать очевидное, - Я хочу, чтобы вы поняли: смерть дяди развязала Павлику руки. И он не побрезгует напомнить вам, что четверть этого дома, нет, уже треть принадлежит его матери, а значит и ему. Когда был жив дядя, Павлик не смел даже заикнуться об этом - дядя щедро оплачивал его учебу, давал деньги на... как это?.. А-а, да! - вспомнила я, - На "грешки молодости" . К тому же, как выяснилось, Павлик ждал, что дядя оставит ему все наследство, поэтому сидел тихо и не отсвечивал. Но теперь он точно потребует отдать треть дома. И это, солнцы мои, только во-первых. А будет еще и во-вторых, и в-третьих, если мы не найдем дядино завещание. Вы меня поняли?

Никакой реакции. Сдохнуть можно... Спокойно, без нервов.

Воздержанность и самоконтроль, доброта и прощение, отсутствие алчности и умеренность во всем, чистота ума и нервов. Без этого йогу не осилить.

- Павлик спит и видит, как бы оторвать приличный кусок от вашего пирога. Зубы у нашего кузена острые, глотка луженая, а деликатности ни на грош. Так что готовьтесь.

- Но зачем ему дом? У него есть квартира в Москве. Да и у Полины тоже.

Похоже, непрактичных родственников взволновал только грядущий раздел дома. Мои слова о наследстве канули в небытие.

- Ах, тетя, тетя... Ты совсем не знаешь жизни, - я закатила глаза к потолку, - Павлик загребет по максимуму и не будет разбираться зачем... В хозяйстве все сгодится, - процитировала я любимое изречение нелюбимого кузена.

- Так значит этот дом не наш? - спросил Макс, обращаясь ко мне. Я призывно посмотрела на тетушку - ее очередь отвечать на вопросы.

Тетя Лиза молчала. Ну! Она молчала, гордо откинув голову и выпятив вперед оплывший подбородок.

Зоя Космодемьянская на допросе - не иначе. Дождавшись, когда все взгляды обратятся к ней, тетя открыла рот и торжественно изрекла:

- Этот дом принадлежит всем Приваловым.

Она закрыла рот и плотно сжала накрашенные губы, показывая, что сказать ей больше нечего.

- Ваша мама хотела сказать, - устало объяснила я, - Что дом принадлежит... принадлежал ей, дяде, моей мамуле и тете Поле. Так хотел дедушка. Правильно? - обратилась я к партизанке. Она величественно кивнула головой.

- У дяди детей не было, поэтому осталось трое наследников - вы, мы и павлики. За моих предков можете не беспокоиться - они застряли в Токио, и фамильная хибара им ни к чему. За меня тоже - в ближайшие сто лет я не собираюсь переселяться в Озерск, мне и в Москве неплохо. А вот павлики...

- Ты думаешь, Павлик собирается? - ужаснулся Макс.

- Нет, не думаю. Но он своего не упустит. Решит, например, продать часть дома, которая принадлежит его матери. Тетю Полю он уговорит - не сомневайтесь, она давно слушает обожаемого сыночка и никого больше... Или решит огородить свой угол колючей проволокой и забаррикадировать противотанковыми ежами. И ничего не попишешь - на вполне законных основаниях.

- Боже мой, но зачем?

- А просто так, из вредности. Вы что, Павлика не знаете? - ахнула я.

Повисла напряженная тишина. Они не хуже меня знали Павлика. И в эту секунду осознали, что я говорю чистую правду.

- Что же нам делать? - растерянно проблеяла тетя.

- Как что? Выкупать, конечно, соглашаясь на любые условия Павлика.

Иначе он может продать материнскую часть не вам, а чертям собачьим! Но сначала, - я обреченно вздохнула, представляя каторжный труд, на который обрекаю себя и родичей, - Поищем копию завещания. Чем черт не шутит...

- Пожалуй, стоит поискать, - сказала Грета и поднялась с места.

Сообразила, значит. Хорошо.

- Разделимся, - предложила я, - Ты поищешь в кабинете, Макс возьмет на себя гостиную, тетя - спальни, Нюся - кухню и холлы, ну а я - библиотеку.

- Но я собиралась к просветленной госпоже Ванде, - робко запротестовала тетушка, - Говорят, она очень сильный потомственный медиум.

Невероятно сильный! Если мне удастся поговорить с Генрихом... если Ванда позволит... я спрошу у него...

Силы небесные!

- Тетя!

А могла, между прочим, и догадаться. Тетя давно увлекалась гадалками, колдунами, целителями, астрологами, хиромантами, магистрами несуществующих наук, академиками левых академий и прочей расплодившейся шушерой. Дядю, помнится, это смешило. До смеха ли ему сейчас?

- Тетя, - я взяла себя в руки, - Ты можешь собираться к кому угодно - хоть к Рамсесу Четвертому, но сначала помоги нам. Никуда твоя Ванда не денется.

- Ника, ты не понимаешь! - с негодованием воскликнула тетя Лиза, -

Ванда - особенная, она чистый ручей сокровенного знания, из которого хотят напиться многие, но не многим позволено. Она...

- Ага, - отмахнулась я, - Твоя Ванда - чистый ангел в грешной плоти. И сколько денег успел вытянуть твой просветленный херувимчик? - задала я каверзный, как мне показалось, вопрос.

- Нисколько! Ни копеечки! - восторжествовала тетя фальцетом. В ее глазах вспыхнул живой огонек, - Ее не интересуют деньги! Она просветленная!

Помогая людям, Ванда совершенствует свой дух, готовит его к последующим реинкарнациям... Если бы ты видела ее глаза! Она смотрит не на человека, а прямо в его душу, в самую суть! Ее невозможно обмануть. Она совершенно особенная!

- Прекрасно, тетя, - сдалась я под яростным напором восклицаний, -

Решено, мы справимся без тебя.

На данном этапе меня вполне устраивало, что в ожидании встречи с просветленной Вандой тетя встряхнулась, перестала рыдать и даже накрасила губы.

Я отправилась в библиотеку и взялась за пыльную (в прямом смысле) работенку. Я снимала книги с полок, осторожно встряхивала их, заглядывала под обложку и ставила на место. Снимала и ставила. Снимала и ставила.

Увлекательнейшее занятие, если учесть, что две стены длинной комнаты от пола до потолка вплотную заставлены книгами, среди которых попадаются энциклопедические словари толщиной в мою талию и настоящие фолианты в неподъемных кожаных переплетах. Чтобы добраться до верхних полок, приходилось влезать на шаткую стремянку, а я, между прочим, боюсь высоты.

Каблуки в десять сантиметров - тот предел, за которым начинается страх.

Через полтора часа физических упражнений заныла поясница, неделикатно напоминая, что мне давно не двадцать лет. Еще через полчаса поясница напомнила, считаю, по-хамски, что мне, однако, уже не тридцать лет.

Зарра-аза! Без тебя помню.

Перелопатив не меньше двух тонн знаний, накопленных неугомонным человечеством, я нашла бело-розовый фантик от карамели "Мечта" , синий трамвайный билетик стоимостью три копейки (тоже раритет), поблекший список продуктов, начинающийся со строчки "шампанское - два ящ." , написанный дядиной рукой, и лаконичную записку: "Завтра там же. Люблю. А." Почерк влюбленного мне неизвестен. Се ту, как говорят французы. На этом перечень моих находок иссяк.

Я медленно разогнулась, схватившись за поясницу обеими руками, и обвела комнату мутным взором.

Для очистки совести заглянула за кресло, отодвинула в бок пегую волчью шкуру и перелистала подшивку "Озерских ведомостей" . Ни-че-го.

Ексель-моксель! Зато совесть чиста.

У моих сокаторжников дела обстояли не лучшим образом - ничего путного они не нашли.

Итак, вряд ли дядя написал завещание и не сделал с него копию. А это значит, что завещания не было, нет и, по всей видимости, уже не будет. Что и требовалось доказать Фабе. Вместо точки ставлю черный кружок.

Макс умчался по своим делам, рыкнув мотоциклом. А я взяла полотенце и пошла освежиться на Тьмаку.

C удовольствием побарахталась в измельчавшей речушке, равномерно прогретой солнцем до песчаного дна, устроилась на полотенце, подставив бледную спину кровавому закату, и задумалась.