Валерий Меньшиков - Цветы на асфальте

— Я боюсь ошибиться в часе-другом. Судя по отечности и характерным признакам трупных пятен, смерть наступила примерно тридцать-тридцать два часа назад.

— То есть около полуночи вчерашнего дня?

— Да, где-то так. После вскрытия я скажу точнее.

— Спасибо. Для нас это уже что-то. А с заключением, прошу, поторопитесь. Точное время гибели Синцова поможет нам быстрее отыскать тех, кто последним видел его.

Алексей направился к дамбе. Он уже мысленно прикидывал первоочередные оперативно-розыскные мероприятия, «обсасывал» версии. А пока надо заняться мостом, дать задание водолазу, продолжить поиск свидетелей, отправить погибшего Синцова в морг. А вечером... Эх, Петя, Петя, что же сказать вечером твоей жене, как принести ей эту страшную весть?

Сойдя с поезда, Крест затерялся среди пассажиров и вскоре очутился на просторной привокзальной площади. Здесь, несмотря на поздний час, было довольно людно. Бойкие бабенки торговали жареными семечками и разной снедью, а рядом с ними, привалившись к столбу, спал пьяный мужик.

Лежа увидел призывные зеленые огоньки такси, но подходить сразу не стал. Кончился Крест, испарился в тайге, а здесь никто не должен оставить в памяти его приезд. А потому и таксиста выбирал не на скорую руку. Цепким взглядом из четырех водителей он выделил одного, в меховой куртке и каракулевой фуражке, полненького, с приметно назревшим брюшком. «Этот денежку любит». Не торгуясь, сказал: «Поехали, земеля!»

В дороге незаметно косил взглядом назад, не высветит ли асфальт идущая следом машина. Нет, все было спокойно.

Через час такси мчало его городскими проспектами к восточной окраине, к тихим и по-деревенски зеленым улицам. Примечал Леха: город тянется вверх остекленными коробками, старые рубленые дома рядом с ними выглядят времянками.

Мигали на перекрестках огни светофоров, изредка попадались встречь запоздавшие автобусы, легковые автомашины.

— Вам на какую улицу?

Голос у шофера был по-детски сиплый, он, видимо, стыдился этого и не донимал расспросами.

— К виадуку.

Машина притормозила у небольшой площадки. Вверху, на бетонных перилах виадука, высветился плакат с метровой высоты рубиновыми буквами: «Слава передовикам одиннадцатой пятилетки!»

Что ж, спасибо за встречу, родное пристанище! Рад доложить, что «передовик» лесозаготовок, осужденный № 1018 тайно прибыл в родной дом, проделав путь в две тысячи километров. По гарям и болотам, тайге, на полке служебного купе. Без сомнения, ориентировка о его побеге находится в каждой дежурной части, а фотографии в фас и профиль размножены тиражом большим, чем открытки с каким-нибудь популярным киноартистом.

Не глядя на счетчик, сунул водителю две ассигнации по двадцать пять рублей:

— Пока, земляк!

— Спасибо, шеф, — услышал в ответ и довольно улыбнулся: можно надеяться, что никакое угро не прознает о его приезде. Был пассажир, да весь вышел. Вот так-то.

Леха пружинисто выпрыгнул на асфальт. И еще целый час петлял затемненными улицами и переулками поселка. Редкие фонари высвечивали кружевины асфальта, серебрили пропыленные листья акаций. За все время Кресту попались лишь парень с прильнувшей к нему девчонкой, но он замычал что-то, качнулся, как пьяный, и они юркнули в сторону. Нет, слежки явно не было. Да и откуда ей взяться. Сейчас опасность может поджидать его только дома. Востри, Леха, уши, гляди в темноте совой, дыши в полдыха. Обидно будет, коли задержат на родном пороге. Но и то думать надо, что и в милиции не «лопухи» работают. Кого-кого, а мать проверяют в первую очередь. Не исключено, что и сейчас сидят у нее «гости» по его душу.

Полгода назад пришел по этапу Серега Конотоп, передал привет от брата Пашки. К нему и рвался сейчас Леха. Пашка за него жизнь положит, все вынюхает и раздобудет.

Вот он, дом, за кустами. Что ждет за пристегнутыми ставнями, за литыми шлаковыми стенами? «Руки в гору, гражданин Савин!» (Он же Леха Рябчик, Крест, Мадонна плюс еще с полдесятка кличек, что шли за ним по колониям). Или вой матери, ее забытое лицо.

Леха еще раз издали пригляделся к дому, ограде, притворенной калитке и прошел мимо, свернул за угол. Остановился лишь на соседней улице. Мускулистое тело почти без шороха метнулось через дощатый забор. Затаился, затем, готовый каждую секунду отпрянуть в сторону, исчезнуть, двинулся к своему подворью.

Громадой навис сарай с разными клетушками, курятником, теремком для голубей. А дом темнел в сторону огорода одним оконцем. Тишина. Неужели спят? А может, и нет там никого? Тогда дела его плохи. Кто поможет ему в эти самые рискованные минуты?

Где-то за городом прогрохотал поезд-порожняк. И снова все стихло. Нет, не подойдет он к окошку и на крыльцо не поднимется, переждет, утаится на время. Нельзя иначе. Потянул из внутреннего кармана нож, ощутил прохладу точеной ручки. На ощупь отсчитал с тыльной стороны сарая пятую доску с краю, подцепил лезвием и слегка потянул на себя. Доска легко крутнулась на оставшемся верхнем гвозде, вытемнив неширокий лаз. Пацаном легко лазил, а как сейчас? Вслушиваясь в тишину, скинул пиджак, с трудом протиснулся в сарай. На место встала доска.

Долго привыкал к темноте, потом рискнул, достал из кармана коробок. Слабый огонек высветил связку пересохших веников, поленницу дров, пустой ларь, какое-то тряпье в углу. Задув спичку, Леха уже уверенней подошел к двери, нажал на нее осторожно ладонью. Сарай был заперт снаружи. Это его успокоило. Если тайник не завалило землей, тогда жить можно.

Еще в детстве вместе с братом и соседским Витькой Пазухиным прямо в сарае вырыли они землянку, обшили стены горбылем, сверху в два ряда накатали жердей, смастерили трубу-вытяжку. Лишнюю землю таскали ведром в огород, от других ребят таились. Была землянка для забавы, сейчас для иной надобности сгодится.

Снова засветив в ладонях спичку, он прошел в угол, раздвинул перед ларем шуршащие веники. На дне просторного ларя, давно уже гнившего без надобности, лежала какая-то рухлядь. Леха ногой отгреб ее в сторону, увидел квадратное творило лаза, массивное металлическое кольцо. Обжигая пальцы, гасли спички. А во дворе по-прежнему было тихо, или так казалось.

Бесшумно спустился он в землянку. Уже без опаски чиркнул спичкой о коробок, увидел на темной тумбочке в стакане оплывший огарок свечи. Стенки землянки изрядно обветшали, но потолок выглядел еще неплохо, надежно. Пашка, видать, бывал здесь не так давно: по крайней мере об этом говорили пустая консервная банка и узел с какими-то вещами на узких дощатых нарах. И он обрадовался этому, будто наяву почувствовал крепкое объятие брата, услышал его хрипловатый голос.

Неожиданно на тумбочке появилась мышь, блеснули черные бусинки глаз, она повела мордочкой и уставилась на пришельца. Леха хотел сбросить ее на землю, потом раздумал: все ж таки живое рядом. Пристроив узел с тряпками под голову, он лег на скрипучие доски. Тихо шебуршала коркой мышь, не приходил сон. Ему хотелось стряхнуть с себя оцепенение, постучаться в дом, хлопнуть по спине обрадованного Пашку. Сжал до боли пальцы. Добрался, рядом с домом, и живьем залег в могилу. Хоть кричи во весь голос. Он даже приподнялся, но снова упал на шершавые доски. Знал, что не сделает этого. Бог бережет береженого, а Леху — осторожность. И завтра он будет сидеть тише этой мышки, будет принюхиваться собакой сквозь щели сарая, чтобы уловить в доме чужой запах. Сейчас вся надежда на Пашку. Только бы он был при хате. Пошлет его к нужному человеку, который такой паспорт сладит, что и с участковым в очко играть садись — не признает. А там найдутся дружки, что дышат вольным воздухом. Деньжат добудут — исчезнет. В любую сторону. Куда первый поезд с вокзала отправится.

Проснулся Леха, темнота давила ощутимо. Со сна казалось, что лежит в могиле, и он, испуганно вскинувшись на нарах, начал ощупывать неровную стенку. Наконец, сознание прояснилось, вздохнул облегченно. Дома! Нащупал в кармане спички. Робко заметался огонек еще не дотаявшей свечки. Зудело давно не мытое тело. Сейчас бы на полок, прожариться веничком, почувствовать легкость тела. Но и об этом надо пока забыть. Татуировки его от шеи и до самых пяток описаны в личном деле, пришпилены скрепкой к ориентировке, а уж пригревшаяся на груди мадонна, работа известного многим сибирским колониям Вени Итальянца, сразу же привлечет внимание голого банного люда. Не только по словесному описанию, но и по картиночкам на Лехином теле ищет его милиция.

Да, Пашка нужен, брательник. Леха поднялся, с хрустом передернул плечами. Годы отсидки, нелегкая жизнь, работа на стройках и лесоповале выжали из него все лишнее. Был он, как говорят, без лишней жиринки, налитый емкой и страшной силой.

В тридцать пять лет разменял Леха уже четвертый срок, досыта нахлебался казенных щей. В последний раз сел крепко. Шел с дружками на грабеж, а получилось «мокрое дело» — от ножевой раны, не приходя в сознание, скончался потерпевший. И уже самому чудился решительный приговор, витала где-то рядом смерть. Едва открутился, спасибо адвокатам, за волосы из беды вытянули. На зону ушел, ярился зверем, на силу надеялся да на прошлый авторитет. А потом прикинул: до звонка больше пяти тысяч денечков. Проживи их попробуй, на курорте и то скиснешь. А здесь труднорму давай. Да и зачем ему воля под старость?