Светлана Алешина - Грех на душу

— Адам Станиславович, — проникновенно сказала я. — Никто и не собирался шутить. Может быть, вы боитесь последствий? Ведь, скорее всего, телевизор был краденый. Но мы постараемся уладить дело так, чтобы вы не пострадали, поверьте мне!

Адам Станиславович смерил меня взглядом и отчеканил:

— А я вас уверяю, никакого телевизора я с рук не покупал! Это ваши фантазии! Или какая-то странная попытка шантажа — я не знаю… С чего это вам взбрело в голову?

Несмотря на его тон, я ощутила заметное беспокойство, начинавшее исходить от моего собеседника. Ему очень хотелось от меня избавиться, но еще больше хотелось сделать это без шума.

— Эдита Станиславовна мне сама рассказала, — простодушно заметила я. — Не могла же она соврать? И потом, я своими глазами видела коробку от телевизора у вас в подсобке…

Адам Станиславович резко оборвал меня, выбросив вперед ладонь.

— Минуточку! — почти вежливо сказал он, вышел из-за прилавка и запер входную дверь.

Проделав эту операцию, он вернулся ко мне и изобразил приглашающий жест.

— Прошу! — провозгласил он. — Чтобы снять последние недоразумения! Пройдемте в подсобку, и вы покажете мне эту самую коробку!

Я послушно пошла за ювелиром, уже догадываясь, что никакой коробки не увижу. Так оно и вышло. Вот только ее отсутствие в моих глазах выглядело еще подозрительнее.

— Понимаю, — сказала я. — Вы срочно решили вопрос с отходами. Но ведь не выбросили же вы на помойку и сам телевизор, Адам Станиславович? Как-никак, он почти двенадцать тысяч стоит!

У меня с языка едва не сорвалось: «А вы ведь — скряга», но в последний момент я успела удержаться.

— Послушайте, драгоценная! — скучным голосом заговорил ювелир. — Не понимаю, о каком телевизоре вы все время толкуете? У меня в спальне стоит телевизор… Кажется… да… Но он у меня давно — два года — и я уже не припомню, сколько он стоит… Что касается коробки, которую вы якобы видели… Тут было полно всякого хлама, это правда… Даже не знаю, откуда его столько набралось! И потом, Эдита Станиславовна — ужасная фантазерка! Она была такой с детства. Пожалуй, неудивительно, что вы с ней сошлись…

Адам Станиславович замолчал и искоса поглядел на меня испытующим взглядом. Ему очень хотелось меня убедить.

— Значит, коробки не было? — спросила я. — И телевизор вы две недели назад не покупали? И сестра ваша строит воздушные замки?

— Совершенно верно! — убежденно сказал Адам Станиславович.

Мы несколько секунд помолчали, а потом я, вздохнув, сказала с укоризной:

— Ах, Адам Станиславович! Напрасно вы избрали такую тактику! Меня трудно убедить в том, что молоко — черное, а уголь, напротив, — белый. Я как акын — что вижу, о том и пою. Конечно, несмотря на хрупкость конструкции, которую вы выстроили, она могла бы сработать, но для этого нужно два условия.

— Вы о чем? — настороженно спросил ювелир.

Я загнула один палец на левой руке и сказала:

— Ну, во-первых, вряд ли у вас хватило духу избавиться от телевизора, верно? Он наверняка так и стоит у вас в спальне… С заводским номером, с датой изготовления… идентифицировать его ничего не стоит.

По глазам Адама Станиславовича я поняла, что попала в точку. Кроме того, на губах у него появилась кислая гримаса, словно ювелир обдумывал какую-нибудь неприятную мысль. Мне показалось, что я догадалась, какая это мысль.

— И избавляться от него уже поздно, — заявила я. — Теперь мы будем за вами следить…

— Что за дурацкая фантазия! — не вытерпел Адам Станиславович. — С какой стати я буду избавляться от собственного телевизора?! Все это высосано из пальца… Но вы говорили, что у вас два условия? — нетерпеливо добавил он.

— Это не мои условия, — возразила я. — Это условия, при которых ваша ложь имела бы смысл. Одно я уже обозначила, если можно так выразиться. А теперь второе — и главное! — Я сделала эффектную паузу. — В коробке от телевизора я нашла кассовый чек из магазина «Голубой бриллиант». Он двухнедельной давности, а дата и время покупки подтверждают, что купили его не вы! Собственно, я знаю человека, который в тот день приобрел «Сони». Его обокрали в тот же вечер. Не сомневаюсь, что продавцы сумеют опознать и покупателя, и телевизор. У покупателя была уж очень колоритная внешность…

— Зачем вы мне все это рассказываете? — перебил меня ювелир. — Вы намерены обвинить меня в краже?

— Отнюдь нет, — сказала я. — Мне просто нужно знать, у кого вы две недели назад купили телевизор. То, что он у вас давно, — неправда. Ваша сестра сказала, что у вас раньше не было телевизора вообще!

— Идите вы к черту! — вдруг выпалил Адам Станиславович. — Ничего вы не докажете! Какой, к черту, чек? Какой покупатель? Я ничего не знаю! Мало ли что вы выдумаете! Давайте прекратим этот бессмысленный разговор!

Но меня уже было невозможно остановить.

— Я не думала произвести на вас впечатление таким пустяком, как чек, — сказала я. — Действительно, мало ли, каким образом попал он ко мне в руки? Но, хотя сам чек ничего не доказывает, он может послужить основанием для того, чтобы вашей покупкой заинтересовался следователь, который ведет дело о похищенном телевизоре. Я просто отнесу чек ему и расскажу, где и при каких обстоятельствах его нашли. Думаю, ему будет любопытно потолковать с вами на эту тему. И скорее всего, он попросит у вас разрешения взглянуть на ваш телевизор. Думаю…

— Стоп! Я все понял, — оборвал меня ювелир. — Вы прилипчивы, как осенняя муха. И откуда только вы взялись на мою голову?! Ну, хорошо, ваша взяла. Я купил телевизор с рук, и что же дальше?

— Мне хотелось бы знать подробности, — скромно сказала я.

Адам Станиславович некоторое время раздумывал, опустив голову. Розовая лысина, обрамленная сединой, делала его похожим на монаха-католика — или, скорее, на какого-нибудь монашеского начальника — на аббата, например. Он и выразился далее как-то загадочно, по-церковному.

— Да будет каждый судим по делам его, — пробормотал он непонятно и обреченно махнул рукой. — Давайте продолжим разговор в моем кабинете! Здесь неудобно — я чувствую себя участником какого-то фарса!

Он решительно двинулся к выходу, не дожидаясь меня. Мне пришлось поторопиться. Несмотря на свою полноту, Адам Станиславович оказался очень подвижен. Широким шагом он прошел по коридорчику и открыл какую-то дверь. Мы оказались на кухне.

Кухня как кухня — ничего особенного. Пожалуй, даже слегка запущенная — что, впрочем, неудивительно для старого холостяка, да еще постоянно занятого. В глаза мне бросились решетки на окнах — прочные, надежные, из неокрашенной витой стали.

— Боитесь грабителей? — спросила я.

Адам Станиславович покосился в мою сторону.

— Мне есть за что бояться, — коротко сказал он. — Вы бы на моем месте тоже боялись.

— Разумеется, — согласилась я. — Я сказала это без всякой задней мысли!..

Но Адам Станиславович счел долгом объясниться.

— Я живу, как видите, один, — сварливым тоном сказал он. — У меня здесь и магазин, и квартира… Два в одном флаконе, как сейчас принято говорить… В доме много ценного. Пренебрегать мерами безопасности было бы непростительным легкомыслием. У меня есть оружие, у меня решетки, у меня все на сигнализации! Это влетает мне в копеечку, но иного выхода нет! В наше время полно охотников до чужого добра!

— Вы совершенно правы, — горячо поддержала я ювелира. — Позавчера я своими глазами могла наблюдать…

— Вы опять об этом! — криво усмехнулся Адам Станиславович. — Дался вам этот идиот! Форменный придурок! Глаза квадратные, изо рта разит, пистолет в руке ходуном ходит…

— Значит, пистолет был? — спросила я.

— Обыкновенный пугач! — презрительно бросил ювелир. — Впрочем, выглядел как настоящий… Я не стал испытывать судьбу — нажал на кнопку вызова… Но что же мы встали? Прошу за мной!

Мы прошли еще через одну дверь и оказались в уютной прихожей. Входная дверь была хорошо укреплена и снабжена замками и сигнализацией.

— Это, собственно, вход в квартиру, — пояснил Адам Станиславович. — Днем здесь сигнализация отключается, но кнопка в магазине всегда в работе. Держать сигнализацию включенной днем хлопотно — если кто-то приходит, нужно звонить каждый раз на пульт.

Из прихожей мы попали в довольно просторную комнату, в которой я сразу угадала мастерскую. Здесь стояли три стола, оборудованные специальными лампами, тисочками, станочками и еще массой предметов неизвестного мне назначения. Повсюду были разложены инструменты, расставлены флакончики с непонятными надписями, мотки проволоки, металлические брусочки, пластмассовые разноцветные заготовки… Пахло в мастерской каким-то острым и сладковатым химическим запахом.

— Здесь я работаю, — буркнул Адам Станиславович. — Творю!.. Впрочем, вряд ли вам это интересно…