Владислав Виноградов - Не рисуй черта на стене

— Уж скорее вы напрасно связались с Петуховым. Только не торопитесь утверждать, будто впервые о нем слышите. Через него вы доставали иконы, которые затем продавали в Венгрии. По его просьбе привезли оттуда две портативные радиостанции. Он же отправил подложную телеграмму о болезни вашей матери, позволившую получить отпуск по семейным обстоятельствам. Прискорбная получается картина: обманывали жену и мать, обокрали тестя…

— Это наше семейное дело!

— Дело семейное, а украденные награды — государственные, — возразил Верещагин. — Полгода назад Маргарита Князева видела их в матерчатой сумочке, которую вы прятали за обшивкой в вагоне. Где теперь Золотая Звезда генерал-лейтенанта Кашина?

Мухин беспокойно шевельнулся на стуле:

— Сейчас у меня должен быть обед. Я свои права знаю.

— Да. Все правильно. Но знай ты лучше свои обязанности, не пришлось бы сейчас жевать казенный хлеб!

…Конвоир аккуратно притворил за Мухиным дверь кабинета. Верещагин смахнул в ящик стола пластмассовый браслетик, который предъявил для опознания, и вспомнил историю, относящуюся ко временам, когда часы еще не подбирали в тон цвета платья. Ее рассказывал отец, дело было перед войной, часы считались дорогой редкостью, а главным героем того давнего происшествия был офицер.

Точнее, красный командир. Коверкотовая гимнастерка, наган в кобуре, медаль за Хасан или орден за линию Маннергейма — мечта всех мальчишек. Именно такого человека искали по вагонам пассажиры пригородного поезда, обнаружив под лавкой карманные часы. Зачем? Командир Красной Армии в глазах людей был воплощением чести: не зажилит находку, отдаст, кому положено.

Вдвойне обидно, что внук такого командира разменял офицерскую честь на десяток коробок с ширпотребской штамповкой. Верещагин не делал обобщений — среди его друзей было немало офицеров, в бою доказавших свою честь. В семье не без урода — в отношений Мухина эта пословица верна на сто процентов. Но и то надо признать: в чем-то померк ореол героической профессии, многие газеты и журналы всерьез ведут речь об «антивоенно-патриотическом» воспитании, словно царство всеобщего мира уже наступило на Земле. Опасное заблуждение: медведь неизбежно придет за медом, а пчелы-то без жал. Прекраснодушными разговорами о бесчеловечности войн его от улья не отвадишь. Разговаривают — и договариваются — с сильными. Слабым диктуют свою волю.

Пацифизмом бандитов интернационального толка не обезоружишь.

Верещагин по роду службы прекрасно знал: со стороны Запада идеологический прессинг по всем каналам не ослабевает и сейчас. Брошюрки НТС, листовки, пробуждающие националистические чувства, — их пытаются распространять западные спецслужбы, забрасывая в Советский Союз даже с помощью воздушных шаров, как и во времена «холодной войны». Для идеологических диверсий используются разные методы, они не прекращаются, и, быть может, не случайно для Мухина заграничные шмотки, деньги стали единственным светом в окошке. Личный успех любой ценой — это вполне в рамках буржуазной морали…

Нет, Верещагину не было жаль Мухина, преступившего не только закон, но и вековые понятия офицерской чести. Сергей Иванович набрал номер телефона капитана 2 ранга в отставке Полякова и поблагодарил его за помощь, спросив:

— Николай Николаевич, напомните, какой девиз был на офицерских клинках?

— На золотом наградном оружии: «За храбрость». А вообще-то со времен Екатерины II русские офицеры были верны одному девизу «За любовь и Отечество!».

…Бывший офицер Мухин то и другое разменял на деньги. Верещагин положил телефонную трубку. Делом его чести было отыскать след похищенных наград.

«Военному прокурору Венгерской Республики.

Нами расследуется уголовное дело в отношении лейтенанта Мухина В. В. Основанием для возбуждения дела послужил факт обнаружения сотрудниками Чопской таможни в потолочном перекрытии купе вагона поезда «Будапешт — Москва» 498 электронных наручных часов.

В ходе расследования получены материалы процессуального характера о том, что Мухин в период службы в Южной группе войск активно занимался контрабандой, спекуляцией, хищением государственного имущества и совершением других преступлений совместно с различными лицами, в том числе с венгерским гражданином Крутовым Шандором.

В отношении Крутова имеются данные, что он скупал у Мухина в большом количестве перемещенные последним из СССР в Венгрию предметы антиквариата, старинный фарфор, иконы, бриллианты, золото и советские ордена из драгоценных металлов, а также различные вещи, похищенные Мухиным совместно со своими соучастниками во время квартирной кражи в г. Ленинграде.

Кроме этого, у Крутова могут находиться на хранении принадлежащая Мухину видеоаппаратура с порнографическими фильмами и литература антисоветского содержания, которой Крутов пытается обрабатывать отдельных военнослужащих Южной группы войск.

Сам Крутов в ближайшее время намерен имеющиеся у него ценности вывезти для реализации за границу.

В порядке оказания правовой помощи прошу Вас решить вопрос о проведении обыска по месту жительства Крутова и допроса его в качестве свидетеля по изложенным выше обстоятельствам. При проведении следственных действий желательно участие старшего следователя по особо важным делам майора Верещагина С. И.

В следственном отделе Главного управления полиции Будапешта первым вопросом, заданным Верещагину, был этот:

— Что вы любите больше — чай или кофе?

Верещагин невольно усмехнулся. Начальник отдела, рекомендовавший обязательно отведать львовский кофе, серебряный самовар, так и не использованный по прямому назначению, ароматный чай, без толку остывающий в кузнецовском фарфоре ленинградского коллекционера… Похоже, следствие проходило под знаком сих добрых тонизирующих напитков, и вот на заключительном этапе предложен выбор.

— Кофе!

Старший лейтенант полиции доктор Йожеф Этвеш — он встречал Верещагина на вокзале, с первых же минут напомнив ему Карлсона, который живет на крыше, почему-то обрадовался:

— Сразу видно знающего человека! Жужика, мой коллега из Ленинграда предпочитает кофе, так уж ты постарайся. Пусть кофе будет крепким, как твоя любовь ко мне… Но если ты полюбишь гостя, я не буду ревновать. Ну, как я владею русским, Сергей?

— Отлично. И кофе тоже отменный, — похвалил Верещагин, отпивая по глотку из маленькой чашечки.

— Да. Жужа мастерица. Рекомендую — сержант полиции, стенографистка и переводчица. Печатает, конечно, тоже. Таким образом, у меня нет проблем с оформлением бумаг, что, знаю, у ваших следователей занимает много времени.

— Да, Йожеф, ты хорошо устроился, — откровенно позавидовал Верещагин. — Заодно объясни, когда успел защитить докторскую диссертацию?

Этвеш опять улыбнулся:

— У нас звание доктора получает каждый, кто закончил университет… Жужика, ты готова? Губы можешь не красить. Только не забудь служебные блокноты. Подозреваю, этот парень скользкий, как угорь…

— Сейчас поглядим, — сказал Верещагин, допивая кофе. Он отказался от сахара, и пока «Жигули» Этвеша мчались по городу, ощущал на губах едва уловимую горчинку…

Такой же привкус оставил и весь суматошный день, однако не кофе был тому причиной. Неудача горчит сильнее кофейных зерен, а обыск на квартире Крутова не принес ожидаемого Верещагиным результата. Хотя и бесполезным не оказался. Обнаруженные записи свидетельствовали о немалом размахе операций по купле-продаже, а полтора десятка икон, упакованных в картонки из-под стирального порошка, заставили Этвеша даже присвистнуть:

— Ого, да тут святых на целый костел!

Шандор Крутов скромно потупил глаза:

— В доме верующего всем найдется место.

— Поэтому и держите их в кладовке?

— Я собираюсь делать ремонт. Вот и спрятал лики…

— Молитесь-то вы совсем другим богам, — заметил Этвеш. — Поясните, где или у кого вы приобрели иконы в таком количестве?

— Мне подарила их бабушка. По-моему, каждый может иметь столько икон, сколько хочет, — сказал Крутов, отвечая Этвешу, но глядя на Верещагина, и Сергей Иванович опять ощутил на губах горьковатый привкус.

— Подследственный Мухин, прогулка закончена.

Голос контролера следственного изолятора был лишен эмоций. Ни гнева, ни жалости нельзя уловить, и Мухин уже знал — просить и спорить бесполезно. От установленного распорядка шага не ступить в сторону, как и не перепрыгнуть через стены в два человеческих роста, ограждающие прогулочный дворик.

Единственное, что можно — последний раз глянуть на небо. До завтрашнего дня Мухин его больше не увидит. И хотя небо в клеточку — поверх стен лежит надежно вделанная в бетон толстая решетка — там светит солнце. Там плывут облака — вольно, ничем не ограниченные в своем беге. Там…