Шарль Эксбрайя - Лгуньи

— Думаю! И я сию же минуту еду к Базилии. Я хочу сказать ей пару слов.

Базилия спокойно смотрела на комиссара, а он не знал, какие еще использовать методы, чтобы заставить ее заговорить.

— Чем обязана радости видеть вас? — невинно поинтересовалась она.

— А вы не догадываетесь?

— Нет.

— Мариус Бандежен — это имя говорит вам что-нибудь?

— Кто это?

— Один из тех, кто убил ваших.

— О!

— Он умер сегодня ночью.

— Раз бог призвал его к себе, пусть он его и судит.

— А не вы ли со своими друзьями помогли ему отправиться на свидание с Господом Богом?

— Я вас не понимаю.

— Нет, вы меня хорошо понимаете! Я не знаю, как вам удалось это сделать, но я убежден, что это вы отравили Бандежена!

— Я? В мои-то годы? Вы в своем уме?

— Бандежен заходил в ваш квартал вчера утром.

— Сюда многие заходят.

— Да, но он тут был со специальной целью: узнать, видели ли вы убийц, представляете ли вы для них опасность или нет. Вы солгали, Базилия. Вы были на перевале Вильфранш. Скажите одно только слово, и я засажу всю эту кодлу в тюрьму.

— А потом?

— Что потом?

— Потом они найдут адвокатов и выйдут сухими из воды.

— Значит, вы все-таки видели их?

— Нет.

— Базилия, эти глупости вы будете рассказывать кому-нибудь другому! Хотите, я скажу вам, что я думаю? Вы вбили в свою упрямую башку мысль отомстить за своих! Но времена изменились, Базилия! Времена дикарей миновали! Существует закон. Я его представляю, и я заставлю вас уважать его! Видит бог, Базилия, я очень люблю вас, я очень любил Доминика, Антуана и Анну. Но я клянусь вам, если я найду доказательства вашей причастности к убийству Бандежена, я посажу вас в тюрьму!

— А дети? — с улыбкой спросила Базилия.

— Им придется идти в приют, потому что их бабушка выжила из ума!

— Анжелина не позволит вам этого!

— Оставьте в покое мою жену!

Сервион схватил ее за плечи.

— Неужели вы не понимаете, что все будет намного проще, если вы расскажете мне? С какой радостью я схватил бы Консегуда, Кабриса и всю эту компанию! И они уже не ускользнули бы от меня! Но если вы будете молчать, они в конце концов доберутся до вас!

— Я не понимаю, о чем вы говорите, комиссар. Я ничего не знаю, — спокойно сказала она.

Сервион яростно нахлобучил шляпу и вышел, хлопнув дверью.

Его гнев еще не остыл, когда он вошел в лавку Мурато. Жан-Батист меланхолично накладывал горчицу в горшочек. Появление полицейского было для него неожиданным развлечением.

— Добрый день, комиссар.

— Здравствуйте. Когда вы вчера легли спать?

— Огорошенный этим вопросом, Мурато помолчал немного, потом сказал:

— В 9 часов, как обычно.

— А ваша жена?

— Жена? Не знаю. А зачем вам?

— Нужно. Она здесь?

— Конечно.

— Позовите ее, пожалуйста.

— Антония! — надтреснутым голосом крикнул Жан-Батист.

Появилась Антония.

— Ты мне дашь спокойно закончить работу? О, господин комиссар!

— Антония, в котором часу вы легли спать вчера?

— А зачем вам это?

— Я задал вам вопрос, Антония.

— Ладно, ладно, не сердитесь… Ну, наверное, около десяти…

— А не около полуночи?

— Может и около полуночи.

— А почему так поздно?

— Да как вам сказать…

— Не потому ли, что вы ждали гостя?

— Что за глупости! Я уже не в том возрасте, чтобы назначать свидания по ночам.

— Я не шучу, Антония! Речь идет о смерти человека!

— Ну и что? Вы придаете слишком большое значение смерти, комиссар. Доживете до наших годов, тогда поймете, что думать о смерти не имеет смысла.

— Антония, вы уверены, что не встречались вчера ночью с Мариусом Бандеженом?

— А кто это?

— Он заходил к вам в лавку вчера утром.

— Да? Но я не имею привычки спрашивать у клиентов, как их зовут.

Комиссар готов был прибить ее.

— Запомните, Антония, и вы, Жан-Батист. Если с Базилией случится какое-нибудь несчастье, вы будете виноваты!

И он ушел, не ответив на вопрос Жана-Батиста, который так ничего и не понял в этом разговоре.

В задней комнате кафе Гаррибальди все сидели молча, не глядя друг на друга. Приход Консегуда произвел действие камня, упавшего в колодец.

— Ну?

Все молча повернулись к нему. Он внимательно оглядел их. Вот Кабрис с грубым лицом и сильным гибким телом атлета; Аскрос, похожий на мелкого лавочника; красавчик Пелиссан, одетый как всегда с иголочки, местный Дон Жуан; верзила Бероль; и, наконец, молодой и самоуверенный Кастанье.

— Ну? — повторил Консегуд.

Аскрос, вступивший в должность заместителя при очень неблагоприятных обстоятельствах, счел своим долгом ответить за всех.

— Что вы хотите от нас услышать, патрон? Мы знаем не больше вашего.

— Это-то мне и не нравится. Вы читали вечерние газеты? Мариус умер не от инфаркта. Его отравили! И я очень хотел бы знать: кто и за что?

Эспри пожал плечами.

— Если бы мы знали это, шеф, можете мне поверить, отравитель уже пожалел бы о том, что родился на свет!

— Что он делал в четыре часа утра на улице Солейа, этот лодырь Мариус, черт бы его побрал! — воскликнул Бероль.

— Не смей так говорить об умершем! — подскочил Фред.

— Слушай, Кабрис, твои манеры начинают мне действовать на нервы! — вспыхнул Консегуд.

— Не сердитесь на него, патрон, — вмешался Кастанье. — Фред боится…

Кабрис подскочил к нему.

— Вот я тебе покажу, боюсь ли я!

По знаку Консегуда Аскрос и Пелиссан схватили разъяренного Фреда за руки, а Катанье продолжал:

— Конечно, Фред, ты боишься… впрочем, как и все мы…

— А ну-ка, объясни, — потребовал Консегуд.

— Все очень просто, патрон… Только одно дело может доставить нам серьезные неприятности… кровавые неприятности… Это идиотская история на перевале Вильфранш… Вчера Мариус, выполняя ваше задание, пошел в старый город. И его нашли мертвым. И где? Рядом со старым городом. Не думаю, что это совпадение…

— А что ты думаешь?

— Что убийством этих Пьетрапьяна Фред напустил на нас и полицию, и корсиканцев. Мариус — первая жертва. Кто следующий?

Все подавленно молчали. Наконец, Фред заорал:

— Идиот! Полиция не убивает из-за угла, а в «малой Корсике» одни старики!

— Чтобы подсыпать яд в стакан не нужны мускулы грузчика, — хмыкнул Кастанье.

— Что ты на это скажешь, Фред? — спросил Консегуд.

— Пошлите меня туда, и я вытрясу из этих старых скелетов, кто это сделал, и прикончу его!

— Кретин! Ты только и умеешь, что убивать! Никак не пойму, как это я мог доверять тебе! Нет, мальчики, действовать нужно осторожно, пока не узнаем, кто наш враг… Никаких необдуманных поступков. А кроме того, смерть Мариуса могла быть просто несчастным случаем… Когда он был голоден, он жрал все подряд, а поскольку голоден он был всегда…

— Но не настолько же, чтобы нажраться цианистого калия!

— Да, конечно… Но для нас главное — узнать, что замышляют в «малой Корсике»… если там вообще что-нибудь замышляют.

— Хотите, я схожу поухаживаю за бабульками? — небрежно предложил Барнабе Пелиссан. — Держу пари, что они все влюбятся в меня и расскажут все свои секреты. А завтра вечером я расскажу вам.

Комиссар Сервион переворачивался с боку на бок.

— Что ты вертишься? — не выдержала Анжелина.

— Я не могу уснуть.

— Выпей таблетку.

— Чтобы завтра проснуться с больной головой? Спасибо! И все из-за этих старых идиоток!

— Ты напрасно обвиняешь их! Почему ты думаешь, что они не сказали тебе правду?

— Потому что все они лгуньи!

То, что другим казалось каторгой, Барнабе считал развлечением. Он отнесся к заданию как к своего рода тренировке. Его смешила мысль испробовать на старухах тактику, которая всегда обеспечивала ему успех среди молодых женщин. Смогут ли эти бабульки устоять перед его красноречием, сила которого уже давно доказана? Он был убежден, что возраст здесь не имеет никакого значения. Нужно только сменить тему. Он будет говорить не столько о будущем, сколько о прошлом, будет говорить комплименты не сегодняшним старухам, а юным девушкам, которыми они были когда-то.

Друзья всегда завидовали ему, и Пелиссан решил показать им, на что он способен. Он принесет им на блюдечке ответ на вопрос, который так сильно беспокоит их.

Барнабе даже не вспомнил о Мариусе Бандежене, своем товарище, умершем такой странной смертью. Он считал Мариуса славным, но глуповатым парнем и полагал, что между ними нет ничего общего. Ему и в голову не приходило, что он рискует не меньше него. Он любовался собой, поправляя перед зеркалом узел галстука. Солнце, льющееся в окно, окрашивало в праздничные тона незамысловатую обстановку квартиры. Барнабе насвистывал модную песенку. Он чувствовал себя молодым, сильным, красивым. Весь мир принадлежал ему.

Стоя на пороге своего дома, выходящего на улицу Ласкари, Барнабе глубоко вдохнул свежий воздух и подмигнул хорошенькой девушке, проходившей мимо. Девушка пожала плечами. Он улыбнулся. Вначале все они держат себя неприступно, а потом так привязываются, что никак от них не отделаешься.