Телохранитель для души - Рина Осинкина

если ты заметил. Перепалка, которая произошла на совещании между ним и Светланой, заставила начлаба напрячься. Он решил действовать безотлагательно, расценив информированность новоявленной хозяйки как серьезную для себя угрозу. Точнее, еще не угрозу, а проблему, поскольку имеется шанс ее устранить. Он отправился в парк «Сокольники», где в одном из павильонов проходила крупная ювелирная выставка, и оттуда позвонил в почтовую фирму, вызвав курьера. Пока ждал его прибытия, купил сережки, не пожалев бабла. Капсула с токсином была при нем. Укрывшись в туалетной кабинке, довел до ума замочки серег. Сопроводительное письмо он заготовил еще в офисе, а в подарочную бумагу посылку упаковали на одном из выставочных стендов. Встретив у входа в павильон сотрудника службы доставки, продиктовал адрес Галактионовых, после чего устроил себе передышку до следующего дня, на который у него тоже было запланировано важное дело. Но Панин не предусмотрел, да и не мог, пожалуй, предусмотреть, что курьер, вручив Светлане бандероль, приложит к посылке магнитик для холодильника с координатами родной фирмы. Отыскали курьера, предъявили ему Панина. Теперь тот ждет суда. Пытается оправдаться нервным срывом и косит под психа. А может, и не косит. Ему есть из-за чего расстраиваться – Светка ничего конкретного о теневой деятельности начлаба не знала, его порыв был напрасен. Но Клинкина обожает эффекты и в результате едва не попала на стол к патологоанатому. Так что, Валь, если бы не ты, лежать бы ей, голенькой и холодной, в морговском рефрижераторе.

– А если бы не ты, лежать бы им с Германом в соседних отсеках.

– Тоже верно.

И все.

Тема исчерпана. Разговор иссяк. Они замолчали.

Каким-то непробиваемым молчанием замолчали. Как будто уперлись в стену, глухую, холодную, равнодушную.

И это окончание встречи показалось Вике таким вопиюще неправильным, таким абсолютно недопустимым и недолжным, что она принялась поспешно придумывать слова, любые слова, которыми можно было бы прогнать подлую тишину. Но в голову ничего не приходило, и двое так и стояли на расстоянии вытянутой руки друг от друга, облокотясь о парапет и делая вид, что любуются линялыми крышами пятиэтажек.

«Пора домой», – тоскливо подумала Вика.

Все, что он хотел от нее услышать, она рассказала. Все, что она хотела увидеть здесь, он показал. Пора домой.

Хотя почему обязательно домой? Можно посидеть где-нибудь на скамеечке, покормить птиц. По-стариковски ссутулив спину, без улыбки следить за хлопотливой толкотней сизарей над россыпью хлебных крошек. Вон сколько пустых скамеечек там внизу, на бульваре. Некоторые в тени крон. Или отъехать пару остановок на троллейбусе…

Собственно говоря, а что ты хотела от этой встречи, Вика? Что ты вообще хочешь от мужчины, стоящего рядом? Ты разрешила себе с ним, так уж и быть, общаться. Поверхностно, незамысловато, просто. С отстраненностью. Непременно со сдержанной отстраненностью. И никаких ожиданий. Слышишь? Никаких! Лишь время от времени, лишь краткосрочно присутствовать в его жизни. Стараясь, чтобы он ни о чем не смог догадаться.

А теперь что? Передумала насчет холодности? Спасовала? Его слова, которым не поверила, забыть не можешь?

Дура. Слабохарактерная дура.

Видите ли, ждать она ничего не ждет. Но ведь надеешься, не так ли? Надеешься, что к разговору, тобою скомканному, оборванному, отвергнутому, он вернется? Рано или поздно, когда-нибудь, пусть не сегодня, не сейчас, но непременно?

Допустим, к разговору он вернется. И?

Что хуже: недоговоренность или совершенное неведение? Или самое что ни на есть скверное – принять чужую ложь? И обманувшись, поверить, что твое несбыточное наконец сбылось-свершилось?

Вика ответа не находила.

Валентин шумно выдохнул, выпрямляясь. Шлепнул крепкими ладонями о глянцевый парапет. Развернулся к Вике лицом. Заглянул в глаза.

Дыхание сбилось, воздуха вдруг перестало хватать, катастрофически перестало, и легкие, словно кузнечные мехи, принялись торопливо его прокачивать, заставляя взволнованно вздыматься грудь.

– А… ты мне про начлаба недорассказала. Я хоть и не эмпат, как твоя одноклассница, но выводы делать умею, – слегка запнувшись, проговорил Валентин и обличительным тоном прибавил: – Вы с ним пересекались. Может, поделишься?

Потребовалось изрядное волевое усилие, чтобы смять адреналиновый бум. Но Вика справилась. Ответила размеренно:

– Как-нибудь потом. Делиться несколько устала. У Танзили встретимся, я вам обоим и расскажу. Если Усмановна приглашать не передумает.

– А я помню, нас еще Света твоя приглашала. И вообще, при чем тут званые приемы? Ты сама спокойно можешь позвать меня на чай. С сушками. Тебе что, жалко для меня сушек? Я челночки ванильные уважаю, но можно и простые.

Вика, пожав плечами, промолчала. Ощущала она себя основательно измочаленной и одновременно опустошенной. А кто виноват? Сама и виновата.

– Или в парке побродим. В Измайловском. Тебе нравится Измайлово? Ты мне изложишь историю своих разборок со злым гением Паниным, а я тебя за это мороженым накормлю. И на аттракционе покатаю. Хороший план?

– Просто супер, – процедила Вика, не повернув к нему лица.

Не расплакаться бы.

Вон там, если взять левее, просматривается отличная скамеечка. Только сначала нужно будет зайти в продуктовый, чтобы батон…

Валентин, раздражаясь, проговорил:

– Собственно, мне подробности про вашего Панина не особенно нужны. Не хочешь рассказывать – настаивать не собираюсь.

Ого. Похоже, начал злиться. На кого, интересно.

– Мне другое важно узнать, – продолжил он неприязненным тоном, после чего взял паузу.

Вика не шелохнулась. Не взглянула недоуменно. Молчала.

И тогда он хмуро спросил, рассматривая ее профиль:

– Выйдешь за меня?

Не отозвалась. Не расслышала?

– Виктория Демидова, я люблю тебя. Выходи за меня замуж.

Прикусила губу. Глаза сузила в напряженном прищуре. Прошло несколько душных минут, прежде чем она ровным голосом поинтересовалась:

– А почему ты не хочешь узнать, люблю ли я?

– Потому что я умный, – с готовностью пояснил Валентин. – Ты не любишь, конечно. Но если я об этом тебя спрошу и получу логично-ожидаемый ответ, то мой последующий вопрос будет исключен. Решил оставить себе некоторый шанс, если не возражаешь.

Он взял ее стиснутый кулачок и приложил к своей щеке. А потом легонько коснулся губами косточек пальцев. Потом слегка прикусил.

Вика моментально выдернула руку, задев его по носу, и, стараясь, чтобы голос не звенел от напряжения и подступающих слез, резко бросила:

– Почему я должна тебе верить?! Почему я верить должна, что ты меня любишь, Валентин? Если тебе наплевать, люблю ли я, то твое предложение больше похоже на сделку, не находишь?

– Какую сделку, Вика? – осведомился он, потирая ушибленный нос.

– Какую?! Об объединении семейных капиталов, естественно. И ты готов жениться на любой уродке, лишь бы не огорчить папеньку, пойдя против его воли.

– Уродка – это ты? – уточнил он на всякий случай. – А капиталы вознамерились объединять наши