Роберт Уилсон - Кровь слепа

— Мне кажется, я слышу твои мысли, — спустя полчаса проговорила Консуэло, — но не полностью, не до конца.

— Все та же проблема, — отозвался Фалькон. — Доверие. Не знаю, не сделал ли я только что серьезной ошибки, приняв на веру то, что думал об Абдулле его отец.

— Приняв его за друга?

Фалькон кивнул и включил передние фары, так как за спинами их горел закат. Машину заливало странным светом — тускло-багровое небо сзади, темнота впереди, и лишь панель управления светит в лицо.

— Я только что был свидетелем удивительного преображения — за пятнадцать минут мальчик превратился в мужчину, — сказал Фалькон. — А это привычка следователя — вечно подвергать сомнению то, что кажется истиной, всюду видеть измену. Реакция Абдуллы на это письмо показалась мне несколько…

— Наигранной?

— И да и нет. Вот теперь ты знаешь мои мысли до конца. Но чтобы проникнуть в дом в Фесе, я вынужден полагаться на него. Мне пришлось открыть ему все карты, что делает меня уязвимым.

— Разве нельзя было поступить иначе?

— Сперва я собирался просить Юсру провести меня в дом. Абдулла отсоветовал мне это делать по причинам вполне резонным. Но когда от решения зависит так много, сомнение всегда остается.

— Ты не все говоришь мне, Хавьер. Я это чувствую.

Он это предвидел.

— Чтобы спасти Дарио, мне предстоит вначале убить одного человека, дядю Абдуллы.

Она взглянула на него, окинула взглядом его профиль, линию челюсти, скулу, ухо, глаз. Господи, во что она его втянула!

— Нет, Хавьер. Это невозможно. Я не позволю тебе это сделать.

— Это необходимо.

— Тебе уже приходилось убивать?

— Дважды.

— Но ты никогда еще не убивал человека хладнокровно, рассчитанно.

— По-другому невозможно, Консуэло. Я делаю это, помимо прочего, еще и для Якоба. И я это сделаю, — твердо сказал Фалькон.

— Абдулла в курсе. И если он нам вовсе не друг, то, замышляя убийство, ты готовишь собственную гибель.

— Нам нужен запасной план на случай, если я в Абдулле ошибся, — сказал Фалькон.

«Отель дю Коммерс» был расположен на площади Алауитов. Припарковавшись возле отеля, они поднялись к себе в номер. Отель был не того класса, к которому привыкла Консуэло, но находился он непосредственно перед золотыми воротами королевского дворца.

Они приняли душ, переоделись. Есть не хотелось ни ей, ни ему. Они прилегли на кровать. Консуэло положила голову на грудь Фалькону. Он разглядывал потолок. В дверь постучали.

Вошедший представился, сказав, что его прислал Пабло, и с беспокойством покосился на Консуэло.

— Ничего страшного, — сказал Фалькон, познакомив его с Консуэло. — Она должна знать все.

Из небольшой принесенной им дорожной сумки незнакомец вытащил бежевого цвета бурнус.

— Наденьте его, — сказал он. — И прикройте лицо капюшоном.

Фалькон влез в этот длинный, до щиколоток, мешковатый плащ, нахлобучил на голову капюшон, оглядел себя в зеркале. Карманы бурнуса сообщались с брючинами. Прикрутив глушитель к девятимиллиметровому «глоку», агент передал оружие Фалькону. Он показал ему, что пистолет полностью заряжен — один патрон находился в патроннике, показал предохранитель. Затем Фалькон сунул пистолет за пояс. Агент разложил на кровати крупномасштабную карту квартала Эль-Бали, показал, через какие ворота Фалькону следует войти, местоположение магазина и самый удобный путь от магазина к дому Диури. Он показал ему недавний снимок Бараката — дал разглядеть его и тут же забрал назад.

— Вы войдете в магазин Бараката в восемь тридцать, — сказал агент. — Там будет находиться один посетитель — испанский турист. Как только вы войдете, другой наш агент, марокканец, встанет у двери снаружи. Застрелив Мустафу Бараката, вы передадите оружие испанскому туристу и покинете помещение. Не оглядывайтесь. Марокканец закроет за вами дверь.

— Но оружие мне понадобится и когда я отправлюсь в дом Диури, — сказал Фалькон.

— Об этом мы, конечно, позаботимся, — отвечал агент. — Но осторожность требует, чтобы, совершив убийство, вы вышли из магазина безоружным.

— Я хочу, чтобы вы показали Консуэло дом Диури, — сказал Фалькон. — В Фесе она впервые, а улочки тут запутанные. Мне нужно, чтобы она увидела дом не на карте и запомнила, как к нему пройти. Если со мной что-нибудь случится и я не подойду к дому, постучите в дверь и вызовите Юсру.

— А что тогда будет делать Консуэло? — спросил агент.

— Вы дадите ей предназначенное мне оружие, и она попросит Юсру провести ее к матери Бараката.

— А что, на ваш взгляд, может с вами случиться? — спросил агент.

— Мне пришлось посвятить в этот план Абдуллу Диури.

— Это не было предусмотрено, — сказал агент.

— Я не смог этого избежать.

Агент взглянул на свои часы:

— Я должен поспешить на место. Я переговорю с Пабло. Если операция будет отменена, мы пошлем вам на мобильник короткое, в одно слово, сообщение.

Консуэло и агент ушли.

Фалькон посмотрел на часы — еще оставалось время. Он вспомнил про пробы на ДНК, сунул их в карман. Вынул пистолет, положил его на кровать, прошелся взад-вперед по комнате. Прилег, положив пистолет на грудь, но ему не лежалось — он снова поднялся. В бурнусе ему было жарко, он снял его. Время словно залипло и не двигалось.

Через сорок минут вернулась Консуэло. Он запер за ней дверь и вновь принялся мерить шагами комнату.

— Дом видела? — спросил он.

— Это недалеко, — сказала она. — Ты нервничаешь, Хавьер. Все еще думаешь об Абдулле. Поговори со мной. Давай проясним, что кажется тебе в нем таким подозрительным.

— Не слишком ли молниеносной оказалась перемена? Не была ли она чересчур резкой? Не выглядела ли она заранее отрепетированной? Что промелькнуло в его глазах, когда он сказал: «Вы можете на меня рассчитывать»? Почему он предложил свои услуги, в то время как его отец пожертвовал жизнью ради него? Не слишком ли скоропалительно и настойчиво стал заверять меня в своей преданности? Не было ли это игрой?

— Уж слишком ты волнуешься.

— Это паранойя. Мне станет легче, когда кончится это ожидание.

— Рубашка у тебя совсем мокрая. Сними ее. Надень вот эту.

Он в сотый раз взглянул на часы. Даже пяти минут девятого еще нет. Он стянул с себя рубашку. Она обтерла его полотенцем. Он надел майку, опять закутался в бурнус, проверил пистолет, сунул его в бурнус и за брючный ремень. Прошелся по комнате. Так вполне удобно.

— Пора, — сказал он.

Обняв его за плечи, она обхватила руками его шею и расцеловала в обе щеки. Он обнимал ее очень нежно, кончиками пальцев перебирая ее ребра.

— Нет, Хавьер, это не конец, я это знаю точно. Это начало. Поверь, — сказала она и еще крепче обняла его. — Ты мне веришь?

— Верю, — ответил он, но глаза, устремленные куда-то поверх ее плеча, говорили другое.

Они разомкнули объятия. Он сжал ее руки в своих, заглянул в глаза.

— Когда ты пришла ко мне в тот вечер, до переговоров с русскими, ты могла мне солгать. Ты могла с легкостью втянуть меня в преступление. Но ты этого не сделала, тебя так возмутил их замысел, что ты даже не побоялась рискнуть собственным ребенком. Это было замечательно, и я влюбился в тебя заново, — сказал он и отпустил ее руки. — Что бы ни случилось, я хочу, чтобы ты знала, что я ни о чем не жалею.

— Я ждала тебя всю мою жизнь, Хавьер, — ответила она. — И я знаю, что ты вернешься ко мне.

Фалькон натянул на голову остроконечный, как гномовский колпак, капюшон бурнуса, и, едва за ним закрылась дверь, ей тут же захотелось, чтобы он вернулся, а собственные уверенные слова показались малоубедительными. Она думала, что с ней будет, если они больше не увидятся. Она подошла к окну. Сверху было видно, как он вышел из дома и, направляясь к королевскому дворцу и заворачивая за угол, помахал ей рукой и исчез.

Фалькон шел быстрым шагом. Движение прояснило его мысли. Тело налилось твердой решимостью, как будто он облачился в броню из чистой сверкающей стали, броню прочную и плотно прилегающую, как собственная его кожа. По пути он позвонил Абдулле — сказать, что идет. Он прошел через ворота, одни, другие, через Баб-Семмарин, поднялся по главной улице Меренидов к Баб-Дакакану. Завернув направо у Баб-эс-Себы, он прошел бульваром к Эль-Бали. Теперь он шагал решительно, уверенной походкой. Здесь было многолюднее, попадалось больше туристов. То и дело путь преграждали разносчики. Но бурнус делал свое дело — его никто не останавливал и не задерживал. Пройдя в ворота, он очутился в центре города.

Здесь сновали автобусы с туристами. В магазинах толпились посетители. Мелькали медным блеском лотки и подносы, инкрустированная перламутром мебель, зеркала в рамах из верблюжьих костей, серебряные украшения, цветные шарфы и пестрые шали. Под капюшон проникал сладкий коричный аромат пастилы. То и дело приходилось прыгать, переступая через яблоки навоза, оставленные мулами. Улицы были запружены неповоротливыми толпами глазеющих во все стороны туристов. Он старался не глядеть на часы — не марокканская привычка слишком уж заботиться о точности. Он дойдет. И дойдет вовремя. Запахи съестного забивал запах горящих углей. Сильно пахло дубленой кожей. Старики сидели, попивая чай, перебирая четки. Мальчишка, стоя на четвереньках, старательно раздувал пламя под закопченным котлом. Шипенье пара. Тяжелый цокот ослиных копыт по булыжникам. У мечети Шераблиин он свернул налево. Здесь улицы были пустыннее и темнее. Он вышел на улицу пошире. Потянулись ковровые лавки. Здесь. Рука его сжала рукоятку пистолета.