Андрей Константинов - Гоблины. Пиррова победа

Не достал. С рыжебородого слетела лишь неглубокая баранья шапка, оголив лысеющую голову. Сам Курт лежал навзничь, будто бы продолжал что-то держать и в левой руке, для надежности подобрав ее под себя.

Рыжебородый с колена всадил полрожка. Всадил зигзагом: так, чтобы захватить и залегших у дороги. Наверное, нервничал, потому что в итоге лишь скосил придорожные наросты засохшей грязи метрах в четырех от Зечи. Потом вдруг спохватился, сообразив, что и сам он сейчас на мушке у федералов.

Как он исчез, ни Зеча, ни Бугай не видели. А вместе с медленно спадающей взвесью из грязного снега и желтовато-песочного грунта на дорогу надвигались последние призрачные минуты перед полной темнотой. И тогда Зеча…

Нет, он даже не скомандовал, он просто тупо произнес: «Берем!», и скатился с дороги туда, где лежал Курт. Так что Бугай даже не успел вскрикнуть: «У него под мышкой вторая…»

Здесь, на месте, выяснилось, что в тело Курта впились несколько своих же осколков, а брошенная им граната срикошетировала от колонки. Теперь ее, некогда ярко-зеленую и заметную метров со ста, было уже не различить. Но Бугай оказался прав: в подогнутой руке Курт действительно сжимал вторую гранату и рука эта разжималась на глазах. Так хотел сам контуженый Курт.

А к кладбищу тем временем спускались несколько духов, с гиками шумно хрустя подмороженным хворостом. Вероятно, их кликнул рыжебородый. Правда, и со стороны «обнадеживавшей» дороги послышался хрумкающий в снегу топот десятка ног.

Зеча, наконец, разжал руку Курта, и еще одна граната опрокинула колонку. Затем Зеча помог Бугаю закинуть длинное тело товарища на плечо.

На спасительную дорогу они взбирались уже в кромешной темноте…

«И все-таки снег в тот вечер шел! Густой, липкий и теплый. Как кровь», — неожиданно отчетливо вспомнил Крутов, с усилием разлепляя веки и возвращаясь в реальность. В очень хреновую, надо сказать, реальность.

— …И все-таки я не понимаю, Женька! Ни хера не понимаю! — с отчаянной тоской заговорил Мешечко, увидев, что Крутов пришел в себя. — Как же так, а, дружище?! Ведь ты же — мент!

— Мент — это ты, Андрей. А лично я в этих ваших играх — пассажир случайный.

— Это как прикажешь понимать? — оскалился Мешок.

— Как хочешь, так и понимай… Под Новый год салат «оливье» кушаешь? Кино про «иронию судьбы» смотришь? Вот, это она самая и есть, ирония. А ментов, если честно, я по жизни всегда не очень…

— Так какого же ты тогда?!!

— А я тебе сейчас о чем толкую? Ирония… Ольга в менты из училок попала, Натаха — вообще бог знает из кого. Я… Да ты уже, по ходу, в курсе… Ну что ты на меня смотришь как на врага народа? Оборотня живого впервые узрел, что ли? Да вашего брата мента только поскреби хорошенько, каждый второй «случайным пассажиром» окажется, — натужно усмехнулся Крутов, посильнее затягивая повыше голени насквозь пропитанную кровью шмотку. — Ты не сердись, Андрей. Я ведь это не в обиду сейчас говорю. Если брать конкретно тебя, ты — мент настоящий, правильный. Базара нет. И коллектив себе подобрал душевный, можно даже сказать, с огоньком…Возможно, при иных обстоятельствах… Но так уж сложилось, что другим я первым присягал. Потому и ответку перед ними, перед первыми держать должен…

Закончив разбор половиц, Крутов с заметным усилием вытащил из тайника тяжелый металлический ящик, заставив тем самым Мешка невольно напрячься:

— Не ссы, не бомба! — прочитал его опасения Женя и открыл крышку: ящик оказался доверху набит зелеными купюрами американских денег.

— Богато живешь! — удивленно присвистнул Андрей.

— Да уж, не чета вам, котам помойным!

Крутов сгреб в охапку кучку бумажек, подполз с нею к кровати Димки Яснова и со словами «Ты ведь не против?» принялся запихивать их под матрас. Закончив прятать деньги, Женя отполз на исходную и задумчиво на глазок оценил оставшуюся сумму.

— А вот что с этим делать, ума не приложу. Государству отдавать — жалко. Может, ты возьмешь, а? Тачку купишь. Да ты не криви морду-то: не себе купишь, в отдел. Сколько можно на таком говне рассекать?

— Не возьму. Кровь на них. В том числе МОИХ.

— Это верно… Знаешь, на моем персональном счете чужих жизней немерено, а по-настоящему горько и стыдно только за одну. За бомжа нашего, за Демидыча.

— А за Наталью, получается, не стыдно и не горько? — зло спросил Андрей.

— Натаха, то история другая. То, считай, в бою. А бомж этот… Знаешь, это ведь его Бугай по моей просьбе?

— Знаю.

— Откуда?

— Сегодня днем узнал. От Наташи. Ей Демидыч, перед тем как его «транспортные» от нас вывезли, успел шепнуть, что видел вас, всех троих, в кафе на Рубинштейна.

В тусклых, болезненных глазах Жени вспыхнули искорки эмоции, близкой к потрясению:

— Так она знала?!

— Скажем так, догадывалась. И все это время пыталась в тебе разобраться. К сожалению, в одиночку.

— М-да… Огонь-баба. А ведь она по тебе, придурку, сохла. А ты в это время за Ольгой волочился. Чуть ли не на ее глазах. А ведь Северова супротив твоей Ольги — это все равно что столяр супротив плотника.

— Твою бы, блин, эрудицию и начитанность, да в мирных целях!

— А такие, как я, в мирных целях этой стране на хрен не нужны.

— Нашей стране… Или ты вроде как себя противопоставляешь?

— Ага. Противопоставляю. Вот только, сам видишь, хреново выходит, — хрипло выдавил Крутов. Легкое состояние эйфории, наступившее сразу после укола, постепенно улетучивалось, а на смену ему по нарастающей возвращалась боль. Еще не такая сильная, ну да лиха беда — начало.

— Значит, говоришь, одного только Демидыча и жалко? А как же тогда с той засадой, на Приозерском? Ну ладно Холин, допустим даже Тарас. Но молодого-то за что? Он год как институт закончил! Девку по-настоящему еще в руках не держал!

— Так ведь там вроде как обошлось?

— Обошлось. Ну да не твоя в том заслуга.

— Как знать… Не допускаешь мысли, что я за них молился?

Мешечко посмотрел на Женю с презрительной усмешкой:

— О как? Я, блин, щас прямо расплачусь от умиления!

— Ты? Нет, сейчас ты не расплачешься. Это потом, это позже придет. Я даже могу тебе точно сказать — когда!

— И когда же?

— Через три дня. Когда вы, с салютами и с прочей вашей официозной блевотиной, станете Натаху в землю зарывать! И вот тогда ты расплачешься. Но не от умиления. А от того, что кровь Натахи, она, конечно, на мне. Но и на тебе, Андрей, тоже. И ты это сам отлично понимаешь.

— Согласен, — хмуро подтвердил Мешок. — И на мне тоже. Вот только я все-таки надеюсь повременить. Со слезой.

— Типа, такой толстокожий? Брось, не хорохорься!

— Нет, не толстокожий. Просто… Просто Наташа пока еще жива.

— Ну да? Не гонишь? После таких ранений не выживают. Я знаю.

— Не гоню. По счастью, пока еще не ямщик.

— Огонь-баба! — уважительно покачал головой Крутов. — Вот именно такую-то я себе все эти годы и искал.

— Уже не найдешь.

— Это точно… Слушай, Андрей, у меня к тебе огромная просьба! Вот, матери моей передай, — с этими словами Женя подтолкнул в сторону Мешка небольшую коробочку из-под печенья, лежавшую на дне тайника.

Внутри коробки что-то ощутимо звякнуло. По-прежнему ожидая подвоха, Андрей не без опаски приоткрыл коробку и… внутренне охнул. Поскольку «звякнули» хранящийся внутри орден «За личное мужество» и медали: «За отвагу», «За заслуги перед Отечеством» II степени и «За отличие в военной службе» III степени.

— Это за что?!!

— За разное. В основном за пьянки с комендатурой и за взимовыгодную дружбу со штабными, — пространно ответил Крутов, продолжая смотреть на возвышающуюся над полом горку денег. — И еще одно, Андрей! Коли уж ты категорически отказываешься брать баксы на машину, возьми тогда на… Зечу. Чтобы его… Короче, чтобы не в общей яме, с бомжами безымянными? Будь человеком, а? — Только теперь Женя позволил дать себе слабину и посмотрел на Мешка умоляюще.

В воздухе подвисла тишина.

Глазами побитой собаки Крутов наблюдал за тем, как Андрей сначала мучительно и напряженно размышлял о чем-то, после чего поднялся, прошел через комнату, наклонился, скомкал в кулаке несколько бумажек с американскими президентами, не глядя сунул в карман и, не произнеся более ни слова, вышел сначала в прихожую, а затем на лестницу.

— Спасибо, — бледнея, прошептал Курт…

…На лестничной площадке, вполголоса переговариваясь, одну за другой смолили Кузоватов и два его бойца.

— Все, Геннадий Ильич, мы закончили, — надломленным голосом сказал Андрей. — Можете грузить. Задержание оформляйте на себя.

— Спасибо, Андрей.

— Боюсь, в данной ситуации «спасибо» — не самое уместное слово… Вы только его сначала через больничку проведите, ладно?