Юлия Латынина - Промзона

Ни Бельский, ни вы, Константин Кимович, даже не на секунду не допускали мысли, что я действительно в это верю, а не отчаянно пытаюсь оправдаться.

— Сейчас в это трудно поверить даже мне, Денис, — жестко сказал Извольский. Денис положил на стол фотографию.

— Этот снимок сделан десять лет назад в Сирии. Как видите, здесь на снимке четверо. Летчик — это Миша Рубцов, нынешний шеф-пилот ЧАЗа. Второй — сирийский шеф службы безопасности, третий — Саша Ревко. Это он тогда продавал самолеты Сирии. Четвертый — сопровождающий Ревко, как видите, он на этой фотографии стоит спиной.

Извольский взял снимок.

— Ну и что? Я и без тебя знал, что Ревко торговал «МиГами»…

— А вот на этом снимке сопровождающий повернулся лицом.

Денис протянул своему хозяину вторую фотографию. Четвертым был Олег Самарин.

— Самарин работал не на меня и не на Степана, — сказал Денис, — Самарин работал на Ревко. Они были знакомы очень давно и состояли в одной и той же организации. В свое время, когда мы пробивали назначение Самарина, я отметил одну маленькую деталь: у Самарина был липовый диплом об окончании Пермского педагогического института. Тогда я просто решил, что это вполне в стиле Олега.

На самом деле это был документ прикрытия. Самарин кончал Высшую Школу КГБ, и когда после возвращения из Сирии чекисты решили внедрить его в ряды милиции, ему конечно не могли выдать настоящий диплом. И взамен выдали фальшивку, как это принято в таких случаях на Лубянке. Именно этот снимок — вернее, другой такой же, — увидел Степан в квартире Миши Рубцова за два часа до своей гибели.

Именно поэтому он позвонил мне — человеку, которого искренне считал убийцей своего друга.

— Разве они были знакомы, Степан и Самарин?

— Нет. В том-то и дело. Если Степан когда-то и видел Самарина, то это было давно и мельком. Скорее всего, если бы он просто увидел снимок, он бы ничего не понял. Но так уж легла карта, что за двадцать минут до этого Степан был в черловской прокуратуре, где ему показали кадры допроса Самарина. И честно говоря, я полагаю, что Степан уже тогда насторожился. Самарин слишком много и слишком охотно брал на себя. Публично Степан торжествовал. Он даже сказал, что никогда нельзя поручать убийство мусору, потому что мусор всегда всех сдаст. Но в глубине души он чувствовал дискомфорт. Это была, что называется, слишком жирная приманка. И когда он увидел фотографию — он мгновенно все понял.

Кирилл встал с дивана и начал ходить по зимнему саду. На столе зазвонил внутренний телефон. Извольский, перегнувшись через ручку кресла, нажал на кнопку громкой связи.

— Вячеслав Аркадьевич, — раздался голос Вовы Калягина, — там это… следователи подъехали. По факту мины. Хотят с вами побеседовать и нас спрашивают, на предмет версий.

Извольский внимательно поглядел на Кирилла. Тот, в своей рваной черной кофте и черных же штанах, рассеянно ворошил угли в камине.

— Скажи им, — проговорил Извольский, — что у нас нет абсолютно никаких версий. Я ума не приложу, кому бы я мог помешать. И еще добавь, что дорожка-то ведет не только к нашему особняку, там еще шесть дач. Так что если моя служба безопасности нашла мину, это просто значит, что у меня хорошая СБ. А вовсе не что покушались именно на меня.

— Ага, — сказал Вова Калягин, — понял. Никаких версий и вообще это не про нас.

Извольский положил трубку.

— Продолжай, Денис.

Денис внимательно оглядел Извольского и Цоя.

— Я вижу ситуацию так. Между нами и группой «Сибирь» случился… довольно неприятный конфликт. Он мог погаснуть. Мог вяло тлеть. Наконец, многие такие войны, даже очень острые, остаются во вполне юридической плоскости.

Противники не переходят границ и уж конечно не убивают людей. Но полпред Ревко приложил все силы к тому, чтобы раздуть из углей пожар, который поглотит половину промышленной России. Чем острей был конфликт, тем больше обе стороны нуждались в поддержке, чем больше они нуждались в поддержке — тем больше они были готовы за нее отдать. И наконец наступил момент, когда ради уничтожения чужого бизнеса каждая из сторон была готова рискнуть своим собственным. Ревко не смущали миллионные убытки, которые несла экономика. Его не смущали трупы.

Наоборот — в глазах президента эти трупы и эти убытки должны были стать лучшим доказательством того, что частный капитал в России не способен договариваться.

Если эти двое готовы утопить друг друга вместе со своими заводами — так пусть лучше отдают их государству!

.Кстати, Слава, вспомни, с чего все началось. С Анастаса. С губернаторского фаворита, который решил стравить две враждебные промышленные группы, чтобы доить взятки с обоих. Ты отказался играть по правилам мелкого подлеца Анастаса. Но, уйдя от Анастаса, ты попал к Ревко, который делал то же самое — только на совершенно другом профессиональном уровне, недоступном губернаторской подстилке. Потому что Анастас, хоть и просил взятки, но хотя бы не плодил трупов.

А по мере того, как росла роль Ревко, трупы в конфликте появлялись все чаще и чаще.

Ревко говорил, что трупы выгодны мне и Степану. Потому что увеличивают наше влияние. Однако была еще одна сторона, которой трупы были выгодны: это сам Ревко. Ведь, в конце концов, мы все знаем, что Александр Ревко — не производственник, не финансист и не предприниматель. Он — бывший сотрудник спецслужб. Он не умеет управлять заводами, как Слава. Он не умеет захватывать заводы, как Костя. Его учили другому Убивать. Разводить. Подбрасывать улики, мешать следы, проводить спецоперации. Именно это он и сделал. Вспомните историю с Горным! Я был уверен, что Горный рассказал о моем предложении Степану, — Степан был уверен, что Горный ответил мне отказом. На самом деле никто не знал, о чем мы договорились с Горным, — никто, кроме полпреда Ревко, к которому я приехал в ту ночь! И которого я три часа убеждал назначить Горного гендиректором «Южсибпрома»! Кстати, Ревко был слишком умен, чтобы отрицать факт моего приезда.

— Он этого не отрицал, — задумчиво сказал Извольский, — однако он как-то вскользь заметил, что говорил только с тобой, а не с Горным. И, строго говоря, ему неизвестно, согласился ли Горный на твое предложение или ты просто обеспечивал себе политическое алиби.

— А покушение, при котором погиб Фаттах? — спросил Цой, — это тоже дело рук Ревко?

— Наверное, — сказал Извольский.

Цой усмехнулся.

— Мы здесь беседуем откровенно, Слава. Если мы здесь для того, чтобы вешать лапшу на уши, можешь вон — пойти и говорить со следаками. А не с нами.

Извольский помолчал.

— После того, как ГОК утонул, — сказал Извольский, — у меня был разговор с Денисом.

— Разговор?

— Я сказал «сегодня на ГОКе погибли семнадцать человек. Их убил Константин Цой».

Цой неторопливо повернул голову к Денису.

— Крамер приходил ко мне, — сказал Денис, — до покушения.

— Это всем известно!

— Он предлагал убрать тебя. Я отказался.

— Несмотря на разговор с боссом?

— Да.

— И как труп Крамера оказался в болоте?

Денис помолчал.

— Крамер приехал ко мне после покушения. У него абсолютно слетела крыша и у него не было ни копейки денег. Он повторял, что Цой — заговоренный, и он сказал, что если я не дам ему денег, он пойдет и скажет, что его наняли мы.

— И хоронил его действительно Гриша?

— Да.

— От твоей истории воняет, Денис, — сказал Кирилл. — Ты не нанимал киллера, но киллер прибежал к тебе и киллер мертвый. Я таких историй знаешь, сколько слышал?

— Больше, чем сам вчинял? — зло бросил Денис.

— Может быть, мы будем сейчас обсуждать более конструктивные вещи, нежели вопрос о том, кто и когда замочил Лешу Крамера по кличке Самосвал… — усмехнулся Извольский, — например, судьбу наших холдингов?

Цой встал, и от его тени в гостиной стало совсем темно. Поток воздуха от кондиционера едва-едва шевелил листья пальм, и в темноте могло показаться, что по гостиной вместо Цоя мягко ходит белый тигр-альбинос.

— Обсуждать более конструктивные вещи, — сказал Кирилл, — имеет смысл в одном случае: если за господином полпредом не стоит лично президент…

— Президент бы просто пригласил нас обоих в кабинет и очень вежливо попросил бы отдать наши комбинаты ему с народом, — с усмешкой заметил Цой. — Кстати, я не вижу способа отказаться.

— Хорошо, — сказал Извольский, — я… я найду способ поговорить с президентом. Мы ему все доложим.

— Что именно? — уточнил Цой.

— Все.

— Да, — задумчиво сказал Цой, — ты все расскажешь президенту, а Ревко все подтвердит. Ревко охотно скажет, что да, он убил бандита, авторитета, державшего в страхе половину российской металлургии, человека, чье имя было вызовом закону и Кремлю. «Ведь менты не могли его посадить, потому что были им куплены», — скажет Ревко, — «а я его убил». А еще ты расскажешь президенту, что полпред Ревко мечтает создать государственную металлургическую компанию, доходы с которой должны поступать не в наш с тобой преступный частный карман, а в государственный оффшор для блага будущей России. А потом он вспомнит, как я утопил твой ГОК, а ты нанял Крамера, чтобы убить меня, и скажет: «вот я и не хотел, чтобы такие люди правили бал в России». И чем ты думаешь, это кончится?