Аркадий Вайнер - Райский сад дьявола

Над чистильной машиной одиноко таращился телефон-автомат. Наверное, его здесь повесили для занятых людей – договариваешься о свидании и одновременно блестишь ботинки. Он опустил в щель сорок пять центов и бегло, как на аккордеоне, нажал десять кнопок. Долгие гудки. Потом в трубке что-то щелкнуло, и он услышал сонный голос Магды:

– Алло!

– Ваша светлость изволит рано ложиться спать? – спросил Хэнк.

Магда не разобрала его голос, злобно сказала:

– Какого чёрта?

Хэнк засмеялся:

– Маркиза Кондепассе, это ваш личный чёрт, собственный дьявол…

– Это ты! – радостно закричала Магда и повторила, задыхаясь: – Это ты! Как я рада! Где ты?

– Ну, скажем так – поблизости…

– Приезжай сейчас же!… – кричала Магда.

– Боюсь, что ничего другого не остается… А где ребята?

– Они живут в соседнем городке, это рядом. Я их сейчас соберу…

Хэнк смотрел на свои туфли, над которыми неутомимо трудились щетки – терли, гладили, полировали кожу. Они крутились как дисковые пилы, будто собрались отрезать ему ступню.

– Ладно, жди меня, – сказал Хэнк. – Я скоро приеду.

– Ты далеко?

– В центре Манхэттена…

– Хочешь, я тебя встречу на полдороге? – предложила Магда.

– Нет, нет, дожидайся. Я найду…

Повесил трубку, и чистильная машина выключилась. В ней был разум. Наверное, небольшой, но уж наверняка не меньший, чем у мексиканцев-чистильщиков. Вообще хорошо бы всех людей, согласных кому-то чистить ботинки, заменить автоматами.

Швейцар-негр стоял за спиной:

– Ваш кеб ждет…

Хэнк протянул ему доллар и строго сказал:

– Скажите мистеру Смиту и мистеру Волленски, что в чистильной машине сломалось реле времени. Это опасно, клиенту может отрезать ногу.

Швейцар недоумевающе переспросил:

– Мистеру Смиту? Волленски? Но они уже умерли… Ресторан сохранил только их имена…

Он распахнул дверь желтого таксомотора, дожидаясь, пока Хэнк усядется.

– А от нас и имени не останется, – пообещал серьезно Хэнк, захлопнул дверцу и велел таксисту ехать в Форт-Ли, Нью-Джерси.

Таксист пересек поперек Манхэттен и выскочил на Вест-Сайд. К ночи немного стихло движение, людей на улице было почти не видно, и только бешено бушевали полночные яркие огни реклам, которые светились в этом безлюдье друг для друга.

Слева за парапетом мерцала стылая вода Хадсона, такси перегнало неспешно шлепающий по реке нарядный пароходик, оттуда доносилась музыка, но скоро он исчез где-то сзади – как будто утонул.

Они ехали на север, где сиреневым светящимся двугорбым верблюдом залег над рекой мост Джорджа Вашингтона. Такси со свистом промчало подъездные спирали и вылетело на пустынный верхний пролет моста. Хэнк сонно думал о том, что скоро судьба приведет его сюда снова, на этот громадный воздушный мост, бессмысленную неодушевленную тысячетонную железяку, великий и вечный символ Америки. За шестьдесят лет проехали по мосту неисчислимые миллионы людей, а он, Хэнк, будет последним.

Десант, побритый, умытый, в белой рубахе, весь из себя смирный и благостный, лежал под сравнительно чистой простыней в тюремной больнице, куда мы перевели его для надежности. И прикидывался дураком. Содержательной беседы у нас не получалось. Сейчас он был совсем не похож на ту бандитскую образину, которая щерилась на меня из-за стойки бара в клубе «Евразия».

– Слушай, Акулов, ты зачем убил гражданина Мамию? – спрашивал я.

Десант, пошевеливая подбородком размером с окаменевший валенок, невозмутимо отвечал:

– А я его не убивал… Я до него пальцем не дотрагивался…

– А что ты делал у него в номере?

– А я у него, считай, гражданин начальник, в номере не был…

– Да-а? Поясни!

– Заглянул я в номер. Вижу, лежит этот обормот на полу в крови… Черт с ним, думаю, решил уйти. А тут ваши набросились. Я испугался и побежал…

– Понятно. А зачем ты к нему пришел?

– Зачем? – задумался Десант. – Как зачем? А долг карточный?

– А где же он тебе проиграл деньги?

– Да на катране…

– А где?

– Не помню… Пьяный был. Плохо помню.

– А про долг запомнил?

– Ну кто же про деньги забудет? – очень натурально удивился Десант. – Конечно, запомнил. Деньги – штука серьезная. Это тебе не жизнь, с ними людишки трудно расстаются…

– Возможно, – согласился я, поразившись глубине его философских воззрений.

– Ты вместе с Лембитом пришел за деньгами?

– Не знаю я никакого Лембита, – уверенно отрезал Десант. – Ходил там какой-то человек… но кто такой – не знаю, впервые видел. Может, просто гулял по коридору, для моциону, так сказать.

– Значит, ты в номер, считай, не заходил? – передразнил я.

– Нет, не заходил. Из-прихожей глянул, увидел, что тот в крови, и сразу побежал…

– Ага, понятно – робкий ты очень паренек! А как быть с твоими пальцевыми отпечатками на ноже, который ты воткнул в Мамочку? И на рукоятке деревянного – мы ее за креслом нашли – тоже твои пальчики. Как быть с этим?

Десант подумал и сказал:

– Ответить на этот вопрос я не могу. Может быть, вы сами туда их нанесли? Не знаю. Это же не при мне было…

– Все понятно, – кивнул я. – Мы с тобой можем здесь препираться от сегодня до завтра – я на твое раскаяние не очень надеюсь. Но на этот раз мы тебе вмажем – как пить дать – умышленное убийство.

– Да какое убийство? Какое там умышленное? Знать я его не знаю! Деньги хотел получить, а его кто-то до меня угрохал! Видимо, он, змей этакий, многим задолжал. Вот его кто-то до меня и приколол…

– Но у нас есть показания самого Мамочки. Ты его ведь не угрохал до конца – джангировское задание, можно сказать, сорвал…

Десант мрачно молчал.

– Вот Мамочка и утверждает, что ты пришел, чтобы разобраться с ним за Бастаняна…

– Ничего я не знаю, – сказал Десант. – Ни про какого Бастаняна не слышал…

Тут впервые за все время нашей нудной и бессмысленной говорильни Десант занервничал. Я предложил ему:

– Ты подумай, не спеши отказываться от знакомства с Бастаняном… Это, пожалуй, для тебя единственный шанс хоть как-то отмазаться. Хорошая, сам подумай, версия. Пришел, мол, высвобождать захваченного Мамочкой заложника, знакомого старого – Бастаняна. А Мамочка на тебя набросился, тут ты его и укокошил. Это для суда убедительная версия, – доброжелательно советовал я Десанту.

Подумав, он согласился:

– Хорошая. Но все-таки я Бастаняна никакого не знаю. И не знаю, что он был заложником.

– Ну и хорошо, – кивнул я. – Чем меньше знаешь, тем лучше. Это тебе Джангиров наверняка объяснил. Он все-таки бывший генерал, понимает в наших делах. Объяснял и приговаривал: больше будешь знать – скорее состаришься, быстрее состаришься – скорее умрешь…

– Гы-гы! – развеселился Десант, взмахнул своим каменным валенком. – Да я как бы не собираюсь помирать…

– Это-то я знаю, – заверил я. – Но вопрос этот теперь зависит не от тебя, а от суда. Ты что предпочитаешь – смертную казнь или пожизненное на «пятаке»?

Десант тяжело задумался, потом смиренно молвил:

– Надеюсь, ни того, ни другого не будет мне. Невинный я человек. Никого я не убивал, никого в заложниках не держал и про Бастаняна ничего не знаю…

Занятно – как уверенно и спокойно чувствуют себя в наше время душегубы.

Они все трудятся не от себя, а под чьей-то могущественной «крышей» и до последнего момента верят, что «крыша» их не протечет, укроет, защитит, что она сильнее государства и больше закона.

Конечно, у Десанта положение было сейчас гораздо хуже, чем у Мамочки на допросе. Взяли его на месте преступления, есть показания горничной, есть показания смертельно раненного им субъекта, есть отпечатки на орудии убийства.

Но и прикрывали Десанта не денежные связишки Нарика, а могущественные возможности и огромные завязки Джангирова. Я не сомневался, что до суда Джангиров ничего не сможет и не станет предпринимать. Тут никакой прокурор Бестыжев не поможет. А все усилия Джангир сосредоточит в суде – сначала добьются минимального наказания, а все блатные махинации осуществят уже в тюрьме и в колонии. Десант – ветеран Афгана, смастерят они ему инвалидность, подкатят под ближайшую амнистию – через год будет дома.

Но это за пределами моих усилий – изменить что-либо. И я старался сейчас думать не об этом – в конце концов, убийца Десант тоже шестерка в этой колоде.

Надо дожать любой ценой самого Джангира – если вышибить из колоды этого пикового короля, вся их игра развалится.

Десант утверждает, что он не знает Бастаняна. Но он легко и уверенно оперирует его именем, даже отказываясь от него. Ежу понятно, что он не впервые слышит о Бастаняне.

А когда, собственно говоря, впервые для меня возникло это имя? Даже не имя, а безымянная страдательная фигура – богатый американец, которого захватили нариковские бандиты. Это крикнул за секунду до смерти в телефон Валерка Ларионов.