Антон Леонтьев - Ночь с Каменным Гостем

Боянка лежала, подвернув ногу, около большой канавы. Внезапно до ее слуха донесся писк. Она подняла голову и мутным взором окинула канаву. Что, до горячки напилась, что ли? Откуда здесь животные?

Крик то смолкал, то снова усиливался. Боянка с трудом поднялась на ноги и подошла к краю канавы. Поскользнувшись, она плюхнулась в ледяную вонючую воду. В воде плавали пустые бутылки, трупики крыс, даже колесо от телеги. Боянка прислушалась – вот ведь как кошка кричит, можно подумать, что дитятко вопит! Звук шел от небольшой каменной насыпи посередине канавы – к ней прибилась всяческая дрянь.

Боянка шагнула в холодную воду, которая доставала ей до пояса. Кошка тоже Богом создана, так спасти ее – дело святое. Насыпь была островом сокровищ – консервные банки, обрывки одежды, две дохлые кошки и скелет вороны. И коробка. В такой обычно богатенькие дамы, жены тех, что регулярно наведывается в Ист-Энд, чтобы снять развязную девицу или смазливого парня за пару золотых монет, хранят шляпы, выписываемые по каталогу из Парижа. У Боянки тоже имелась шляпа, которую она нашла на свалке недалеко от богатых кварталов, – новенькая совсем, только вуалетка порвана да на макушке подпалина от сигареты.

Писк шел из коробки.

– Вот ведь ироды, кошку или щенка бросили в воду! – запричитала Боянка, которая любила животных. – И наверняка это богатенькие сделали, они не только к людям, но к божьим тварям жалости не ведают!

Боянка подняла размокшую коробку, в ее руках оказался мокрый сверток. Она распотрошила шелковые тряпки…

– Боже Иисусе, помилуй нас, грешников! – изумилась Боянка, от неожиданности даже чуток протрезвев. – Это же ребеночек! Да весь синий от холода! А вещички дорогие, наверняка какая-то благородная девица тебя родила и в канаву спустила, чтобы папаня ее не отлупил. Что творится!

Боянка вылезла из канавы, держа в руках младенца. Она потрясла его и задышала в лицо теплом.

– Что же мне с тобой, милок, делать? Тебе же и недели наверняка нет. Титьку дать не могу, взять на воспитание – тоже. И денег у меня нет, да и сдохну я скоро. А вот ты жить будешь! Боженька все видит, он мне за этот поступок все грехи отпустит и в рай определит. Сама в канаве, как кошка, сдохну, а ты выживешь!

Четверть часа спустя Боянка подошла к небольшому двухэтажному зданию, освещенному мощными фонарями. Вывеска на воротах гласила: «Детский приют, выстроенный на деньги ее величества королевы Зинаиды. Если желаете отдать ребенка на воспитание, откройте люк и положите малыша в корзинку. Мы о нем позаботимся».

Боянка боязливо подошла к входной двери, потянула на себя ручку – люк раскрылся. Боянка поцеловала ребенка, перекрестила и сказала:

– Там тебе будет покой и уют! Расти добрым и умным!

Мальчик, очутившись в обитой теплой тканью люльке, закричал. Его спасительница захлопнула дверцу, послышалась далекая трель электрического звонка. Боянка заковыляла прочь от детского приюта.

На душе у нее было тепло-тепло, и даже умирать стало не страшно!

Сиделка Магдалена, клевавшая носом в теплой конурке, пробудилась, когда над ее ухом раздалась трель звонка. Поправив чепец и сползшие на нос очки, она выглянула в окно и увидела фигуру, которая, хромая, быстро удалялась от входа.

Еще одна мамаша-кукушка бросила ребенка и упорхнула! Раньше-то такие блудницы детишек, особливо маленьких, убивали, а теперь все знают: королева построила приюты, куда детей можно отнести, и никто тебя не спросит, отчего и почему. Останавливать тех, кто оставлял детей, было строжайше запрещено. Магдалена, подобрав юбки, поспешила к входу и раскрыла люк – в размокшей шляпной коробке из папье-маше, укутанный в дурно пахнущие шелковые тряпки, лежал младенчик.

– Ах ты мой сердешный, да ты только на свет появился, тебе от силы неделя! – запричитала Магдалена, подхватывая малыша. Личико его было лилового цвета, глазки закрыты, крошечные ладошки сжаты в кулачки.

– Новенького подложили! – оповестила Магдалена подоспевшую кормилицу Зору. – И, похоже, он кончился – не дышит уже, наверняка на холоде много времени провел. Да и мокрый! Они что, утопить малыша хотели? Вот ведь нехристи, пусть такие в аду вечно горят синим пламенем до второго пришествия и после оного!

Женщины, охая и причитая, перенесли ребенка в комнату и положили его на специальный стол.

– Белье-то дорогое, из барского дома, мне ли не знать, – сказала с осуждением Зора. Она много лет работала бонной, однако с последнего места была уволена за пьянство и воровство. – И даже герб имеется, только вот срезан, остались лишь три золотые звезды. И в коробку, в коробку-то шляпную положили, нехристи! Точно хотели, чтобы ребеночек замерз! У, ироды!

Младенец, попав в тепло, ожил, задрыгал ножками и закричал. Магдалена удовлетворенно заметила:

– О, это мальчишка! Коли кричит, жить будет! А раз на холоде столько времени провел и не окочурился, значит, сильным будет и здоровым!

Зора, умилительно сложив руки под грудью, просюсюкала:

– А глазки-то у него какие удивительные, карие! Вот дамочки-то будут по нему сохнуть! Он их сердцами наверняка завладеет!

– Обклался, сердешный! – провозгласила Магдалена, выбрасывая в ведро шелковые тряпки. – Ну, мы тебя сейчас в теплой ванне выкупаем, а ты, Зора, титьку готовь, жрать он хочет!

Магдалена подняла младенца, который надрывался плачем, и спросила:

– А как мы тебя назовем-то?

Зора взглянула на святцы, висевшие на стене под распятием, близоруко прищурилась и, не будучи уверенной, ответила:

– Да вот, кажись, какие имена: Близомир, Тухтой и Пырей…

– Близомир, Тухтой, Пырей! – расхохоталась Магдалена. – Так только собак кличут! А ты права, глазенки-то у него такие красивые, как два зрелых лесных ореха!

Ребеночек на секунду замолк и, раззявив беззубый рот, широко улыбнулся Магдалене. Сиделка сказала:

– Да ты на моего сынка как похож. Только мой шалопай на каторге сейчас шестой год, да сидеть еще семь. Но тебе, сердешный, такое не грозит! Его имя я тебе дам, его!

Младенец задрыгал ножками, продолжая смотреть на незнакомый жестокий мир удивительно красивыми карими глазками, а Магдалена, никак не нарадуясь на ребеночка, с тоской в душе вспоминая собственного буйноголового отпрыска, тянувшего лямку на каторге за разбойное нападение, пророкотала:

– Мы наречем тебя Вулком!

В мифологии некоторых балканских народов – вампир, вурдалак.

Читайте об этом в романах А. Леонтьева «Профессия – первая леди» и «Шоу в жанре триллера», издательство «Эксмо».

Спокойно, равнодушно (лат.).

Днем и ночью (лат.).

По собственному почину (лат.).

Кстати (лат.).

Вкратце (лат.).

Фридрих («дядя Фриц») Хаарман, прозванный «ганноверским вампиром», в начале двадцатых годов ХХ века лишил жизни не менее двух дюжин молодых людей, которым, по собственному признанию, прокусывал сонную артерию. Мясо жертв он, по слухам, продавал на рынках, а кости выбрасывал в реку; был обезглавлен в 1925 году.

Чарльз Мэнсон, американский музыкант-сатанист, основатель т.н. «Manson Family», своего рода секты, последователи которой в конце шестидесятых годов ХХ века совершили с ведома и одобрения своего «ментора» ряд жесточайших убийств (в августе 1969 г. одной из жертв стала беременная актриса Шэрон Тэйт, жена известного режиссера Романа Полански); Мэнсон, исполнявший роль «духовного наставника» и сам убийств не совершавший, был приговорен в 1970 году к пожизненному заключению, которое отбывает и поныне.

Бурмистров иронизирует над фамилией инспектора. Альбрехт Дюрер (1471 – 1528) и сын и отец Кранахи: Лукас-старший (1472 – 1553) и Лукас-младший (1515 – 1586) – известные художники позднего Средневековья.

В наилучшей форме (лат.).

Ангелочками с душой дьяволят (нем.).

Папенька, чем ты недоволен? (фр.)

Дядя Никки (фр.-англ.)

Тетя Аликс (фр.-англ.)

Угри (лат.)

По сравнению с этим чудовищем я – сильфида (фр.).

Следуй за мной, Митя! (англ.)

Да (фр.).

Не взыщите на слове (лат.).

Не владеющий рассудком (лат.).

Лебединая песня (лат.).