Анна Данилова - Черное платье на десерт

В чем она была? Она была в черном бархатном платье, сливавшемся цветом с ее темными мыслями.

Мое сознание вновь и вновь прокручивало черно-белое кино – хронику получасовой давности, и изображение дрожало, как если бы пленке было лет пятьдесят… И я ВИДЕЛА, пусть и в таком ирреальном варианте, все, что происходило в тот момент в спальне моей матери.

Вот она открывает дверь, заходит, цокая своими острыми каблучками, в темноту комнаты и еще не видит, что тот, с помощью которого она собиралась убить и меня, и Варнаву, и всех, кто мешал ей в осуществлении собственных планов, уже лежит на полу… Он тяжелый, толстый и длинный. Свет, падающий на поверхность его кожи, раскрашенной самой природой в черно-желтые с зеленоватым отливом тигровые узоры, заставляет мерцать чешую… Под кожей затаились могучие мышцы, уставшие от ожидания… Он голоден, он очень голоден, это непременное условие. И не зрение, а именно обоняние срабатывает первым: крепкий и родной, древний, как мир, запах крови возбуждает его и заставляет вскинуться вверх почти во весь трехметровый рост и броситься на неосторожную, так легкомысленно позволившую себе споткнуться о него жертву…

Гигантский тигровый питон, привлеченный запахом кроличьего пуха и крови, вскинувшись и вцепившись острыми зубами в шею жертвы, мгновенно закручивается вокруг ее тела смертельной спиралью, сдавливает ее и держит, пока не перестанет биться сердце… Кролик ли это, курица ли – срабатывает инстинкт… И задержись я немного возле сумки, таким же страшным мог быть и мой крик…

Мы вернулись с Мишей в лес, где, войдя в дом Ивана и увидев измученное лицо Смоленской, я отвернулась и спрятала лицо. Мне не хотелось, чтобы она, эта чистая женщина, увидела и поняла по моему удовлетворенному взгляду всю грязь и низменность моих мыслей и чувств: мести, презрения, сладости отмщения и еще целого сонма дьявольских искушений… Равно как раскаяния – этого запоздалого и светлого чувства.

Екатерина Ивановна повела меня на кухню и заставила съесть тарелку горячего супа.

Иван, сидевший на кухне и не спускавший с меня настороженного взгляда, предложил мне выпить бокал вина. Я не отказалась.

– Она никого не убивала… – сказала я, имея в виду Изольду. – А где она? Как себя чувствует?

– Спит, – ответил Иван и тяжело вздохнул. – А где была ты? Где ты сегодня провела весь день?

– Если бы у меня были силы, я бы обязательно все рассказала… Главное, чтобы Изольда не пошла в прокуратуру.

Екатерина Ивановна подогрела мясо, поставила тарелку передо мной и села, подперев ладонями лицо.

– Валентина, мы сегодня были на кладбище… Вырыли гроб Пунш… Извини, что говорю это за столом…

– Да ничего… И что же вы там нашли? Рыбьи кости?

– Нет. Это не рыбьи кости…

– Я знаю. Она убивала с помощью питона.

– И ты знала об этом?

– Откуда? Я поняла это только в тот момент, когда оказалась возле цирка и увидела афишу… Картинка – огромный питон, обвивающий голый торс дрессировщика, – сказала мне о многом…

– Чудовищно! – передернула плечами Смоленская. – Питон! Какая ужасная смерть! Значит, серная кислота – это не средство пытки, а способ маскировки укуса питона?

– Я читала, что его зубы прокалывают кожу на полтора сантиметра. Пунш пришлось вылить немало кислоты, чтобы прожечь кожу убитых на достаточную глубину… А те, кто умер от разрыва сердца, погибли от страха…

– Изольда хочет взять всю вину на себя, она ведет себя неадекватно, я боюсь за нее… Она постоянно твердит о том, что у нее нет алиби, повторяет, что золотую зажигалку она по рассеянности оставила на месте преступления, не знаю, что и думать… Как бы она, бедняжка, не повредилась рассудком.

– Екатерина Ивановна, она вам так и не рассказала, о чем они беседовали с Пунш?

– Нет, а что?

Я посмотрела на Ивана, не зная, можно ли говорить при нем, но поняла, что хуже уже просто быть не может и выбирать союзников не приходится, глубоко вздохнула и рассказала о том, кем для Елены Пунш является Изольда.

Услышав имя мамы Нади, Иван медленно повернул голову и с ужасом взглянул на меня.

– Вам знаком этот человек? – спросила я его, протягивая ему паспорт, тот самый, на имя Полетаева Виктора Николаевича, которым размахивала перед моим носом Пунш и который я забрала незаметно для нее. – Быть может, вы слышали о нем? Он мог бы многое рассказать об Изольде и маме Наде…

– Н-нет… Я не знаю этого человека…

– Конечно, – вздохнула Смоленская, – сколько времени-то прошло! Но если Изольда – мать Пунш, то теперь я могу понять ее чувства и желание выгородить дочь… И в то же время, если честно, не могу… Слишком уж все нереально, странно, невероятно… Ну не может быть, чтобы у такой женщины, как Изольда, родилась такая змея… Боже, до меня только сейчас дошло – какой же это удар для нее! Но для чего было этой самой маме Наде обманывать ее, говорить, что ребенок умер, что она его похоронила? Какой в этом смысл, если Изольда сама бы смогла вырастить дочку?..

Иван встал и отошел к окну. Мы видели лишь его спину и поднимающийся над его головой дым от сигареты. И вдруг он заговорил:

– Мама Надя. Она же Лебедева Надежда Петровна, она же Петрунина Елена Николаевна, она же – Кравцова Татьяна Ивановна… Этот список можно продолжать бесконечно. Вы спрашивали меня, не знаю ли я Полетаева Виктора Николаевича? Так вот, его я не знаю, но о Лебедевой могу рассказать очень многое. Да и вы, Екатерина Ивановна, если сделаете запрос в Москву, получите оттуда досье на эту женщину. Она всегда старалась держаться тихо и незаметно, работала нянечкой в детских садах, уборщицей, посудомойщицей в дешевых столовых…

Приближался новый день, шел третий час ночи, а кошмары еще не закончились. Я машинально придвинула к себе банку с кофе и взглядом попросила Смоленскую плеснуть мне кипятку.

– Так кто же она, эта Полетаева, и откуда вы ее знаете?.. – спросила Смоленская.

– Знаю, что ваша мама Надя в пятнадцать лет убила сожителя и до совершеннолетия находилась в колонии для малолетних преступников. Когда вышла, ее родной брат Юра Лебедев, который работал в цирке, взял ее в труппу, чтобы она там готовила, стирала и убирала. Думаю, что она была знакома с настоящей Пунш, той самой, сценический псевдоним которой присвоила себе НАША Пунш. Видимо, настоящая Елена Пунш была действительно неординарной женщиной и произвела неизгладимое впечатление на Надю, а потом уже и на маленькую девочку, которая тоже успела пообщаться с ней. Вполне вероятно, что, занимаясь мошенничеством, а то и разбоем, мама Надя неожиданно для себя влюбляется в некоего Полетаева Виктора Николаевича. Если судить по фотографии, мужчина он был видный и на него могли положить глаз сразу обе сестры – Изольда и Нелли… Но женился он почему-то на маме Наде…

– А действительно, почему? – спросила я, поражаясь тому, как легко и стройно выводит Иван формулу отношений между моей матерью, теткой, а теперь еще и няней. – Она шантажировала вас?

– Кто? Кого?

– Чем вас шантажировала мама Надя, что вы женились именно на ней, а не на моей тетке Изольде?

– Я не понимаю, о чем ты говоришь…

– Да все вы понимаете… Чем она запугала вас до такой степени, что вынудила отказаться от Изольды? Ведь это вы – Полетаев? Потому что я хорошо знаю свою тетушку и ее отношение к мужчинам… Она никому не верит, кроме вас. И ведь это она вас воскресила и вылечила, когда вы были уже одной ногой в могиле. Быть может, я и глупая, но ведь это мне она поручала покупать для вас литрами облепиховое масло, килограммами – вату и бинты! Вы и Полетаев и… Лопатин. Да, тот самый Лопатин, который якобы сгорел в собственной машине. Об этом еще писали все газеты!.. И я знала это с самого начала, как только увидела вас. Дело в том, что Изольда, при всей ее внешней суровости, человек эмоциональный. Она любила вас, а потому не смогла скрыть свои чувства и целый месяц рыдала, обливаясь слезами в своей спальне, когда вашей жизни угрожала опасность. А потом, рискуя карьерой, да и жизнью, выходила вас, вылечила. Спрашивается, для кого она могла так стараться, как не для любимого человека, мужчины, который перевернул всю ее жизнь…

– Я тоже знала об этом, – тихо проговорила Смоленская. – Уж слишком много было совпадений по срокам, датам… Я подозревала, что вы живы и что Изольда знала вас раньше, до того, как с вами случилось это несчастье и вы обгорели. Но вы не должны опасаться нас с Валентиной, это было бы глупо…

Лопатин повернулся к нам и внимательно посмотрел сначала на меня, а потом на Смоленскую:

– Выходит, что Пунш – и моя дочь?

– Этого я утверждать не могу, хотя и не исключаю. Но меня интересует, зачем Лебедева забрала девочку себе? – спросила Смоленская и закурила. – Что между вами произошло? Она хотела ей отомстить? Но за что?

– Так я же ушел от нее к Изольде. Она ревновала, знала за мной кое-какие дела и готова была на все, чтобы вернуть меня. Но если бы у меня была только Изольда! Я крутил и с Нелли, твоей матерью, Валентина, потому что мимо такой женщины пройти было невозможно… Я даже не удивлюсь, если и ты тоже моя дочь… Но Нелли – непростая женщина, она и сама никогда не знала, чего хочет от мужчины, и она не любила меня, в отличие от Нади и Изольды. – Он покачал головой: – Вот не знал, что буду рассказывать о своих женщинах в такой компании, в обществе самой Смоленской… Так что причина того, что Надя украла девочку у Изольды, заключается, как я понимаю, в ревности, в той боли, которую ей пришлось испытать, когда она узнала, что у меня с Изольдой роман…