Мария Спасская - Волшебный фонарь Сальвадора Дали

То, что я стану жить у Лившицев, было само собой разумеющимся, ибо мне, несчастному сироте, оставшемуся без средств к существованию, некуда было идти. Видя, что болезнь не отступает, дядя Бенедикт посоветовался с доктором Васильевым, который меня лечил, и по его рекомендации написал в Вену доктору Брейеру, работавшему в институте нервных болезней. И тот пожелал на меня взглянуть. Дядя Бенедикт тут же забрал меня из Преображенской лечебницы, и вскоре мы были в Вене и стояли перед двумя задумчивыми мужчинами, внимательно рассматривающими мое лицо. Одним из двух бородачей профессорского вида был доктор Брейер, вторым – Зигмунд Фрейд. Доктор Фрейд тоже проявил интерес к моему случаю и взялся лечить гипнозом.

Прошло несколько лет. Я выздоровел и поступил на механическое отделение Мюнхенского университета. Окончив обучение, вернулся в Москву и без ума влюбился в Ангелину. Я словно впервые увидел ее. Все эти годы Гала – так называли ее дома – была для меня милой девочкой, добрым ангелом, и я изо всех сил старался ее порадовать. Галу все обожали, доходило до глупости. Дядя Бенедикт выпустил конфеты в честь ее совершеннолетия, назвал их «Гала», а на обертке распорядился нарисовать коней, которых он ей подарил, и Ангелину. Рисовал Врубель, и получилось просто великолепно. Кони неслись вскачь по снежной равнине, увлекая за собой сани, в которых сидела наша Ангелина-Гала. А я, в свою очередь, задумал из этих фантиков сделать для нее на день ангела волшебный фонарь. Вырезал из оберток рисунок, подрисовав коням ноги таким образом, чтобы при движении по кругу создавалось впечатление бега, и наклеил на прямоугольные деревянные пластины, залив лаком.

Их было ровно тринадцать, этих пластин. И на последней картинке прямо за санями я из озорства пририсовал морду волка, так, что при вращении барабана получалось, будто зверь, нагнав сани, собирается в них запрыгнуть. Гала была в восторге. Она без конца крутила игрушку, радуясь ожившей картинке, как ребенок. Она вообще была как ребенок. Беззащитная и доверчивая. И, полюбив ее, я вдруг испытал новый приступ болезни. Я стал до безумия бояться, что с Галой что-нибудь случится и я снова потеряю самое дорогое, что у меня есть. Это стало моей навязчивой мыслью, идеей фикс, и, точно помешанный, я ни на шаг не отпускал от себя Галу. Я хотел быть с ней днем и ночью, оберегать от возможных бед и невзгод.

Попросив ее руки у дяди Бенедикта, я получил согласие, но с обязательным условием. Мы договорились, что перед свадьбой я поеду к Зигмунду Фрейду и проконсультируюсь по поводу своего психического состояния. В кабинете венского психиатра мое внимание привлек висящий в простенке античный барельеф, на котором была изображена красивая женщина – судя по одежде и прическе, жительница Древнего Рима, – она словно двигалась, шла летящей походкой. Беседуя с Фрейдом, я не сводил с изображения глаз. Заметив это, профессор вдруг улыбнулся и проговорил:

– Лишний раз убеждаюсь в избирательности человеческого подсознания. Вы, дорогой друг, совершенно правильно рассматриваете «Градиву», ибо ваш случай – зеркальное отражение ситуации, в которую попал герой одноименной повести Вильгельма Йенсена. В «Градиве» Йенсен рассказывает историю безумца-археолога, влюбившегося в найденный при раскопках Помпеи барельеф с изображением идущей женщины – Градивы[3]. Вот этой самой. – Фрейд указал на стену с барельефом.

– Изящество ее походки поразило археолога, и долгое время он пребывал в плену иллюзий, практически совершенно отойдя от реальности и погрузившись в античный мир. В поисках возлюбленной наш герой даже отправился в Италию и на развалинах Помпей случайно встретил ту, кого искал. Незнакомка обладала той же походкой, что и Градива его мечты. Наш герой был на грани безумия, но встреченная на развалинах девушка оказалась его давней знакомой, соседкой и подругой детских игр, это и спасло археолога от окончательного помешательства. И молодой человек наконец-то понял, что все эти годы подсознательно любил именно эту девушку, свою соседку, обладавшую удивительно легкой и красивой походкой, а барельеф с Градивой, найденный при раскопках, лишь послужил напоминанием о ней.

Так вот, в случае с вашим расстройством, дорогой мой друг, все с точностью до наоборот. Возлюбленная у вас уже есть, но вас беспокоит возможность ее потерять. Вы боитесь отпустить ее от себя из опасения, что без вас с ней что-то случится. Мой вам совет: найдите какую-нибудь вещь, дорогую для вас обоих, разделите ее пополам и всегда носите с собой. Вы и она. Половинки этой вещи будут вас как бы связывать, и, прикасаясь к ним, каждый из вас будет ощущать рядом с собой присутствие другого.

Вернувшись в Москву, мы с Ангелиной обсудили совет профессора и решили всегда носить с собой по одной картинке из волшебного фонаря, ибо этот фонарь был дорог нам обоим. И, вы знаете, мадемуазель Дьяконова, я сразу же внутренне успокоился. Я вынул из фонаря пластинку с несущейся на санях Галой, убрал ее в футляр, который спрятал в карман, и знал, что моя девочка рядом. То же самое сделала и Гала. После свадьбы мы перебрались в подаренную дядей Бенедиктом усадьбу Григорово. Мы жили там неделю, прежде чем пожаловали мать и дочь Каменевы – помещицы из соседней усадьбы.

Они просили денег, но я был занят, а Гала наличных никогда в руках не держала, ибо не имела такой нужды. Не получив желаемое, соседки покинули наш дом в крайнем раздражении, а расстроенная Ангелина поехала кататься на санях. Я работал и вдруг услышал выстрел. Кинулся к окну и заметил, как в сторону Привольного промчались сани тех самых помещиц и в санях их кучер с охотничьим ружьем. Я выбежал на улицу, стал звать Ангелину, но следы полозьев ее саней уводили в лес, точно кони испугались и понесли. Нашли ее только утром. Разбитые сани, горсть окровавленного тряпья и вот это.

Кутасов разжал ладонь, и Леночка увидела деревянный прямоугольник размером с портсигар. Мчащиеся кони на картинке были испачканы засохшей кровью, а в центре деревяшки зияла ровная округлая дыра.

– Это след от дроби, которым стрелял в Ангелину соседский слуга. Ее сначала убили, и только потом волки растерзали труп. А вот вторая картинка от волшебного фонаря. Моя. Взгляните.

Обернувшись к ламберному столику, Кутасов, вставляя недостающие детали, немного поколдовал над игрушкой, которую Леночка до сего момента не замечала, и вот уже перед ней закружилась карусель волшебного фонаря, и кони неслись вскачь по снегу, а в санях, которые они везли, откинувшись, смеялась Гала.

– Вот как он должен выглядеть, волшебный фонарь моей девочки, – с горечью проговорил вдовец.

– Это вы сожгли имение Каменевых? – внутренне холодея, догадалась Леночка.

– Да. Сжег, – ровным голосом проговорил Кутасов. – Но перед тем, как сгореть, мать и дочь долго мучились. Они дорого заплатили за смерть моего ангела. Мадемуазель Дьяконова, хотите узнать, как они умирали?

И, пристально глядя в глаза гостье, Кутасов с нескрываемым наслаждением поведал самые ужасные подробности убийства графини Татьяны Андреевны и Веры. Девушка с интересом слушала, и, наблюдая за ее реакцией, хозяин держался все увереннее и свободнее.

– Поймите, мадемуазель Дьяконова, много лет я балансирую на грани безумия. Только Гала была способна меня остановить в самый последний момент. Но теперь, когда ее нет, я понимаю, что тьма вот-вот сгустится и поглотит меня целиком. Всего. Без остатка. Я убивал Каменевых и чувствовал себя счастливым. Это страшно, мадемуазель. Я не хочу, чтобы такое повторилось, но чувствую роковую неизбежность. Вы очень похожи на Ангелину. Сегодня, увидев вас, я вдруг подумал, что мог бы попробовать начать все с начала. Если, конечно, вы согласитесь стать моей женой.

Гала имела редкий дар направлять безумие в созидательное русло. Доброта Галы не знала предела. При ее участии и покойный дядя Бенедикт стал тем, кем стал, хотя родня и считала его помешанным. Вы знаете, – Кутасов таинственно понизил голос, – глядя на вращающийся волшебный фонарь, я очень часто ощущаю ее присутствие рядом с собой. Я разговариваю с ней, и Гала мне отвечает. Я рассказал Гале о вас, и она пожелала с вами познакомиться. Ее душа сейчас витает рядом с нами. Но душа – это одно. Мне очень не хватает ее теплых рук, глаз, тела…

Задыхаясь от страсти, Серж сдернул с головы Леночки пушистую белую шапочку и принялся гладить по волосам и щекам, трогая пальцем губы. Леночка замерла, боясь пошевелиться. И вот он взял ее лицо в свои ладони и, приблизившись, долго смотрел в глаза. Зрачки его были расширены настолько, что невозможно было понять, какого цвета радужка.