Евгений Аллард - Найти бесогона

– Мы вас ищем везде!

– А почему не позвонили? – удивился я. – Телефон потеряли?

– Наверно, я неправильно записал ваш номер, – пробормотал Лифшиц растерянно. – Никто трубку не брал.

И тут на меня снизошло озарение. Вспомнил, что призрак расколотил мой мобильник о стену, а я не удосужился купить новый и переставить сим-карту. Екатерина Павловна аккуратно сложила останки в коробочку, которая теперь стояла рядом с моей кроватью.

– Вы не передумали участвовать в нашем проекте? – Лифшиц умоляюще вгляделся в моё лицо.

– Да нет, – пробурчал я.

– Идемте, я познакомлю вас с нашим режиссёром-постановщиком! – он обрадовано потащил меня на другую сторону улицы.

– Дмитрий Сергеевич Верхоланцев, – представил он импозантного мужчину.

– Так-так, – произнёс Верхоланцев снисходительным тенорком, – внимательно рассматривая меня. – Значит, в саратовском театре служишь? Пойдём, поговорим за жизнь.

Мы сели в фургон. Верхоланцев плюхнулся напротив, также внимательно разглядывая меня.

– Ну и что рассказывай, – проговорил деловито.

– Что именно?

– Ну, что в театре играл. Какие роли.

– Ваську Пепла, Тузенбаха.

– Вот как? Ну, прочти что-нибудь. Помнишь?

– «А быть может, нашу жизнь назовут высокой и вспомнят о ней с уважением. Теперь нет пыток, нет казней, нашествий, но вместе с тем, сколько страданий!» – с пафосом прочитал я текст из «Трёх сестёр». Чехова я очень люблю, и перечитываю.

Верхоланцев усмехнулся, достал из-под скамейки бутылку пива, сделал глоток. Вытащив платочек, вытер аккуратно усы.

– Ну, скажем, актёр из тебя дерьмо, конечно, – пробурчал он без тени раздражения, скорее с иронией. – Впрочем, на другое я и не рассчитывал, когда пробы посмотрел.

– На пробах все актёры хреново играют, – возразил я.

– Не перебивай. Но может это к лучшему, – продолжал он рассуждать вслух. – На Северцева ты очень похож. Да, Северцев – гениальный актёр был. Самородок. Это я его нашёл. Огранил. Бриллиант из него сотворил. Да сколько актёров на моих фильмах поднялось. Это ты его тело обнаружил?

– Да. В пещере.

– И всё место преступления облазил? – он хитро сощурился. – Нашёл чего?

Странная мысль пронеслась в голове: может быть, запонка принадлежит Верхоланцеву? Но зачем убивать «самородка», из которого сделал бриллиант?

– Я лишь полицию вызвал. А потом ждал на берегу.

– Да ну? – усмехнулся он в усы. – Небось, даже сфотографировал. А? Верстовский, ты ж репортёр. Знаю я вашу шатию-братию. Ладно, не тушуйся, сделаем мы из тебя актёра. Не из таких делал. Только больше не ври мне, – он шутливо погрозил пальцем. – Задача такая. Переснимаем крупные планы, и делаем несколько новых сцен. Роль сократим. Не потянешь ты всю. Шучу-шучу, – добавил он, видимо, заметив моё огорчение. – Только не зазнавайся. Главную роль не ты играешь. Игорь Мельгунов. Вместе с Миланой. А ты – группа поддержки. С Мельгуновым не ругайся, не ссорься. Он – человек ранимый, обидчивый. Звёздный мальчик. И особенно рекомендую держаться подальше от Розенштейна. Продюсер.

– Подальше от начальства, поближе к кухне, – сказал я.

Верхоланцев сделал глоток из бутылки, аккуратно положил под скамейку. И, сделав вид, что поправляет мне воротник, проронил:

– Значит так, сейчас едем к наиглавнейшему церемониймейстеру. Твоя задача – ему понравится. Очень сильно. Понял?

– Это кто? – спросил я удивлённо.

– Главный продюсер. Давид Григорьевич Розенштейн, – по лицу Лифшица было заметно, он страшно боится.

Я вспомнил бурное выяснение отношений в кафе, где Розенштейн отчитывал Лифшица, и холодок пробежал по позвоночнику.

– Ладно, не раскисай, – проронил бодро Верхоланцев. – Главный тут я.

Спустя четверть часа, когда фургон остановился возле местной гостиницы, мы прошли в холл, поднялись на третий этаж. Верхоланцев ещё раз оглядел меня и постучал в дверь.

Представить не мог, что в гостинице провинциального городишки могут быть такие номера. Потолок метров двадцать высотой, украшенный лепниной, люстра из позолоченной бронзы, окно во всю стену с полуколоннами. Другая половина номера отгорожена изящной колоннадой, над которой находился балкон с ажурным ограждением. На светло-жёлтом паласе стояло несколько мягких диванов и кресел цыплячьего цвета с ярко-синими подушками. Среди всего этого великолепия я не сразу заметил хозяина, который на фоне громадных интерьеров выглядел карликом. Он вальяжно развалился в одном из кресел, выставив огромное брюхо. На стеклянном столике рядом цвёл натуральный экзотический сад – ваза ярких цветов и огромное блюдо с фруктами.

Верхоланцев подошёл к нему, уселся рядом и.

– Вот, наш новый Франко Лампанелли.

– И где вы такое чмо болотное откопали? – лениво проворчал Розенштейн.

Взял со столика бутылку с янтарно-коричневой жидкостью, налил в пузатый бокал, и никому не предлагая, выжрал половину. Мерзкий гоблин.

– Давид, он идеально подходит. Похож на Северцева. Ты видел пробы? Переснимем пару сцен и почти без задержек пойдём дальше. Талантливый. Звезда саратовского театра драмы.

– Очередной твой племянник? Или сын незаконнорождённый? – хрипло заквакал, что означало смех.

– Прекрасный вариант, лучше ничего не найдём, – не слушая его, продолжал бубнить Верхоланцев.

– Пятьсот деревянных и пусть гуляет.

– Давидик, но у нас же массовка столько получает. Парня надо заинтересовать, давай пятьсот зелёных.

– Ты спятил, Дима? За такое говно пятьсот баксов? – зевнув, сказал Розенштейн таким тоном, будто покупал пучок завядшей зелени на базаре.

Безумно захотелось приложить его по лысине, ярко блестевшей под светом шикарной люстры.

– Давид, Северцев тебе дороже обходился, – возразил Верхоланцев.

– Северцев был звезда, – Розенштейн воздел толстые, как сардельки, пальцы к небу, то есть к украшенному лепниной потолку. – Одно имя все окупило бы, а этот пацан ничего делать не умеет. И ничему не научится. Ну, если он тебе так нравится, плати ему сам. Из своего кармана.

– Хорошо. Только тогда мой гонорар возрастёт на штуку. В сутки. Или я ухожу из проекта. Давид, мы будем снимать кино, или не будем снимать кино? Мы уже в простое три дня. Твою мать, чего ты ломаешься, как девка красная?

Розенштейн выпятил пузо и потянулся за бутылкой.

– Ребята, подождите меня в фургоне, – сказал Верхоланцев.

Лифшиц, схватив меня за рукав, потащил к выходу с такой скоростью, будто убегал от стаи чертей. Я лишь успел слышать, как Верхоланцев, перейдя на сплошной мат, бурно убеждал Розенштейна.

Мы просидели в фургоне около часа, Лифшиц угрюмо молчал. Откинувшись на спинку мягкого сиденья, я закрыл глаза, стараясь ни о чем не думать. Когда отъехала дверь, мы синхронно повернули головы. Верхоланцев был навеселе, но по выражению лица сразу понял, он доволен. Главреж с большим трудом влез в фургон и плюхнулся напротив меня.

– Выбил я тебе ставку, – проронил он устало. – Будешь мне по гроб жизни обязан. Чтоб я ещё так унижался, козлина, – тихо пробурчал он себе под нос.

Я содрогнулся, услышав мелодию гимна Советского союза, ну то есть гимна России. Все равно, когда слышу эту музыку, на ум приходят слова, которые услышал от бабушки: «Нас вырастил Сталин на верность народов». У Верхоланцева не дрогнул ни один мускул на лице.

– Все сделали? Точно? Ладно, – выловив из кармана мобилу, спросил он. – Верстовский, соберись, – добавил он мрачно, засовывая телефон в карман. – Едем кино снимать.

Через полчаса фургон остановился, я вылез наружу и увидел длинное помещение без окон, со стенами из бетона, где в ряд стояло ещё несколько машин. Верхоланцев вылез и, не сказав ни слова, быстро ушёл.

– Пошли, – сказал Лифшиц. – На съёмочную площадку.

Я шагнул в дверь, открытую Лифшицем, и замер от удивления – мы словно оказались на улице американского городка, выстроенного в стиле начала прошлого века – низкие домики, яркие неоновые вывески на английском. Единственным отличие от настоящего было отсутствие неба. Где-то над головой маячил потолок. Представляю, сколько вбухали бабок в создание подобных декораций. Не проще было найти натуру? Мы свернули в незаметный переулок, вошли в дверь, оказавшись в коридоре, по которому, громко переговариваясь, сновали люди.

– Вот здесь, – проронил Лифшиц, кивнув мне на дверь в конце коридора.

Это комната представляла собой гримёрную: высокий трельяж со столиком с массой блестящих баночек, коробочек и флаконов. Около стены – раскрытый гардероб с нарядами. Возле большой камеры крутилось несколько человек. Парень с лицом хищной птицы, Кирилл Невельский, оператор-постановщик, ходил по комнате, отдавая указания.

– Здесь прибор погас, быстро восстановить. Шторки открой. Так хорошо. Костя, что у тебя на двери падает тень.