Джек Хиггинс - Дань смельчаку (Погребальный звон по храбрым)

Я поплыл и через секунду увидел самого себя, сидящего в кресле. Мадам Ню придвигалась со своим креслом поближе, вестовой выходил из кабинета и закрывал за собой дверь. Иногда я понимал, что отвечаю, иногда разговор сильно смахивал на шорох волн на далеком берегу, но я все говорил и говорил, не переставая, и над всем этим витала с пугающей правдивостью одна мысль. Как та, в Клетке...

Хельга Йоргенсон на самом деле была не француженкой и даже не финкой только по мужу, - а шведкой и приехала в дом моего деда в Чилтерне, когда мне только-только стукнуло четырнадцать лет. Овдовев в предыдущем году, эта тридцатипятилетняя северянка обладала шикарными пепельно-белыми волосами и, как чудилось распаленному мальчишечьему воображению, самой соблазнительной фигурой на свете. К тому же у нее был превосходный характер: она всегда улыбалась и всегда у нее находилось для меня время.

Мы проводили друг с другом бессчетные часы. У меня постоянно болело горло из-за воспаленных гланд, поэтому врач предписал мне сидеть дома, а не бродить по школе с температурой.

Это было счастливейшее лето в моей жизни, ибо деда вызвали на англо-американскую военную конференцию в качестве советника по спорным вопросам, что призвало его сначала в Лондон, а затем в Вашингтон на целый месяц.

Я обучал Хельгу верховой езде, мы играли в теннис и подолгу бродили по окрестностям, валялись в траве, ели бутерброды и говорили, говорили без конца. Так я еще ни с кем в жизни не разговаривал. Для меня наступила пора расцвета, а она была красивой чувственной женщиной, привыкшей к обществу мужчин и только что потерявшей любимого мужа.

Хельга обычно целовала меня на ночь и трепала по щеке, что сотрясало мое тело дрожью наслаждения. Эти ее материнские ласки да еще запах наполняли мои сны эротическими фантазиями, вполне нормальными для моего возраста.

В тот июльский вторник, когда разразилась гроза, стояла немыслимая жара, воздух застыл и даже птицы не щебетали. Хельга покачивалась в гамаке под буками в бикини и старой соломенной шляпе. Я лежал рядом на траве и в четвертый раз за месяц перечитывал "Великого Гэтсби" Скотта Фицджеральда.

Странно, как всякие мелочи прочно удерживаются в памяти: божья коровка на моей руке, пот на лице и вид ее тела сквозь паутину гамака, когда я перевернулся на спину.

Одна рука свесилась через край, пальцы безвольно разжаты. Повинуясь безотчетному импульсу, я потянулся к ним. Хельга находилась в полудремотном состоянии, что и объяснило ее ответную реакцию.

Пальцы сомкнулись на моих, и живот будто воздухом надули, выкачав из него все, кроме страха. Да, страха, а не наслаждения. Я медленно, полубессознательно встал, ведомый ее рукой.

Она сняла лифчик от бикини - из-за жары, как мне кажется, - и лежала, надвинув соломенную шляпу на глаза. Пучок бледного полуденного света зажег ее груди огнем.

Меня начало трясти, и боль, боль в соответствующих местах, стала просто невыносимой. Хельга лениво улыбнулась, полуоткрыв глаза, которые внезапно, словно она только теперь поняла, что происходит, распахнулись широко-широко.

Она высвободилась и, не смущаясь, прикрылась лифчиком. Затем привстала, чтобы застегнуть пуговку на спине.

- Я дремала.

Меня трясло, и, увидев это, Хельга нахмурилась и взяла мои руки в свои.

- Прости, - только и смог промямлить я.

- Но ведь это же глупо, - откликнулась женщина. - В этом не было ничего дурного, Эллис, ничего такого, о чем бы стоило сожалеть. Тебя потянуло к хорошенькой женщине, к ее телу, - это понятно и совершенно нормально.

Я не очень-то ей поверил, потому что было ясно, что никакие отговорки в этом деле не помогут, точно так же как и утомительные игры в регби и бесконечные холодные души. Я мучительно искал какую-нибудь подходящую фразу, но был спасен самим небом. На протяжении последних нескольких часов гром порывался устроить нам ловушку и расколоть горизонт, и вот наконец он разверз небеса прямо над нами, и тут же хлынул проливной дождь.

Хельга рассмеялась и, перекрывая грохот, прокричала:

- Давай-ка, Эллис, наперегонки. К дому!

В ту же секунду она выскочила из гамака и, прежде чем я сумел сорваться с места, уже бежала в нескольких ярдах впереди - желтая вспышка в серой занавеси.

- Опоздал! - крикнула она, взбежав по ступеням и исчезая в холле.

В доме было тихо - базарный день. Повар уехал в город с самого утра. Я медленно взошел по ступеням, стараясь перевести дыхание, а потом вошел в ее спальню.

Хельга стояла перед трюмо, вытирая мокрые волосы огромным купальным полотенцем. Обернувшись, она рассмеялась:

- Ну и видок у тебя. Дай-ка сюда...

Она быстро вытерла потеки грязи с моего тела, а затем принялась подсушивать полотенцем волосы, покачивая издевательски головой:

- Бедный Эллис. Бедный маленький Эллис Джексон.

Бледно-желтое бикини намокло от дождя и так прилипло к телу, будто его и вовсе не было, но я думал не о нем. Видимо, мне надоело быть малюткой Эллис ом.

Я неуклюже поцеловал ее безо всякого намека на ответную реакцию. Улыбка погасла. Она не рассердилась, просто погрустнела.

То, что случилось дальше, видимо, зависело от многих слагаемых, и ее как и меня - нельзя полностью винить в происшедшем. Все было против нас. Мне казалось, что в каком-то смысле она меня любила. В ней тоже проснулась жажда, но мою она не заметить не могла. Все было очень символично: никто и никогда не предлагал мне такой откровенной и безоглядной любви.

Она поцеловала меня очень неторопливо: ее рот раскрылся, как цветок, чтобы я смог почувствовать ее язык. Боль в паху стала просто невыносимой.

Я попытался было отодвинуться, но она удержала меня и положила руку мне...

- Здесь нечего стесняться. Совершенно...

Остальное смахивало на сон в такой же степени, как и все ему предшествовавшее. Она была так нежна, так спокойна. Сняла бикини, вытерлась насухо, затем проделала то же самое со мной. Я трясся как в лихорадке, когда она потянула меня к постели и, завалившись на спину, прижала мое лицо к своей груди.

- Бедняжка Эллис. Бедный малыш Эллис Джексон. Никто его не любит. Никто, кроме меня.

А затем ее рот впился в мой, бедра распахнулись навстречу, впустили меня, и я вошел с таким наслаждением, с таким безумным огнем в крови, что закричал.

Я привстал на руках, оседлав ее, как буйволицу, - и увидел в трюмо тройное отражение стоявшего в дверях деда с гневом Господним на лице и любимой палкой из терновника в руках.

Дубинка опустилась мне на спину раз, затем второй и сломалась, когда мне удалось вырваться.

- Ты маленькое грязное животное! - ревел он. - Убирайся отсюда! Убирайся!

Я старался улизнуть от его гнева, чувствуя себя втоптанным в грязь. Хельга пыталась встать. Дед тыльной стороной ладони ударил ее по лицу.

- Значит, ты так мне отплатила? - завопил он. - Наставила мне рога с моим же собственным внуком?!

Больше я ничего не слышал, потому что дед выкинул меня за дверь и закрыл ее. Я услышал, как щелкнул замок, и пополз в свою комнату.

Что между ними произошло, я никогда не узнаю. Тем же вечером Хельга отправилась в Лондон, а я на следующий день в Итон. Мало ли что там говорил врач.

Больше я эту женщину не видел.

* * *

Когда я очнулся, то все еще наполовину находился под действием наркотика.

- Наставила мне рога с моим же собственным внуком! - кричал голос. Наставила мне рога с моим же собственным внуком!

Казалось, Мадам Ню пребывала в полном восхищении. Потрепав меня по подбородку, она наклонилась ближе и произнесла:

- Ведь ты впервые вспомнил целиком этот кусочек, разве не так?

Я кивнул и скучным голосом проговорил:

- И что же это означает?

- Да то, что она жила с твоим дедом. Это объясняет все. Например, ее возраст. Ты говорил, что она была не просто девкой по вызову, но зрелой женщиной. Видимо, твой дед выбирал ее очень осмотрительно. Его ярость - это ярость старого быка, увидевшего, что молодой берет себе то, что он всегда считал своим. Потому-то он никак не мог тебя простить.

- У меня во рту, как в пересохшем колодце, - промямлил я.

- Так всегда. - Она налила в стакан воды. - Ты на меня не сердишься?

Заглотнув примерно с пинту, я вытер рот.

- А с какой стати? Чтобы заставить вспомнить, ты меня кое-чему научила. С какой стати мне стыдиться этого старого сластолюбца?

Мадам спокойно произнесла:

- Твоя сексуальная жизнь была далека от удовлетворительной, правда?

- Еще бы, - согласился я. - Меня влечет любая юбка, а потом начинает грызть стыдоба. Да и в постели я - как было неоднократно замечено второсортное барахло.

- Думаешь, что настало время измениться?

- Сама ведь лучше знаешь. Ведь это ты начальник...

Она медленно покачала головой:

- Ты ошибаешься...

Пока она подходила к двери и запирала замок, я не до конца понимал, что именно она имела в виду. Мадам развернулась, и заходящее солнце впустило ей в глаза - темные-темные - золотые искорки. Она пошла прямиком ко мне, расстегивая рубашку.