Нина Васина - Глинтвейн для Снежной королевы

Через полчаса рыданий Валентины, криков Элизы и угроз папы Вали выброситься с балкона все трое пришли к выводу, что им теперь нужны гарантии совместного сосуществования под одним небом, и стали договариваться.

Лера посмотрела на часы. Почти двенадцать. К часу придет мама Муму. Нужно ее предупредить, чтобы не попадалась на глаза Элизе. Заболел желудок. Девочка проскользнула в коридор незамеченной, осторожно открыла замок и вышла на лестницу. Теперь дверь закрывалась на ночь на один замок, и Маруся входила со своим ключом и иногда кормила и перепеленывала маленького, а родители и не просыпались, если он не капризничал. Утром Антоша будил всех около шести, тогда мама Валя с ключом от двери Маруси относила его в соседний подъезд. Перед работой мама Муму заносила к ним в холодильник бутылочки со своим молоком. Она сказала, что через месяц малыш уже не будет просыпаться ночью, не будет ночных посещений. Лера села на ступеньку, прижала кулачки к ноющему желудку и задумалась.

— Что ты здесь делаешь? — спросила Маруся, выходя из лифта.

— Тебя жду. Там Элиза, они ругаются.

— А ты при чем?

— Это ты при чем. Я теперь поняла, как можно быть плохой и совершенно невиноватой в этом.

— Твоя бабушка рассказала Валентине?… — перешла на шепот Маруся.

Лера кивнула.

— У кого мне попросить прощения? — спросила она.

— Бог простит. — Маруся кутала плечи и грудь в пуховый платок, хотя сентябрьская ночь была удивительно теплой и тихой.

Лера поискала бога в себе или рядом, но не нашла.

— И правда, пойду-ка я домой, — вздохнула Маруся. — Скажи, чтобы Валентина принесла мальчика покормить ко мне. И тебе, бедной, не дают покоя. — Она подошла и прижала голову девочки к своей ноге, поглаживая ее волосы.

— Я — гарантия, — сказала Лера.

— Как? — не поняла Маруся.

— Я гарантия поддержания их отношений. Элиза больше не хочет видеть папу и Антошу. Поэтому я буду иногда жить у нее день-два и на каникулах.

— Не хочет видеть Антошу, — кивнула Маруся, не удивившись.

— Я бы тебе объяснила, почему, но боюсь опять сделать что-нибудь плохое.

— Не надо, — Маруся еще сильней прижала к себе ее голову, — не объясняй.

Когда девочке Лере исполнилось восемь с половиной лет, она совершила свой первый роковой поступок.

В школе в тот день на завтрак давали глазированные шоколадом сырки.

— Не ешь их, — шепотом посоветовала Лере девочка Нюся.

— Почему? — подозрительно спросила Лера.

— Они просроченные, — опять же шепотом сообщила Нюся.

Лера задумчиво осмотрела сырок.

— Так не узнать, — уверила ее Нюся. — Мне мама сказала. Она работает в школьной столовой.

Лера разложила на столе обертку, изучила ее и с большим трудом обнаружила плохо различимые выдавленные цифры.

— Шестнадцатое, — сказала она, — а потом еще две цифры.

— А сегодня семнадцатое! — многозначительно посмотрела на нее Нюся. — Только никому не говори. Я тебе по секрету сказала, как подруге.

Лера внимательно осмотрела весьма упитанную Нюсю. Потом зал столовой.

— А если все отравятся? — спросила она.

— Не отравятся. Мамка сказала, что никто не отравится, просто мне их есть не надо. На всякий случай. Вот увидишь — никто не отравится.

Лера высидела в столовой до самого звонка. Никто не свалился в судорогах.

— Ты думаешь, мы подруги? — с сомнением спросила она у Нюси в классе.

— Конечно. Мы сидим за одной партой, и на физкультуре ты никогда не смеешься, когда я прыгаю или бегаю.

На следующий день столовая была закрыта, по младшим классам дежурные разносили сок в упаковках и печенье. А еще через день директор школы вызвала родителей Леры.

Пошел папа, потому что была его очередь посещать родительское собрание.

Вернувшись, папа Валя выпил стакан воды из-под крана и два раза полил цветок на подоконнике в кухне.

— Что? — всполошилась Валентина.

— Наша дочь написала кляузу в санэпидемстанцию. Что-то о просроченных продуктах в столовой. Как-то мне не по себе. Я не уверен, что все правильно понял.

— Что она написала?! — не поверила своим ушам Валентина.

— Я сам ничего не понимаю, кроме полной недоказуемости ее действий. В этом я абсолютно уверен.

— Прекрати меня пугать и нервировать, я и так вся чешусь! — повысила голос Валентина.

— В санэпидемстанцию городской управы по электронной почте пришло письмо от ученицы школы номер 1102, в котором сообщалось, что в столовой нарушаются правила использования пищевых продуктов, в частности, детям на завтрак предлагаются просроченные глазированные сырки. Столовая была вчера обыскана, факт доказан.

— Это бред какой-то, — усмехнулась Валентина. — С чего они взяли, что именно наша дочь в этом участвовала?

— Письмо было подписано: Валерия Одер, ученица 4-А класса.

— Какое письмо?… — замотала головой Валентина.

— Электронное! — с трудом сохраняя спокойствие, ответил папа Валя.

— Но это невозможно! — возмутилась мама Валя. — Кто угодно может написать какое угодно имя на письме в электронной почте!

— И об этом я уже говорил! Полная недоказуемость. Почему мне тогда так муторно на душе? Ты как? В смысле, на уровне внутренних ощущений? — прищурился Валентин.

Мама Валя прислушалась к себе и подтвердила: ей тоже муторно.

Позвали Леру.

— А если бы кто-то отравился и умер? — сразу же возмутилась подслушивающая в коридоре Валерия.

Родители некоторое время задумчиво изучали ее лицо.

— Нет… — замотал головой папа Валя, — это теоретически невозможно!

— Но она же переписывается по компьютеру с Элизой, — привела свой аргумент Валентина.

— Согласен, она может отправить письмо по какому-то адресу, но в санэпидемстанцию?… — задумался папа.

— К тому же в конкретную, нашего района?… — задумалась мама.

— Адрес можно найти в телефонном справочнике, — вступила Лера. — Там все расписано по районам. И санэпидемстанции, и инспекции по делам несовершеннолетних, банки, прачечные, все. Разве я плохо поступила?

— А электронный адрес? — все еще не мог поверить папа.

— Мне его продиктовали по телефону. Телефон я нашла в справочнике. Потом взяла из Интернета образец делового письма, «кратко, но содержательно обрисовала проблему», как там было указано, вот и все дела.

— А как ты вообще узнала о просроченных сырках? — присел перед дочкой на корточки папа.

— Прочла дату использования на обертке. — Лера решила ни в коем случае не упоминать о Нюсе.

Родители переглянулись.

— Они нашли обертку? — спросила Лера. — Я приклеила ее жвачкой под столом.

— Ты приклеила жвачкой под столом обертку от сырка? — шепотом спросила мама Валя.

— И указала в письме, под каким именно столом, — кивнула Лера.

— Зачем? — ничего не понимал папа Валя.

— Доказательство, — уверенно заявила Лера. — Наверняка они уничтожили сразу же после завтрака все не съеденные сырки. И выбросили мусор. Никаких улик!

— Детка, скажи нам, зачем ты это сделала? — проникновенно попросил папа Валя.

— Я надеюсь, что теперь школу закроют, — заявила Лера. — Я давно хотела вам сказать. Мне не нравится учиться в школе.

Пометавшись по кухне и столкнувшись несколько раз, родители вспомнили, что завтра выходной, и с облегчением отправили Леру спать.

— У девочки начались проблемы с логическим мышлением, — заметил папа, когда Лера ушла.

— И с осознанием последствий содеянного, — поддержала его мама. — Кто пойдет ее тестировать? Я вчера проводила беседу на тему ответственности. Два дня подряд я не потяну!

Пошел папа. Он присел на кровать. Лера лежала на спине, вытянув руки поверх одеяла.

— У меня кое-что здесь не стыкуется в твоем желании справедливости, — Валентин постучал себя по лбу. — Цель и средства. Помнишь, мы это обсуждали?

Лера молча кивнула.

— Итак. Тебе не нравится учиться в школе. Поэтому ты хочешь школу закрыть. Для чего натравливаешь на нее чиновников по надзору. Ты помнишь номер своей школы? 1102! Ты думаешь, это просто цифры? Нет, родная, это почти порядковый номер. В Москве больше тысячи школ. Меня несколько обескураживает не то, что ты донесла на работников снабжения, а несоизмеримая с конечной целью масштабность твоих действий…

— Если даже из-за этих сырков школу не закроют, меня все равно выгонят, — перебила его Лера. — Так или иначе, я в эту школу больше не попаду. А в другую вы меня устраивать не будете. Далеко ездить. До ближайшей школы пять остановок на троллейбусе, возить меня некому, вот и получается, что я все сделала правильно. Подумай хорошенько. Мне девять лет. Так?

Папа посмотрел на серьезное лицо дочки, засомневался было, потом посчитал и кивнул: девять.