Далия Трускиновская - Баллада об индюке и фазане

А на старости лет мечтает вообще сюда переселится.

Мы с Кузиной умилялись этой идиллии, по временам поглядывая друг на дружку. Чего-чего, а идиллий в нашей жизни не было и не предвиделось.

Разговор шел бестолково-оживленный, самый что ни на есть женский разговор, когда все вперемешку: мужские портки и ребячьи синяки, тушь для ресниц и соседкин ухажер. Идиллия для нас с Кузиной была слишком приземленной, и потому разговор журчал без всяких подводных камней, и приятная усталость наполняла душу и тело, и уже мечталось о накрахмаленных простынях.

– Валия! – позвала в окно тетя Милда. – Беги на кухню, пожарь большую яичницу! С отцом гости пришли.

Надо было видеть эту яичницу! Мы с Кузиной предложили свои кулинарные услуги, но Валия сказала, что большая яичница – ее фирменное блюдо. Она взяла сковородку размером с велосипедное колесо, нарезала сало кусками со спичечный коробок и обжарила его на этой потрясающей сковородке, приговаривая при этом, что мужчины всяких тонкостей и изысканностей все равно не понимают. Она высыпала на сковородку полкастрюли оставшейся от обеда молодой вареной картошки, а когда картошка зарумянилась, вылила на нее штук пятнадцать яиц. Я захотела поднять сковородку с готовой яичницей, но Валия не позволила – слишком тяжело для меня. И она сама понесла сковородку во двор, где за наскоро убранным деревянным столом уже сидела вторая команда голодных во главе с дядей Вернером. А мы с Кузиной пошли следом, потому что надо же было предъявить меня хозяину дома.

За столом сидели шестеро. Двое были – дядя Вернер и Эдвин. Четверых я не знала. Айвар, муж Валии, и тетя Милда пошли в дом.

Я поздоровалась за руку с одним лишь дядей Вернером, да и то смотрела в этот миг не на него.

Один из тех четверых был вылитый Михаил Боярский. Та же прядь до бровей, тот же длинный нос и те же великолепные усы. А Боярского мы с Кузиной не можем спокойно видать. Понимаем, что это просто смешно, и сами на все лады над своей страстью издеваемся, а никуда от нее деться не можем. Видимо, это просто наш тип мужчины – раз мы блондинки, то подавай нам вороного, а раз мы по крайней мере наполовину северянки, то подавай нам нечто гасконско-испанско-темпераментное.

Кузина тоже заметила это сходство. Я видела, как она поглядела на вылитого Боярского.

Я была вне игры. И все же страшно захотела, чтобы Кузен немедленно позвал Кузину куда-нибудь погулять.

– Подсаживайтесь, – сказал нам дядя. – Мы тут, правда, не чай пьем, но если не откажетесь от пива…

– Она откажется, – сказала про меня Кузина, – а я попробую. Домашнее? Пиво в здоровенной канистре стояло у ножки стола.

– Поди теперь свари домашнее, – проворчал дядя. – Из деревни. Там у них колхозная образцово-показательная корчма для иностранных туристов. Аборигенам тоже перепадает.

– И копченые куры по десятке, – добавил Эдвин.

Тетя Милда встряла в разговор из окошка и произнесла речь о пользе домашней коптильни. Смысл речи сводился к тому, что если придется этой осенью какое событие отмечать, то и за пивом, и за курятиной надо будет ехать к черту на рога.

Это был недвусмысленный намек на Кузена и Кузину. Моя родственница, видно, ковала железо, пока горячо. Но поскольку за ней числился случай побега чуть ли не из-под венца, я не стала преждевременно за нее радоваться.

Мужчины заспорили об устройстве коптильни и даже принялись пальцами рисовать на столе канаву, бочки и прочие ее элементы.

Яичницы на сковородке уже не было. Ни кусочка.

– Дамы позволят курить? – спросил один из гостей.

– Дамам вредно… – начала было Кузина, но эта игра мне уже поднадоела.

– Дамы позволят, – решительно сказала я.

Вылитый Боярский достал пачку сигарет. Сидевший рядом с ним дядя потянулся за лежавшей на столе зажигалкой. Он щелкнул, мужчины прикурили, а зажигалку дядя положил на прежнее место.

Я бы не обратила на нее внимание, если бы не эта вытянутая на всю длину рука. Она невольно привлекала внимание к той точке, куда нацелено движение.

Это была обычная по форме заграничная зажигалка. Вся изюминка заключалась в том, что резервуар для горючего был оклеен цветной фотографией под прозрачной пленкой. На фотографии были пейзаж и две полуголые велосипедистки.

Зажигалка лежала между тарелками, и никто, кроме меня, больше не интересовался ею. Я осторожно взяла ее и вдруг перестала слышать разговор за столом.

Колено и бедро одной велосипедистки были помечены ожогом. Он мог произойти от не-потушенной сигареты. Прозрачная пленка расплавилась, и бумага под ней чуть-чуть обуглилась.

Если бы не этот ожог, черта с два бы мне удалось выменять зажигалку у прижимистой Светки, чтобы подарить Борису…

Итак, зажигалка, улетевшая в зимнюю ночь ко всем чертям, в сугробы, лежала сейчас на моей ладони, и я чувствовала, что мою физиономию что-то изнутри поворачивает набекрень, перекашивает гримасой крайнего изумления.

Стало быть, Борис не подобрал ее? Вещица крошечная, вполне мог не заметить. Значит, кто-то подобрал ее утром? Но я же сидела на подоконнике? Я видела, как проносились по дорожке заспанные люди, и никто из них не нагнулся.

Потом по двору бегал Званцев, но тогда я уже вырубилась. Может, их там даже много бегало… Они бы живо прихватили зажигалку как вещественное доказательство, и сейчас она пылилась бы в каком-нибудь ихнем шкафу, а не болталась бы на острове Долес.

Было только несколько минут, в течение которых зажигалка могла исчезнуть из-под окна. Это – между вышвыриванием Борисовых манаток и его ползанием под окном. Но об этом-то и подумать было страшно.

Ведь существовал, черт возьми, человек, который примерно в это время пробежал по двору. Или прошел быстрым шагом – по нашим дорожкам не очень-то разбежишься, надо внимательно смотреть под ноги. Этот человек в зги самые минуты мог увидеть блестящее, наклониться, вглядеться в декольте велосипедистки, ухмыльнуться, сунуть зажигалку в карман и удалиться туда, где его до сих пор отыскать не могут.

Значит, один из присутствующих – он?

И тут я впервые в жизни почувствовала шевеление волос на голове. Они, убранные в хвост, норовили выпрямиться, и в результате сопротивления резинки волосы рассвирепели, более того – разгорячились в прямом смысле этого слова. Температура моего скальпа была никак не меньше сорока.

За столом – шестеро.

Это не дядя Вернер, хотя физиономия у дяди та еще. Из всех присутствующих он больше всего похож на грабителя-профессионала. Но дяде незачем, однажды взяв свою зажигалку в руки, тянуться через весь стол, чтобы положить ее подальше от себя.

Это может быть Эдвин. Он еще мальчишка, но эти теперешние мальчишки на все способны. Только недоставало, чтобы это оказался Эдвин.

Кто-то из гостей….

Вылитый Боярский отпадает, и слава Богу! Он сидит рядом с дядей. Будь это его зажигалка, дядя бы так не вытягивался.

Маленький брюнет с бобровой сединой. Дядя положил зажигалку почти напротив него. Но это еще ничего не доказывает, потому что рядом с его соседом – лысым, но зато при бакенбардах – две тарелки и полная пепельница. Не класть же зажигалку в объедки!

Тарелки – слева. Справа – сверток. Вот если бы дядя положил зажигалку на сверток, это бы точно означало, что она принадлежит лысому. Чушь! Никто не станет водружать зажигалку на сверток, когда на столе есть свободное место.

Равным образом хозяином зажигалки может оказаться блондин с арапским загаром.

Все эти соображения возникли в моей сорокаградусной голове с сумасшедшей скоростью, Немногим медленнее я обежала взглядом четыре подозрительных лица, но ни на одном из них не было написано крупными буквами: «3ажигалка – моя!» Все курили – стало быть, все могли иметь при себе зажигалки.

Слух мой опять включился – как раз посередине очередного монолога Кузины. Она закатывала длиннейшие монологи в любом обществе и на любую тему и добивалась того, чтобы ее слушали.

Впервые в жизни от монолога была зримая польза – увлекшись. Кузина не обратила внимания на зажигалку. А эту штуковину она знает не хуже меня. Я вспомнила, как она тыкала наманикюренным лиловым ногтем в ожог и костерила Светку. И трудно представить даже, что произойдет, если Кузина узнает зажигалку.

Прикрыв ееладонью, я вслушалась в монолог. Кузина толковала о том, в чем она разбиралась примерно так же, как в мореходном деле, – о сортах, видах и типах домашнего пива…

Тут я сообразила, что могу определить хозяина зажигалки без заумных выкладок. Просто возьму и спрошу – чья такая прелестная штучка? Ведь имеет же право женщина быть любопытной!

Но для этого нужно было хоть на две минуты сплавить Кузину. А лучше – на пять.

Моя сумка с вещами стояла в средней комнате дома. Я стала соображать, что бы мне теперь могло срочно понадобиться. Остановилась на кофте. Хотя вечер был теплый, но мы, беременные, народ капризный, холодно – и точка.