Джон Макдональд - Линда

— Мне хотелось бы, если можно, чтобы при беседе присутствовал адвокат.

— Это ваше право, — неохотно сказал он. — Мы отложим беседу до тех пор, пока вы свяжетесь с адвокатом и проконсультируетесь с ним, Коули.

— Я не хочу предварительно консультироваться с ним. Я и без того отвечу на любые ваши вопросы. Я просто хочу, чтобы он был при этом и слышал все, что я скажу.

— Руз, — обратился Вернон к моему краснощекому стражу, стоявшему у дверей. — У меня в кабинете есть список всех адвокатов, практикующих в нашем крае. — Принесите его и…

— Я хотел бы иметь адвокатом Дженимена, — сказал я.

Вернон кинул на Руза яростно-злобный взгляд.

— Уже распустил язык, э-э? Хорошо, позвоните вашему приятелю Дженимену и вызовите его сюда.

Пока мы ждали, Вернон и Шепп, сидя рядышком, просматривали папку и шепотом переговаривались. Вернон перелистывал страницы.

Калвин Дженимен влетел в комнату на всех парах. Другие из-за жары были в спортивных рубашках. На Дженимене был костюм цвета ржавчины и светло-желтый галстук бабочкой. Костюм сидел на нем плохо. Пожалуй, ни один костюм не подошел бы ему. У него было короткое туловище и длинные паучьи руки и ноги. Зачесанные назад черные волосы открывали покатый лоб и красное шишковатое лицо. Бледно-голубые, как снятое молоко, глаза, мельком скользнув по лицам, остановились на мне.

— Не поддавайтесь им, Пол, — сказал он. — А вы, ребята, очистите-ка помещение и дайте мне потолковать с моим клиентом.

— Я готов отвечать на любые вопросы, какие они пожелают задать мне, без предварительных инструкций, — сказал я.

— Тащите сюда еще один стул, Руз, — потребовал он и хмуро поглядел на меня. — Не люблю, чтобы начинали говорить, не проконсультировавшись. Впрочем, нам, как вы сказали, нечего скрывать. Так что валяйте, Верн!

Стул был принесен, Дженимен сел, и допрос начался. Сперва мне предложили дать показания в форме свободного рассказа. Затем Вернон стал разбирать все по пунктам.

— Вы увидели тень от ружья?

— Да, сэр.

— Что вы увидели, оглянувшись?

— Я увидел Линду, целившуюся в голову Стеллы.

— Глаза той были закрыты?

— Да. Она лежала на спине. Солнце светило ей в лицо.

— На каком расстоянии от ее головы находилось дуло?

— Футах в пяти, может быть, немного меньше.

— Вы давали ей повод для ревности? Могла она из-за этого убить миссис Джеффрис?

— Нет. Я уже сказал вам, что это Линда и Джефф сами…

— Да, да. Вы умеете обращаться с ружьем?

— Да, сэр. Я стрелял по жестянкам. Я неважный стрелок.

— Сколько раз вы ездили в Хукер с миссис Джеффрис?

— Раз пять-шесть.

— Были вы с ней в заведении, именуемом «Воронье гнездо»?

— Да, сэр. Чтобы убить время, пока приводили в порядок машину.

— Плакала она, когда была там с вами?

— Да, сэр.

— Из-за чего она плакала?

— Она была расстроена из-за поведения Джеффа и Линды, испортившего наш…

— Да, да. Правда ли, что как-то вечером, увидев миссис Джеффрис одну на берегу, вы пошли за ней и стали делать ей непристойные предложения?

— Нет, сэр.

— И это не вы настояли на совместной поездке с Джеффрисами сюда? Не вы обо всем договорились?

— Нет, сэр. Джеффрис написал мистеру Дулею, послал ему чек и вообще все устроил.

— Он сделал это не по вашему настоянию?

— Нет, сэр.

Вот в таком духе велся допрос. А под конец Вернон поглядел на меня, на стенографистку и сказал:

— Этого, милочка, не записывайте. Послушайте, Коули, вы ведь не дурак. Какого же черта вы надеетесь, что умные люди поверят подобным небылицам? Я был там. Я собственными глазами видел реакцию Джеффриса. Я видел реакцию вашей жены. Я видел и вас. Я знаю, как вы вели себя, когда приехали сюда, в Хукер, на рыночную площадь. Я беседовал с вашей женой. Она славная девушка, и вы разбили ей сердце. Я беседовал с Джеффрисом. Он буквально ошеломлен случившимся. И вы еще можете сидеть здесь и лгать нам, делая при этом честное лицо. Да и ложь-то ведь неумная, господи, помилуй!

— Вы нападаете на моего клиента, Верн, — вмешался Дженимен. — Для меня непостижимо, как вы беретесь решать, кто лжет. Ясно как день, что эти два хитреца оговаривают моего клиента. Джеффрис завладевает деньгами и женой этого парня. Какой еще вам нужен мотив? Боже, человек не совершает убийства из-за неудачного флирта, а?

— Джентльмены, мы едва ли решим сейчас этот вопрос, — важно объявил Карл Шепп и встал. — Верн, я буду вам очень обязан, если вы уточните детали, о которых мы с вами говорили, и представите мне весь материал к завтрашнему утру. Мы с Дэйвом просмотрим его и сформулируем обвинение.

Меня отправили в камеру. К моему удивлению, она оказалась большой и чистой, с зарешеченными окнами, с привинченными к полу кроватью и стулом, с раковиной, унитазом и стальной полкой для личных вещей. Дженимен последовал за мной. Дверь за нами заперли, и мы остались вдвоем.

Я лег на кровать. Кажется, никогда еще я не чувствовал себя таким усталым. Приятно было оторвать наконец босые ноги от холодного пола. Дженимен, засунув руки в карманы, подошел к окну.

— Будь у вас два доллара или два миллиона, Дженимен одинаково поможет вам, — сказал он. — Но знать все-таки интересно. Так чем вы располагаете?

— Я зарабатываю восемь тысяч в год. За дом я могу выручить по меньшей мере семь тысяч, машина стоит долларов пятьсот, и около двух тысяч я имею в банке.

Он подошел и остановился возле кровати, глядя на меня сверху вниз.

— Пол, вы убили эту женщину? Подождите, не отвечайте. Что было бы с этой страной, если бы адвокаты не стали защищать виновных? Вся наша судебная система лопнула бы. Я видел массу убийц. Если вы убили ее, это не изменит моего отношения к вам, дружище.

— Я не убивал ее. Если бы я убил, я сказал бы вам. Все было в точности так, как я объяснил тем, внизу.

— Эта история никуда не годится, — сказал он.

— Это правда. Она должна годиться.

— Такая правда никуда не годится. Такую правду невозможно использовать. Это самая неудачная история из всех, какие я когда-либо слышал. Я не могу выйти с ней в суд. Вы хотите выпутаться из этого дела или не хотите?

— Я хочу из него выпутаться.

— Отлично. Тогда придумаем другое. Затвор заело. Вы попытались высвободить его. Случайно ружье было нацелено в ее голову. Вы так испугались, что стали лгать.

— Нет, — сказал я.

— Ладно. Вы потеряли сознание, а когда очнулись, увидели, что она мертва.

— Нет.

— Вы оба решили покончить с собой, но у вас не хватило духу довести это до конца.

Я встал с кровати. Я всегда был человеком покладистым. Сейчас я не был покладистым. Никогда еще я так не повышал голос:

— Нет! Никаких выдумок. Потому что знаете, что это значит? Может быть, меня оправдают или я отделаюсь небольшим сроком, но они-то будут совсем чисты. Неужели вы не понимаете? Они это задумали, и сделали, и рассчитывают теперь выйти сухими из воды. Если меня оправдают или дадут мне небольшой срок, я все равно найду их и убью. Они считали меня ничтожной белой мышью. Я не мышь. И суду я не скажу ничего, кроме правды. Если вы не возьметесь за это дело, кто-нибудь другой возьмется.

Он долго ждал, пока я остыну.

— Поразмыслите еще, Пол. Если вы упретесь на этой истории, штат Флорида обрушится на вас всей своей мощью и превратит вас в лепешку.

— Значит, я не могу…

— Молчите! Ваша история настолько нелепа, что вас подвергнут экспертизе, дабы выяснить, в своем ли вы уме. Вы хотите спастись или намерены стать мучеником? Не отвечайте сейчас. Подумайте. Я навещу вас завтра утром.

Он ушел, и я остался один. Я знал, что отчасти он прав. Мои показания будут противопоставлены их показаниям, причем я не умею держаться на людях, а они умеют. В суде я буду краснеть, и потеть, и заикаться, и, если я скажу, что утром взойдет солнце, это прозвучит ложью. Джеффрис, грубоватый, уверенный в себе, опечаленный, мужественный, сумеет их убедить. Я заранее знал, как поведет себя Линда. Как мою жену, ее нельзя принудить свидетельствовать против меня. Но она может добровольно принести присягу. Она сделает вид, будто хочет помочь мне. И с грустной улыбкой будет меня топить.

Раньше я никогда почему-то не задумывался над тем, как понятие о справедливости и истине может зависеть от умения обвиняемого держаться. Линда и Джефф, я знал, об этом подумали.

Пробуждение от иллюзий всегда болезненно, и часто для этого требуется долгое время. Мое пробуждение от иллюзий, связанных с Линдой, было болезненным, но быстрым. Оно свершилось за какую-то долю секунды, в тот краткий миг, когда она после своего притворного обморока взяла мою руку в свои, и я заглянул в ее глаза. Теперь я задним числом мог понять все, чего прежде не понимал, ослепленный чувством благодарности к ней.

В ту ночь я долго не мог уснуть.